— А кто старшина этого разбойничьего гнезда?
— Я же — старшина селения и наблюдаю за порядком. Приезжай спокойно, мой хан. У меня ты отдохнешь, как в доме друга.
Селение было расположено почти на вершине скалистого хребта. Веками тяжелым трудом курды, измученные постоянными нападениями и междоусобными войнами, сложили из каменных глыб свои дома на самом краю глубокой пропасти, которой обычно и дна не было видно из-за непроницаемых белых туманов; как молоко в крынке, они наполняли до краев все ущелья.
Селение действительно, точно гнездо беркута, прилепилось на такой крутизне, что, казалось, один человек на тропинке, огибающей выступ скалы, мог бы удержать целый вражеский отряд.
Три верных друга и спутница отчаянного скитальца — Несави, Бент-Занкиджа и Кара-Кончар — неотлучно сопровождали Джелаль-эд-Дина, готовые биться и защищать его до последнего вздоха.
Селение было окружено прочной каменной стеной, сложенной в древнейшие времена. Со стены можно было наблюдать за всеми подъезжающими по узкой тропинке. Дома с плоскими крышами, сложенными из расколотых топором бревен и жердей, обмазанных глиной, поднимались, как уступы, как широкие ступени, один над другим. Не только кошка, но и ловкие курды могли свободно пройти через все селение, прыгая с крыши на крышу.
Кара-Кончар стал неистово стучать в ворота, разбудив всех собак. Большие и лохматые, они показались на стене, заливаясь хриплым лаем, готовые разорвать всякого прибывшего. Скоро на площадке над воротами показались курды:
— Что вам здесь нужно? Поворачивайте коней обратно, в адское пекло, откуда вы появились! Для темных бродяг наши ворота заперты.
— Ваше счастье мы привезли вам! Скорее открывайте ворота!
— Знаем, какое счастье вы нам привозите! Ваши кони съедят наше сено, накопленное на зиму и с трудом собранное на скалах для своих коров. Проваливайте!
Проводник оказался действительно старшиной селения. Пронзительным голосом он стал кричать на стоящих на стене, осыпая их отборными ругательствами:
— Шакалье охвостье, сыновья шлюхи, свиные объедки, змеиные языки! Мы промокли до кишок, пока вы грели у очагов ваши толстые животы, набитые прокисшей джугарой, а теперь вы не хотите повернуться, чтобы открыть нам ворота! Скорей, не то мы их сломаем!
Тогда люди на стене забегали, и потемневшие старинные ворота, сложенные из кривых бревен, со скрежетом раскрылись. Джелаль-эд-Дин со своими спутниками въехал внутрь селения.
Старшина предложил следовать за ним и всех привел к старинного вида каменной постройке, тоже сложенной из гранитных глыб и плит; она держалась на краю бездны при помощи бревенчатых подпорок. На крыше собрались женщины и дети.
Дворик был маленький, выложенный плитами. Кара-Кончар привязал коней Джелаль-эд-Дина под навесом и бросил им охапку сена, найденного на крыше.
— Вьюки можете оставить здесь, никто их не тронет.
Но джигиты, умудренные опытом, втащили все вьюки и седла по приставным деревянным лесенкам на крышу, откуда через темное отверстие спустились внутрь здания.
Внутри дома старшины, в просторной комнате для гостей, в высоком очаге запылали дрова. Несколько женщин, с закутанными до глаз лицами, в черных куртках и широчайших красных шароварах, стали суетиться возле большого котла, подвешенного над огнем на длинной железной цепи, приготовляя ужин путникам.
С Джелаль-эд-Дина стекала вода. Сложив все свое оружие на низкой широкой тахте, затянутой пестрым персидским ковром, он скинул с себя одежду и сапоги и развесил на веревке перед огнем. Переодевшись в длинную, до колен, рубашку и домотканые шаровары, Джелаль-эд-Дин опустился на колени на войлоке перед очагом и стал греться. Скоро, измученный продолжительной дорогой и тяжелыми переходами через хребты, он незаметно задремал.
Несави и Кара-Кончар ушли добывать ячменя для коней. Хозяин, получив в качестве задатка золотую монету, тоже вышел.
Пока Несави и Кара-Кончар с другими джигитами были заняты кормлением коней, а женщины рубили мясо для кебаба, в дом старшины проник незамеченным ужасного вида одноглазый человек — лицо его было исполосовано старыми, зарубцевавшимися шрамами, а уши отрезаны — в знак понесенного наказания за воровство.
И тут произошло необычайное, непредвиденное, свалившееся на Джелаль-эд-Дина и его спутников как горный обвал, как величайшее горе, как непоправимое несчастье, как коварная выходка злого демона, красноглазого джинна.
