— Подходяще, — поддержал его Ильин, ранее выбранный на одном из подпольных собраний командиром отряда. — Весь народ на базаре соберётся.
* * *
День второго августа выдался тихий, безоблачный. Крестьяне из Усть-Мосихи и окрестных сёл с самого раннего утра потянулись на торговую площадь: кто продать лишнее, кто прикупить кое-что для хозяйства, а иные и просто поглазеть на товары да поприцениваться.
На площади — несмолкаемый шум: говор, смех, ржание лошадей, мычание коров.
Бойко выкрикивают торгующие:
— Семечки ядрёные, на жару калёные! Семечки…
— Овчины дублёные! Овчины… Налетай-покупай!..
— Кому петуха, кому петуха?
— Плис, чесуча! Плис, чесуча!.. Носи — не износишь!
— Лучку, огурчиков. Муромцы, муромцы!..
Пьяный мужик сидит прямо в пыли у телеги и, положив голову на оглоблю, хриплым голосом тянет на всю площадь:
Всё о-отд-а-ал бы за-а ласки-ки взоры,
Лишь ты-ы вла-адела мной од-одна…
И вдруг этот обычный базарный шум перекрыл звонкий голос:
— Товарищи крестьяне!..
Все обернулись на голос. В самой гуще торгующих, на телеге, стоял молодой парень со сбившимися на лоб смоляными волосами и размахивал кепкой. Односельчане узнали в нём учителя Аркадия Данилова. Толкаясь и наступая друг другу на ноги, люди двинулись вперёд, сплошной стеной обступили бричку, на которой стоял учитель. Данилов, рубя рукой воздух, выкрикивал:
— Довольно подчиняться белой погани. Сколько можно терпеть?.. Красная Армия идёт с боями в Сибирь нам на помощь. Зиминцы выступили, и другие деревни за ними поднялись против Колчака. Неужели мы будем подставлять свои спины под плети и нагайки? Не пора ли нам взяться за оружие?..
Крестьяне заволновались, задвигались, зашумели. Призыв Данилова расшевелил их.
— Хватит!..
— Нет сил больше терпеть!
— Долой белых бандитов!..
Данилов переждал, когда крики мало-помалу стихли, и продолжал:
— Всюду устанавливается народная советская власть. Надо и нам выбрать Совет, а для организации самообороны — военного комиссара. Предлагайте своих кандидатов.
И сразу же десятки голосов:
— Дочкина!
— Тищенко!
— Буравлева!
— Ларина!..
Председателем Совета избрали Дочкина, военным комиссаром — Буравлева.
На телегу вскочил командир отряда Ильин, крикнул:
— Объявляется запись добровольцев в отряд!
Вокруг партизана, ведущего запись, образовалась толкучка. Многие уже сбегали домой и возвращались назад с винтовками, берданами, дробовиками, топорами.
Желающих записаться в отряд оказалось много. Однако принимали в отряд не всех, по выбору. Рядом с секретарём стоял Ильинин определял:
— Этот годен. Записывай!
— Здоров, как бугай. Пиши!..
Из толпы протискивается щупленький, болезненного вида мужик.
— А ты, Гаврила, куда? — шумнул на него Ильин. — Не подходящий к службе.
— Куда, куда?! Добровольцем… — ощетинился мужик.
— Сказал, не подходишь и не мешай другим записываться, — рассердился Ильин. — Маломощный, с беляком не сладишь. Будешь в селе самооборону держать.
— Запиши, товарищ Ильин, — взмолился Гаврила. — Я снаружи такой, а нутро у меня крепкое.
Но на него зашикали другие мужики, спешившие записаться в отряд, и он, ругаясь, отступил.
Вперёд пробивается дед в рваном зипуне, с топором в руке.
— А ну, черкни меня.
— Не соответствуешь, папаша, — замечает Ильин. — В резерв!
Дед возмущённо вскидывает остренькую бородёнку.
— Это как так в лезерву? Сына моего записали, а меня в лезерву. Я без сына никуда. Пиши!
Ильин в раздумье чешет в затылке.
— Ну, что, командир? — торопит секретарь.
— А чёрт его дери, записывай.
Отряд был сформирован из пятисот человек, однако оружия оказалось меньше чем у половины. Данилов подзывает только что избранного председателя Совета Дочкина, говорит ему:
— Собери всех кузнецов, Петро, пусть день и ночь пики куют.
Через час в разных концах села, в кузницах, застучали молоты о наковальни. В старой завозне организовали оружейную мастерскую. Под руководством знающего толк в пиротехнике Тищенко здесь ремонтировали поломанное оружие, начиняли бомбы и заряжали патроны. Добровольцы, не имеющие винтовок, толпились тут же и, выхватывая из рук кузнецов ещё горячие пики, спешили на площадь, где раскинулся военный лагерь.
