— Садись, — бросила, кивнув на стул возле своего стола. — А ты, Ласкина, выйди.
Домна попятилась, вышла, Лена на стул села и как-то успокоилась. Посмотрела уже без волнения на женщину. Ясно стало — не возьмут, может, поэтому все тревоги и улеглись?
— Рассказывай, где работала?
— На почте. Потом дворником.
— Родители есть?
— Нет.
— Родственники?
Лена кивнула:
— Подруги.
— А родственники?
— Они и есть.
— С руками-то что у тебя?
— На гвозди упала, — и вдруг улыбнулась женщине с пониманием. — Не мучайтесь, Тамара Ивановна, я уже поняла, что не подхожу. Ничего страшного.
Успокаивает она ее! — поджала губы Мирошниченко и решила:
— С испытательным сроком возьму. За неделю научишься, останешься.
Бумагу перед ней положила, чернильницу подвинула:
— Заявление пиши. Пойдешь на третий пульт. Пусть Домна тебе покажет.
— Спасибо.
Лена написала, подала и на выход пошла. В двери пожилая строгая женщина в очках влетела, чуть не сбив девушку.
— Тамара, где отчет о прогулах и опозданиях?
— Нет у меня опоздавших!
— Так и пиши! Я что бегать по всему зданию за вами должна? Конец месяца, на подпись надо!
И уставилась на Лену, что так и стояла рядом, ее слушала, не зная, как уйти.
— Здравствуйте, — поздоровалась вежливо. Лидия очки на кончик носа опустила, разглядывая девушку.
— Здрассс… те, — кивнула.
— Иди, Санина, — махнула ей Мирошниченко и Лена вышла.
— Это кто? — очками в сторону закрывшейся двери указала Ковальчук.
— Новенькая.
— Санина? Я не ослышалась? — и осела на стул, кончик дужки очков зубами прикусила в задумчивости: Санина, и лицом с той, что на фото Николая Ивановича схожа как близняшка. Бывает же такое? Случайность или может у жены Санина сестра близнец действительно была? Опять же фамилии… Путаница какая-то.
— Ты чего, Лида? — нахмурилась Мирошниченко.
— Так, — отмахнулась. — Документы давай.
— Заявление заодно забери.
— Угу, — прочла его и вовсе в раздумья ушла: Санина Елена Владимировна. Как погибшая жена Николая Ивановича. И лицо одно, если конечно Лида маразмом не страдает.
Женщина пошла, подруге даже слова не сказав и напрямую в кабинет полковника, соображая, как бы тактично узнать о гибели жены. Может вовсе и не погибла — путаница, какая произошла. На войне все было. Вот соседке похоронка еще в сорок втором на сына пришла, убивалась, думали, помрет с горя. Выдюжила. А прошлой осенью сын к ней живехонек заявился!
Документы на подпись Санину подала — тот не глядя росчерк поставил на всех экземплярах и опять в дела уткнулся. А Ковальчук стоит, не знает что сказать — мысли одолевают — не лезла бы ты. Но опять и жалко: а если действительно, путаница была, и раскидала война двоих. Живут, друг о друге не ведая, страдают. Может, поможет она им?
Взгляд в снимок вперила — нет, ну удивительное сходство!
Николай заметил, что женщина не уходит и смотрит как-то странно, но не на него, на фото на его столе. Откинулся на спинку стула:
— Лидия Степановна? — бровь выгнул, взглядом давая понять, что пора бы кабинет освободить.
— Эээ, простите, Николай Иванович, — смутилась она и вздохнула, смелости набираясь. — Можно вопрос личного характера?
— Да?
— Как погибла ваша жена?
Мужчина растерялся — неожиданный вопрос, не в тему, не в настроение. Оно и ушло к плинтусу.
Николай папиросы достал, закурил: послать бы любопытствующую к чертям!
— Прямое попадание снаряда, — бросил глухо.
Ковальчук ком в горле сглотнула: Боженьки мои!
— Вы… уверены?
Николай тяжело уставился на женщину, челюстью подвигал: не зная как бы ее послать со своими вопросами. Раздражение, что задели по больному, нарастало:
— Если вам в руки попадет лоскут гимнастерки с залитыми кровью документами вашего родственника, вы будете уверены, что он погиб? — спросил зло и неприязненно.
Ковальчук отшатнулась:
— Простите, — прошептала и поспешила покинуть кабинет.
Николай зубы сжал и глаза ладонью закрыл: убил бы всех любителей в чужой жизни покопаться!
Лидия Степановна в потрясении осела на стул и застыла, тупо пялясь на печатную машинку. Зачем она полезла с расспросами? Как лучше хотела, а получилось худо.
Нет чудес на свете-то, нет. А она дура, все верит.