Одноглазый подкрался сзади к тихо задремавшему перед пылавшим очагом Джелаль-эд-Дину и сильным ударом большого, отточенного ножа пронзил спину величайшего героя-батыра.
И тот светлый и единственный, выходивший невредимым из самых опасных схваток, рвущийся в бой отважный сокол, разбивавший отряды непобедимых монголов, кто ускользнул из железного кольца самого могучего Чингисхана, кто был победителем в сотнях битв, вдруг пал от подлой руки предателя…
Джелаль-эд-Дин упал вниз лицом, на руки… Пытался встать. Из его спины и рта текла кровь.
Убийца вытащил нож и бросился к выходу, но в дверях он столкнулся с тремя курдскими женщинами. Первой шла жена старшины, всегда спокойная Каринэ, высокая и величавая. Она увидела торжествующего злодея с большим ножом в руке и лежавшего Джелаль-эд-Дина, который, захлебываясь собственной кровью, пытался подняться и что-то сказать, но слышалось только хриплое бульканье…
Каринэ, сразу поняв, что случилось что-то ужасное, непоправимое, — так как убийство гостя произошло в ее доме, и она и ее муж первыми за него ответят, — как бешеная волчица бросилась на убийцу. В ее руках была железная сечка, которой она готовила кебаб. Одним ее ударом она рассекла руку, державшую нож, вторым поразила голову, сбив полосатую грязную чалму.
С диким воплем убийца бросился из дому, растолкав женщин. Но навстречу ему по лестнице уже поднимался Кара-Кончар. Тогда убийца по другой приставной лестнице взобрался на крышу соседнего дома, на бегу стараясь тряпкой затянуть разрубленную руку, из которой хлестала кровь.
Несави, увидев раненого Джелаль-эд-Дина, положил его боком на войлоке на полу. Он сорвал с себя рубашку, разодрал ее на полосы и с помощью прибежавшей Бент-Занкиджи старался быстро и туго перевязать рану своего друга-покровителя.
Кара-Кончар бросился вслед за убийцей на крышу, поймал его, накинул на него мешок и перевязал веревкой. После этого, вернувшись к Джелаль-эд-Дину, он, как всегда холодный и спокойный, горящим взглядом следил за бледнеющим и угасающим лицом великого воина…
Кровь из раны стала проступать медленнее, и Джелаль-эд-Дин заговорил как в бреду, будто обращаясь к войску:
— Слушайте, смелые, неукротимые воины… Отныне я ухожу в страну, имя которой — народная сказка… В ней я буду жить… Моя слава, мои заветы будут учить мальчиков, как стать бесстрашными джигитами… Как воодушевить воина на битву с более сильными противниками… Как приносить радость воспоминаний старикам… Слушайте, хорезмийцы и все племена! Дружно все стойте плечо к плечу!.. И не позволяйте ханам откалываться от народа и забегать с подарками к безжалостным врагам, в надежде, что эти наши убийцы и мучители их пощадят… Только крепкий союз всех слабых племен сделает их неодолимыми… И монголы растворятся в нашем народе, как горсть соли в море… Тогда мы создадим страну счастливых и свободных!..
Голос его слабел. Он еще что-то шептал, но уже слышались только хрипы и бульканье кровавой пены. Джелаль-эд-Дин вытянулся, простирая руки к товарищам. Они стояли возле него на коленях и чувствовали, как в их руках холодеют его пальцы и в них прекращается трепетание жизни…
Кара-Кончар и другие джигиты сложили на площадке посреди селения большой высокий костер из бревен и жердей, выломанных из ближайших загородок. Наверху, на разостланном ковре, они положили тело великого воина-батыра. В головах у него было седло, рядом лежало копье с двумя красными кистями и колчан, в котором находились три стрелы с орлиными перьями. Кинжал и меч Кара-Кончар и Несави поделили между собой, поклявшись совершить ими дела, достойные их погибшего великого друга. В ногах большого костра был сложен другой, поменьше, над которым джигиты поставили распорку из трех бревен: на ней они повесили за ноги головой вниз убийцу со связанными за спиной руками. В стороне толпились курдские женщины и с рыданьями причитали, оплакивая великого батыра и проклиная убийцу, который поднял на него руку, покрыв тем селенье Гнездо беркута неизгладимым позором.
Погода стояла тихая. Все окрестные ущелья, как молоком, были наполнены до краев белым густым туманом… Вдруг на противоположной стороне глубокого ущелья из тумана стала выезжать вереница всадников. Они передвигались медленно, один за другим, с трудом взбираясь на кручу. У них были низкорослые кони с длинными хвостами и гривами и белое знамя с семью концами.