На площади всё бурлило. Ильин с Даниловым разбивали отряд на сотни и отделения, сами повстанцы выбирали командиров. За село выслали дозорных, отправили агитаторов в другие деревни. Группа молодых партизан двинулась на поимку колчаковских милиционеров и приспешников из кулаков. Но они успели бежать из Усть-Мосихи. Привели только одного — торговца Никулина. Устроили над ним суд.
— Как поступим с ним, мужики? — спросил председатель Совета Пётр Дочкин.
Партизаны дружно зашумели:
— Через него нам шкуры шомполами полосовали…
— Верой и правдой Колчаку служил!
— В расход его!..
— Повесить!
Дочкин посоветовался с Даниловым и Буравлезым, объявил:
— Именем советской власти враг народа, продажная шкура, колчаковец Никулин приговаривается к расстрелу.
Тут же на площади приговор приводится в исполнение.
К вечеру прибыли гонцы из соседних сёл Куликово и Макарово. Они привезли решения сходов о присоединении к восстанию, установлении советской власти и организации партизанских отрядов.
* * *
Восстания в Зимино, Усть-Мосихе и других деревнях не на шутку встревожили управляющего Алтайской губернией Строльмана. Он почти через каждый час вызывал к прямому проводу командующего войсками Барнаульского военного района генерал-майора Биснека и сначала просил, а затем стал настойчиво требовать отправки больших отрядов на усмирение бунта. И Биснек дал команду в Камень: "Выслать отряд, усиленный пулемётами, в район Усть-Мосихи, Куликово и Макарово. Окружить бунтовщиков и уничтожить".
О движении карательного отряда вскоре стало известно в Усть-Мосихе, и Данилов срочно собрал совет подпольщиков.
— Что будем делать? — спросил он у товарищей.
— Поднимать народ. Защищаться! — было единым мнением.
Данилов тотчас же выехал в Куликово. В деревне ударили в набат. Под тревожный, частый звон церковного колокола к сборне бежали с винтовками, дробовыми ружьями, топорами и вилами.
Данилов стоял на возвышении и горячо кидал слова в прибывающую с каждой минутой толпу:
— Белые банды собираются поставит нас на колени, уничтожить. Но нас много, мы — это весь народ. За народом сила. Все на защиту святой свободы! Вооружайтесь, кто чем может, становитесь под красное знамя борьбы!..
— Победить или погибнуть! — решили жители села Куликово.
Тут же разбились на сотни, выбрали командиров и двинулись на Усть-Мосиху. Прибыли туда к вечеру, когда на площади шёл митинг. Почти все жители села собрались вместе в этот решающий час.
Данилов поднялся на сооружённую из ящиков трибуну. Установилась мёртвая тишина. Было слышно, как перекликаются в деревне горластые петухи.
Люди с тревогой ждали, что скажет их вожак. А он стоял спокойно, без кепки, в бордовой косоворотке, заправленной в полосатые брюки, словно был не на митинге, когда над восставшими нависла смертельная опасность, а в своей школе и объяснял урок ученикам. Только две суровые складки пролегли на его высоком лбу.
— Настал первый решительный бой с врагом, — раздался его голос. — Каратели уже проследовали через Юдиху и скоро будут здесь. Встретим же беляков на нашей, политой потом, земле и разгромим их. Отступать нельзя — враги опустошат нашу деревню…
Снова установившуюся тишину всколыхнули десятки голосов:
— Все, как один, пойдём!..
— Смерть белякам!..
— Веди нас!..
И вдруг весь этот шум перекрыл чем-то мощный бас:
— Знамя давай. Без знамя нельзя!
— Зна-а-амя! — прокатилось по площади.
Данилов растерянно оглянулся по сторонам. "Знамя?
Где его взять? Даже лоскутка красной материи сейчас не найдёшь в селе. А знамя надо!" Рука скользнула по груди и уцепилась за подол рубахи. Рубаха-то бордовая!.. Аркадий рванул за ворот, разорвал пополам, отделил прямоугольный лоскут, прикрепил его на пику и высоко поднял над головой. Спрыгнул с импровизированной трибуны и пошёл вперёд. За ним лавиной двинулись люди. Сурово зазвучала песня:
Смело, товарищи, в ногу,
Духом окрепнем в борьбе.
В царство свободы дорогу
Грудью проложим себе….
Вышли за село, к кромке Кулундинского бора. У самого леса повстанцы, имеющие винтовки, дробовые ружья и гранаты, раскинулись на несколько вёрст в цепь. А позади, в сосняке, укрылись пикари.
