субъект на снимке – “мистер Роналд Такер, проживающий по адресу Бёрч-роуд, 18, Борнвилл; 55 лет”, его осудили за два случая непристойного публичного поведения и приговорили к полугоду в тюрьме.
– На обратной стороне, балбес.
Мартин переворачивает страницу и обнаруживает заметку, какая, несомненно, способна привлечь одержимого футболом старшего брата. В заметке две фотографии: чернявый футболист в аргентинской форме – и добродушного вида мужчина в медицинском комбинезоне, сияет улыбкой в объектив, в руках держит какой-то хирургический инструмент. Заголовок гласит: “У АРГЕНТИНЦА РАТТИНА БОЛИТ ЗУБ”.
– Кто это? – спрашивает Мартин.
– Капитан аргентинцев. У него разболелся зуб, и этот вот дядька его удалил. У него зубной кабинет прямо здесь, дальше по улице. – Он отрезает квадратик клейкой ленты и принимается вклеивать страницу к себе в альбом. – Я бы на его месте, – продолжает он, – укол не стал вкалывать.
– Почему?
– Аргентишки гнусно играют. Лишь бы обжулить противника. И им плевать, что это всем видно. Позорят игру. Худшая команда во всем чемпионате.
– Хуже западных немцев?
– Те не такие паршивцы, как аргентишки. – Поднимает взгляд. – Это правда, что у нас троюродный брат немец?
– Да.
– И мы с ним увидимся на выходных?
– Да. Здорово, правда?
– Не очень, – говорит Джек. – Вряд ли у нас есть что-то общее. О чем разговаривать?
– Ну, о футболе, – говорит Мартин. – По-моему, это само собой.
Капитан аргентинской команды, вынужденный удалять зуб посредством стоматолога в бирмингемском пригороде, – не единственный иностранный футболист, поневоле познакомившийся с принимающей страной лучше, чем планировал. Пока турнир набирает обороты, Англия – которую в эти послевоенные годы можно было бы упрекнуть за некоторую свернутость внутрь себя самой, – оказывается, приоткрывает двери гостям из других уголков мира, и разные футбольные культуры начинают соприкасаться.
Итальянская сборная, когда ее привозят селиться в общежития Дарэмского университета, незамедлительно заменяет всю мебель. Матрасы особенно неприемлемы, сообщают они газетчикам.
Команда из Уругвая приезжает на первую тренировку в спортивный центр Хаунслоу и обнаруживает, что зал перебронирован и уже занят местной скаутской группой. Уругвайцы растерянно наблюдают, как юные следопыты играют в догонялки, чехарду и бегают эстафету, водрузив на голову кресла-мешки; в конце концов спортсмены отправляются на поиски другого тренировочного места.
Футболисты из Северной Кореи, которых поселили в Мидлсбро, жалуются, что не могут уснуть из-за шума аэропорта Тиссайд. Впрочем, принимая у себя этих гостей-коммунистов, местные жители обрели новое понимание связи с Лондоном и другими мегаполисами. “Люди в Мидлсбро чувствуют себя частью страны”, – заявляет официальное лицо.
Самый популярный телесериал в стране – “Человек из Ю.Н.К.Л.”, и русские, как выясняется, так же без ума от него, как и англичане. Все массово ломятся в парикмахерскую в Дарэме и требуют “стрижку под Роберта Вона” [29].
Болгары просят предоставить им команду-противника для тренировки, и группа добровольцев из муниципалитета Манчестера с радостью предоставляет гостям такую возможность. Все получают полное удовольствие от игры, в которой болгары побеждают со счетом 12:1.
Случается небольшой скандал: французскую команду обвиняют во взимании с английских фанатов платы за автографы.
Сообщается, что португальская команда, размещенная в Уилмзлоу, привозит с собой шестьсот бутылок вина и несколько бочек оливкового масла первого отжима, предположив (безошибочно), что удобоваримой замены этим продуктам они в Англии не отыщут.
Испанцам их команда медиков наказывает не пить британскую сырую воду, поскольку от нее им может сделаться нехорошо.
Тем временем футбольного ветерана Рона Флауэрса просят назвать преимущества, какие английская команда получит, играя дома, и он не задумываясь говорит, что главное преимущество – “возможность питаться правильной едой”.
Действительно ли причина в этом или есть какое-то другое объяснение, плотнее связанное с их футболистскими умениями, однако английская команда начала показывать солидный прогресс. За достойной ничьей 0:0 с Уругваем следует победа – 2:0 – над Мексикой. Победа над Францией 20 июля на стадионе “Уэмбли” гарантирует англичанам место в четвертьфинале. Публика начинает замечать уверенную игру, и, похоже, это состязание наконец привлекает к себе внимание не только таких приверженных фанатов, как Джек, но и вообще всей страны.
Джеффри сдает задом (автомобиль “остин А60 кембридж”, белый, как волчья ягода, с каштаново-бордовой полосой по борту), выкатывается с подъездной дорожки.
Первые несколько минут из Борнвилла в Уэст-Хит они едут по Бёрч-роуд, мимо дома, где Мэри родилась и прожила первые два десятка лет. Проезжают они и мимо дома номер 18.
– Вот где он живет, – говорит Мэри, показывая за окно. – Занавески, я смотрю, опущены. Держится тихо.
– Где живет кто? – встревает с заднего сиденья Питер.
– Да один человек, давний знакомый.
Мартин поворачивается к брату и шепчет:
– Он в тюрьму попадет.
– За что? Что он сделал?
– Он целовал других мужчин.
Питер распахивает глаза.
– Где?
– Не знаю… в рот, наверное.
Джек хохочет.
– Да он не про это спрашивает. – Подается к младшему брату и говорит: – В общественных туалетах.
Мать оборачивается его одернуть.
– Ладно, вы там, хватит.
– Мам, я не по…
– Хватит, я сказала. – Вновь устраивается на своем сиденье. – Такие мужчины – ниже нижнего. Помнить вам надо только это. Ниже нижнего.
Этот красочный оборот проникает Питеру в сознание и там застревает. Слова мечутся у него в голове остаток пути, который он проводит в задумчивом безмолвии. Семейный автомобиль грохочет мимо Тёрвз-Грин, затем поворачивает на Оук-Уок. Воскресный день, 12:45, на дорогах тишь. Но что-то все-таки меняется, подспудно, однако глубинно, стоит им съехать с главной дороги. Начинается район под названием Лонгбридж-Эстейт. (Позднее он будет называться Остин-Виллидж.) Питеру, младшему из трех сыновей Мэри, это место кажется зачарованным. Старшие братья, сидящие рядом с ним на заднем сиденье, – бесстрастный Мартин, порывистый и нетерпеливый Джек – такого духа словно бы не улавливают, но эта трехрядная дорога отмечает вход в мир, который, как видится Питеру, еще более особенный, чем сам Борнвилл. Они оставляют позади безликие дома, расплодившиеся недавно многоэтажки – 1960-е, одним словом, – и их переносит в места загадочные и волшебные. Здесь три улицы – Кони-Грин-драйв, Сентрал-авеню и Хоксли-драйв, – параллельные друг другу и связанные между собой дорогами поменьше; перекрестия между ними – череда заросших травой круговых развязок, на которых высажены яворы. Все здесь в зелени и листве, покойно. Вдоль каждой основной улицы видны дома, но до чего же чудны́е! Свежевыкрашенные, белые, обшитые внахлест одноэтажки, напоминающие о Новой Англии, – можно вообразить себе их, безмятежные, на берегу океана в Род-Айленде. Как они возникли здесь, в юго-западном углу Бирмингема? Их привезли морем, уже готовые, все двести, из Бэй-Сити, Мичиган, в 1917-м, когда Херберту Остину спешно требовалось поселить рабочих его стремительно развивавшегося автозавода. Позднее их начали продавать молодым парам, нуждавшимся в