Глава 58
Лена на удивление быстро освоилась с пультом. Даже Домна удивилась — к концу смены девушка с ним управлялась, словно несколько лет телефонисткой проработала.
С работы шли обе в припрыжку и осени радовались, как весне.
Казалось, все будет теперь хорошо, обошли беду.
Но первого октября грянуло другое горе — всех троих перевели на карточки служащих.
Когда Лена получила их вместе с пропуском, как уже постоянный сотрудник — чуть не упала. Домна тоже зеленая стояла.
Как жить? — даже не спросили друг у друга. Глупый вопрос.
— Тебя в другую смену перевели, — бросила только глухо Ласкина и в раздевалку пошла. Лена за ней ринулась и свои карточки ей сунула в руку.
— Чего?
— Я все равно потеряю. Память дырявая, ты знаешь.
— Тебе есть надо…
— Тебе сына кормить! — одернула ее. — Я о себе сама позабочусь, не маленькая. Иди. Твои они, все.
Женщина возразила бы, но телефонистки из другой смены собирались, поэтому при людях промолчала. Кивнула, пальто взяла и пошла. А Лена глянула на женщину в углу за столом, что чай пила и на них все время поглядывала. Опрятная, строгая, подтянутая, в форме, волосы русые заколоты на затылке, брови в разлет — красавица.
Чем-то своей она Лене показалась и по взгляду будто и взаимно. Подошла, села напротив.
— Новенькая?
— Лена, — кивнула.
— Ира. В нашей смене теперь?
— Да.
— Карточкам порадовались? — усмехнулась и подвинула девушке сухари и кружку с чаем. — Жуй.
— Нет, — улыбнулась. Есть жутко хотелось, но кому нет? Подло это других объедать.
— Ешь сказала, — приказала женщина резким тоном и Лена глянув на нее, взяла один сухарь, чая глотнула.
— На фронте не делились, все пайки в кучу складывали, а здесь что будем ерундистикой заниматься?
Лене неуютно стало, поняла, что Ира ее за фронтовичку приняла. Надо правду сразу сказать, — решила:
— Я не воевала, — женщина кивнула, мимо ушей пропустив. Чая хлебнула.
Не ее это дело, что фронтовички от своего прошлого отказываются. Понять их Ирина могла — сама зуботычин да плюх за то что воевала хлебала. Но чем больше получала, тем больше злилась и упрямилась. Не снимет она форму и от прошлого своего не откажется. Не стыдное оно у нее, и стыдно было бы сдаться, и обидно до слез, что за то, что мир в страну вернули вместе с мужчинами, женщины — военные отчего-то фактически изгоями стали.
Лена — молодая, понятно все с ней — жить хочет как все нормально, а не ходить на отшибе мимо, только лишь касаясь нормальных отношений, что с женщинами, что с мужчинами.
— Долго забывала? — спросила тихо.
— Что?
— Войну.
Лена помолчала — в груди тесно отчего-то стало, а пойми почему? Ведь не воевала…
— Не воевала.
— А рубцы откуда?
— Какие?
— Все, — глянула холодно и Лена не стала отвечать. Чая отпила, на щебетавших у шкафчиков девушек посмотрела — красавицы. Платья такие, что хоть под венец в них.
— Высокая, надменная — Зоя Иванова. Та, что пониже, пухленькая — Тамара Спивакова. Змеи. Подальше от них держись, — ровным тоном сказала Ира.
— Спасибо, — на полном серьезе поблагодарила девушка.
Подружки томными взглядами одарили сидящих за столом и процокали каблучками на выход.
— Королевы, — заметила Лена.
— Куда уж, — хмыкнула Ира, папиросы достала. — Куришь?
— Нет.
— А я — да, — закурила. — Давно у нас?
— Вторую неделю.
— И как? Со всеми познакомилась?
— Особо некогда было.
— А Домна?
— Живем вместе.
— Понятно. Так на каком фронте воевала?
Никого не было в раздевалке — можно было секретничать. Но девушка упорно головой мотнула, отвернулась к входной двери, которая приоткрыта была и можно было видеть, как мимо люди снуют.
Ира внимательно рассматривала Лену, особенно шрамы на виске. Затушила папироску в банке, на окно убрала. И бросила, вставая:
— А рубцы от осколочных ранений, — к выходу пошла.
Санина насторожилась, за ней двинулась:
— Откуда взяла?
Ира усмехнулась, приостановилась у дверей:
— Глаз наметанный. Перевидала такие за три года выше головы.
— Но у меня и военного билета нет.
Женщина хитро улыбнулась, руки на груди сложила, плечом косяк подперев и в коридор уставилась — а там мужчины в форме — кто со смены, кто на смену.
