Вскоре показалась передовая походная застава белогвардейцев, а дальше, саженях в двухстах, и весь отряд. Наблюдатели доложили о приближении противника, и Данилов передал по цепи:
— При-го-то-вить-ся!..
Беспокойно, напряжённо задвигались партизаны, самые нетерпеливые поползли вперёд. Из передовой белогвардейской заставы заметили широко раскинувшуюся крестьянскую цепь, повернули коней, смешались с остальным отрядом — и все ударились в паническое бегство.
— Отступают!.. Белые отступают. Наша взяла! — торжествующе зашумели партизаны.
Грохнул беспорядочный залп. Не ожидая команды, усть-мосихинцы, куликовцы и макаровцы бросились за отступающими. По степи скакали верховые, гремели, подпрыгивая на ухабах, телеги, бежали пешие с пиками наперевес.
Сумерки сгустились и скрыли отступающих. Преследующие их партизаны двинулись на Тюменцево, Шелаболиху, Сузун, поднимая на восстание другие деревни и сёла.
В то время, когда алейские партизаны Кондратия Брусенцева вели бои за обладание Алтайской железной дорогой, а усть-мосихинские очищали от милиции и колчаковских отрядов левобережье Оби, баевские подпольщики ещё только готовились к восстанию.
Недалеко от села, в лесу, на маленькой полянке, собралось, девять человек. Под отчаянный галдёж птиц, упрятавшихся в густой берёзовой листве, Николай Булыгин докладывал о плане восстания:
— Пока в Баево карателей нет, захватим село. Кулаков и всех предателей арестуем. Соберём сход и объявим о восстановлении советской власти. Создадим отряд, организуем самооборону и сразу же другие деревни поднимать будем. — И Булыгин стал загибать пальцы на руке. — Прослауху — раз, Нижне-Пайвино — два, Ильинку — три, Верхне-Паево — четыре… — Когда пальцев на обеих руках не хватило, он тряхнул головой, сказал: — И так далее…
Булыгин замолчал. Молчали и подпольщики. Наконец, Иван Елисеев спросил:
— А дальше что?
— Дальше?.. — переспросил Булыгин. — Дальше присоединимся к отряду товарища Громова и вместе двинем на Камень. Так все решили, когда совещались на Клещевой заимке. Понятно?
— Подходяще!
— Раз подходяще, то и у меня всё, — заключил Николай и, обращаясь к Фёдорову, своему первому помощнику, спросил: — Ты, Федот, скажешь чего?
— Скажу. Вот что, ребятушки: нужна нам крепкая дисциплина. Без дисциплины нам беляков не одолеть. Кто трус или наживиться на войне хочет, тот пусть сразу в сторону отворачивает. И чтоб своим мужикам обид не чинить. Так я говорю?
— Так! — поддержали подпольщики.
— Ну, тогда можно и закрывать наше последнее подпольное собрание.
Через несколько минут из лесочка выехали девять вооружённых всадников и на рысях двинулись в Баево.
В село влетели галопом. Крестьяне смотрели на них с недоумением, а кое-кто со страхом. Особенно удивлялись, видя в седле Федотку Фёдорова. Был он всем известный человек: батрак, голодранец, но весёлой души, востёр на язык и первый на селе гармонист. Без него ни одна свадьба, ни одна мало-мальская гулянка не обходилась. По поводу колчаковской власти он допускал в словах вольность, и его зачислили в смутьяны. Около года тому назад Федотка пропал — ходили слухи, что его расстреляли каратели. А тут на тебе — объявился!
Через некоторое время по улице провели со связанными руками кулацкого главаря Медведкова, а немного позже — сына бывшего начальника колчаковской милиции Корякина.
Мужики меж собой заговорили:
— Ну, слава богу, никак белой власти конец пришёл?
— А я, паря, так и смекал, что ей долго не удержаться. Потому она супротив народа.
— Как бы от этого самоуправства беды не нажить. Им что, ударят по коням — и поминай как звали. А нам ответ держать…
— Всё может, всё может. Наскачут каратели — деревню спалят и нам шкуры спустят.
— Куда же теперь прибиваться, мужики, а?
