Рассуждая так, Панкрац все же быстро огляделся, желая убедиться, не идет ли и не следит ли кто за ним. Всюду было темно и безлюдно; только далеко на пригорке, в селе лаяли собаки, поблизости же, на кладбище, были мертвые! Правда, там — что же там было? Ах да, огромный крест, который, неслышимый здесь, трясся и скрипел на ветру, плакал под дождем, но что за странный вид был у него? Покосившийся, с распростертым и соединенным наверху треугольником верхних перекладин, он напоминал силуэт человека, склонившегося и в отчаянии обхватившего руками голову; он стонет и плачет — над кем?
Волна печали нахлынула на Панкраца и убежала, сменившись улыбкой: всего лишь крест, глупый, деревянный, источенный червями крест!
Ха-ха, да здравствует республика — в грязи, и прощай, Ценек номер два! Тебя могут найти, и вскоре, если повезет, ты окажешься там, наверху! — то ли подумал, то ли шепотом произнес Панкрац, переводя взгляд с воды на кладбище, и быстро зашагал по дороге.
В самом деле, кто и за что его может упрекнуть, где свидетели? С Кралем его видел только шваб, но пока Краля найдут, тот уже будет бог весть где! Если же утром он и разболтает крестьянам о своей ночной встрече с ним и Кралем, — в чем они смогут его обвинить, если шваб не видел, куда он направился потом, от церкви, и если на Крале не обнаружат никаких следов насилия? Впрочем, — Панкрац посмотрел на пригорок: нет ли там фургона шваба, но все было темно, — этого шваба, чтобы не болтал, можно еще до наступления утра убрать отсюда! Правда, не возникнут ли именно тогда самые серьезные подозрения?
К черту шваба с его пустой болтовней! — гнал от себя Панкрац подобные мысли, пытаясь сосредоточиться на том, как Смуджи воспримут известие о смерти Краля и что он сам от этого выигрывает.
Ха-ха, Краль, правда, был ему нужен, чтобы в случае необходимости припугнуть Смуджей, вытянув из них побольше денег! В сущности, сделать это он мог и без него, сейчас же самым важным было решить вопрос с завещанием, а тут смерть Краля может быть как нельзя кстати! За нее-то Смуджи должны ему заплатить! Должны, но не станут ли они, напротив, шантажировать его этой смертью, как до сих пор поступал он сам, используя смерть Ценека? Пусть только попробуют! — пригрозил Панкрац; впрочем, тут же и успокоился; сделать это могла одна Мица, а при ней он вообще не будет ничего говорить о гибели Краля; он все решит со стариками и с Йошко.
Да, можно считать, что завещание, отвечающее его интересам, уже написано! И это все? Нет, он избавился от главного свидетеля, который мог его подвести под суд, да и под тюрьму; не менее, а может, и более важно — он освободился от человека, который уже и ему стал угрожать!
Ха-ха-ха, пусть ему Смуджи, — Панкрац посмотрел на себя, — заплатят за брюки, которые из-за них, только из-за них он испортил по этой грязи! Пусть они попридержат деньги якобы за его неоплаченный вексель или за мнимый проигрыш в карты, но за брюки должны вернуть! Конечно, он их сам отчистит, а деньги пригодятся для загородной поездки с девушкой, вокруг которой он уже несколько дней настойчиво, но безуспешно увивается, до сих пор даже обещание жениться не помогло ему лишить ее невинности!
Та-а-та, та-а-а! Должен же он ее добиться! Все должно быть! — замурлыкал он себе под нос и стал перебирать ногами в ритме шимми, но внезапно остановился. Он уже подошел ко двору Смуджей и здесь, за примыкающим к нему сливовым садом, в свете, падавшем из окна кухни, заметил автомобиль. Наверное, вернулся Йошко; где-то он теперь его с нетерпением ожидал, но ведь с ним мог быть и доктор?
Не желая, чтобы тот его увидел в столь поздний час, да еще перепачканного (к тому же было бы неблагоразумно показываться в таком виде перед Сережей), Панкрац обошел дом и уже хотел постучать в окно спальни деда и бабки. Правда, окно было темным, но кто-то из них, возможно, все же не спал. Если это так, то, постучав, не вызовет ли он переполох? Раздосадованный, он прокрался с передней стороны дома во двор, осторожно приблизился к полуоткрытому кухонному окну и прислушался. Внутри действительно были Йошко и доктор. В эту минуту они чокались рюмками и обсуждали действие каких-то лекарств для старого Смуджа. К счастью, доктор сидел спиной к окну, и, улучив удобный момент, когда не мог выдать ни себя, ни Йошко, Панкрац показался в окне, подал знак Йошко молчать и впустить его в дом. Йошко, извинившись перед доктором, вышел и, открыв дверь, хотел тут же о чем-то спросить. Но Панкрац зажал ему рукой рот и, пройдя по коридору мимо закрытой кухни и чулана, где спали Мица и Сережа, тихо прошмыгнул в комнату к еще бодрствующим деду и бабке. Вскоре на бабкин крик пришел Йошко. Чуть не увязался за ним и доктор, но Йошко снова перед ним извинился, сославшись на какие-то дела, которые он должен до отъезда обсудить с матерью.
— Пожалуйста, пожалуйста! — получив подтверждение и от бабки, доктор снова скрылся в кухне.
Выждав еще с минуту, Панкрац вышел из-за шкафа, за которым прятался от доктора, и при слабом кроваво-красном свете лампады, перед тремя парами устремленных на него глаз, тихим голосом начал свое сообщение.
Так было здесь, в комнате. В чулане похрапывали Мица и Сережа, на кухне доктор сам себе наливал вино, а на улице бушевала непогода. Стояла ночь, и как будто только теперь она становилась страшной. О таких ночах говорят, что они притягивают чью-то смерть, а может, кого-то в ней обвиняют.
Свой спор со Смуджами Панкрац решил в ту же ночь и тот же день, ни на йоту не поступившись своими интересами, как и предполагал. Разумеется, сделать это было нелегко, сначала он сам себе все усложнил, потребовав тотчас, во время ночной встречи изменить завещание в соответствии с той огромной услугой, которую он оказал Смуджам, избавив их от Краля. И оформить все у нотариуса в тот же день еще до его отъезда. Старые Смуджи, особенно старуха, под явным и довольно сильным впечатлением от его поступка поначалу и вправду согласились с его требованиями. Затем быстро подпали под влияние Йошко, пытавшегося преуменьшить значение его заслуги: в смерти Краля он видел новые опасности для семьи и потому предложил с изменением завещания не спешить, пока это несколько загадочное дело не забудется. В этом была доля истины, но была и дипломатия: Йошко на всякий случай, если в городе дело не выгорит и к нему перейдет лавка, заранее хотел себя оградить от излишних обязательств. Панкрац открыто ему об этом сказал и, с одной стороны, решительно отметя возможность возникновения каких-либо подозрений, вызванных смертью Краля, а с другой, польстив Йошко, сказав, что в городе у него все закончится хорошо, продолжал настаивать на своем. При этом не стеснялся использовать и присутствие постороннего человека, доктора; в конце концов ему удалось и без того уставших стариков заставить согласиться; тем самым он быстро выключил из борьбы самого Йошко. Тот, действительно рассчитывая на успех, спешил вернуться в город, во дворе его поджидал доктор, поэтому он, изобразив из себя послушного сына, на Панкраца даже не взглянув, предоставил все решать родителям. Затем, отказав швабу в лошадях, сославшись на поздний час, уехал, по дороге забросив доктора в общину.
Несколько сложнее (это уже было днем) пошло дело с Мицей. Исключительно по желанию Панкраца, ей не было сказано, на какой новой заслуге Панкрац основывает свое требование как можно скорее изменить завещание. Ей также ничего не было сказано и о том, что вопрос о его изменении уже решен. Об этом она сама догадалась, услышав, как Панкрац посылает Сережу за нотариусом. До сих пор прохлаждаясь в лавке, хмельная и злая, она теперь живо воспротивилась Сережиному уходу и, влетев в комнату родителей, взорвалась так же, как накануне. Но именно из-за этого вчерашнего события, в котором видели главную причину всего случившегося со старым Смуджем и с Кралем, старики были слишком злы на нее, чтобы с ней считаться. Так, госпожа Резика быстро согласилась с аргументом Панкраца, что ее внук имеет больше прав на доходы от лавки, чем иностранец Сережа, для которого Мица их приберегала. Затем пригрозила, что, если она и дальше будет разыгрывать комедию, вообще запретит ей выйти замуж за Сережу; и наконец, предоставила Панкрацу возможность выгнать ее из комнаты. На этом, правда, дело не кончилось. Мица продолжала шуметь и за дверью, она угрожала, плакала, но битву в итоге проиграла, и в этом прежде всего была заслуга самих стариков. Впрочем, сейчас, в последнем акте, проиграла ее достаточно безболезненно, ибо, когда уже ближе к вечеру пришел нотариус и изменил завещание, она, от отчаяния снова напившись и поручив заботу о лавке Сереже, заснула в своем чулане.
Сам же Панкрац после ухода нотариуса, до тонкости обсудив с бабкой, что она должна отвечать в случае возможных осложнений из-за Краля, и безуспешно задерживаемый ею и дедом, уехал. Уехал удовлетворенный и успокоенный; иначе и быть не могло: помимо всего прочего в последнюю минуту ему удалось выклянчить у бабки деньги за якобы испорченные брюки! Правда, ему не давала покоя мысль, как его в городе встретят ханаовцы, и не слишком ли рано он возвращается. Но эту заботу, в общем-то незначительную, потеснила другая, которая, собственно, и заставила его поспешить в город: он думал о девушке, которую собирался обольстить! Ха-ха-ха, деньги у него в кармане, он купит ей какое-нибудь кольцо, отдаст его за городом, и юная богородица не устоит.