— Куда обух, туда и топорище…
Возбуждение в селе с каждым часом нарастало. Новоиспечённые десятские пошли по домам созывать на сход. Жители толпами повалили к сборне. Когда площадь заполнило более трёхсот баевцев, Николай Булыгин взмахнул рукой, прося внимания, заговорил:
— На всём Алтае полыхает пламя восстания, зажжённое большевиками. Партизаны Ефима Мефодьевича Мамонтова освободили от белых Славгородский район. Колчаковцы боятся туда и носа сунуть. К зиминцам примкнуло 90 сёл. Усть-мосихинские партизаны захватили Тюмен-цево, Шелаболиху, Мереть, Сузун-завод. Вот и мы вышли из подполья и зовём вас выступить против тех, кто хотел установить романовские порядки. Наверное, и сейчас у многих ещё не зажили спины после того, как капитан Брюшинин устроил у нас в Баево поголовную порку…
Над площадью прокатился возмущённый гул голосов. "Нет, не ошиблись, — подумал Николай. — Баевцы нас поддержат. Слишком велика ненависть у них против колчаковцев". И ещё более уверенно продолжал:
— Мы, большевики-подпольщики, решили установить отныне в Баево свою народную власть.
В ответ — десятки одобрительных возгласов.
— Назначайте своего военного комиссара и помощника ему для установления советского порядка и самообороны.
Баевцы молчали, посматривая друг на друга, словно прикидывая в уме, кто будет более подходящим для несения такой ответственной службы. Наконец, бывший председатель сельсовета Семён Тощев сказал:
— Вы восстанавливаете советскую власть, вам и управлять. Тебе, товарищ Булыгин, и тебе, товарищ Фёдоров.
— Булыгина-а!..
— Фёдорова!..
Фёдоров поклонился на три стороны, заметил:
— Спасибо за доверие, граждане. Только мы не можем. Нам надо другие сёла поднимать на войну против Колчака.
— Верна-а!
— Поддерживаем!..
— Выбрать Парамонова!
— Антея Ивановича!..
— Губанова!..
На крыльцо поднялся Парамонов, смущённо заговорил:
— Это как же так, мужики?.. Меня вроде бы и грех выбирать. Как-никак я при колчаковской земской власти волостным старшиной состоял. Земскую власть скидываете, так и меня бы тоже вместе с ней по шапке…
Из толпы закричали, не давая ему говорить:
— Ты мужикам обид не чинил!
— За нас горой стоял!
— Доверяем тебе!
— Парамонова-а-а!..
Андрей Иванович низко поклонился:
— Коли доверяете, так я не отказываюсь. Нижайше вас благодарю.
— Примем, граждане, приговор об отречении от колчаковской власти, — предложил Николай Булыгин. — Вот слушайте: "1919 гола, 11 августа. Мы, нижеподписавшиеся, граждане Алтайской губернии, Каменского уезда, Баевской волости, села Баева, сего числа на народном собрании, по созыву командированных военных лиц относительно соорганизования нашего для защиты советской власти, а равно и завоёванной свободы, постановили: избрать и избрали из среды своей к исполнению обязанностей военного комиссара товарищей граждан с. Баево: Андрея Ивановича Парамонова, помощника к нему Ивана Радионовича Губанова, коим и поручаем установление надлежащего порядка по сказанной самообороне, в том и подписываемся". Я первым ставлю подпись и приглашаю всех подписываться.
Вслед за Булыгиным подписались подпольщики, а затем к столу потянулись остальные баевцы. Некоторые просили:
— Черкни за меня, Николай. Я грамоте не обученный…
Булыгин отвечал:
— Не могу. Знаешь, какой это важности документ. Потом скажешь, что тебя насильно вписали.
Неграмотный, конфузясь, говорил:
— Ды ты что, товарищ Булыгин, нешто я против на рода пойду. Я за свою власть, крестьянскую.
— Ну, и ставь крестик или какой свой знак.
И на пяти листах приговора появились каракули, крестики, другие знаки.
Тотчас же началась запись в партизанский отряд…
* * *
Перед тем, как баевским партизанам двинуться на соединение с отрядом Игната Громова, Булыгин зашёл в сельсовет, отдал последние распоряжения Парамонову, Губанову и Фёдорову.
— Баево должно быть центром всех восставших сёл. Ты, Андрей Иваныч, должен создать здесь оборону. Беляки будут двигаться сюда, собирай людей, рой окопы, но до села врага не допускай — сожгут и с мужиками расправятся. К тебе будут идти от нас приказы, а ты как военный комиссар волости доставляй их другим и требуй исполнения. За порядок отвечаешь головой. Понятно?
— Так точно!
— А ты, Федот Никитич, — обратился Булыгин к Фёдорову, — как комиссар нашего отряда бери с собой двух партизан и езжай с ними по сёлам. Подымай народ на восстание, устанавливай всюду советскую власть.
Фёдоров утвердительно кивнул головой.
— На том пока и прощайте. Ждите вестей, сами обо всём доносите.
Булыгин пожал руки товарищам и вышел из сельсовета. Вскоре эскадрон в пятьдесят конников покинул Баево и направился в сторону города Камня. Женщины провожали партизан до самой околицы.
Военные комиссары продолжали заседать. После двухчасового совещания на свет появился следующий документ:
