— Смерть ему!
— Я за этим и пришла. Рада, что обнаружила между мною и вами, надеждой и опорой французского трона, полное единодушие. Невидимая рука провидения до сей поры хранила адмирала от смертоносного жала меча, несущего справедливое возмездие, но на сей раз его час пробил. Смерть Колиньи угодна Господу и явится подлинным спасением для нашего королевства. Герцогиня, вы привели человека, о котором говорили?
— Он давно уже ждет, мадам.
— Где он?
— В соседней комнате.
— Готов ли он?
— Он преисполнен ненависти и жажды действовать, к тому же ему хорошо заплачено.
— Приведите его сюда.
Гиз быстро вышел, а королева тем временем надела на лицо маску. Через минуту герцог вернулся с человеком, заслужившим прозвище «королевский убийца».
При их недавней первой встрече в Лувре Анна Д'Эсте высказала мысль, что в роли убийцы должен выступить человек Месье, это придаст законность акту возмездия. Екатерина была против. Но герцогиня настояла. Вопрос так и остался бы висеть в воздухе, если бы госпожа не Немур внезапно не согласилась: их популярность в народе слишком высока и бояться было нечего — риск невелик. Наварра останется под юбкой тещи, а Конде получит губернаторство в одной из областей. Вот и нет вождей и некому мстить. Не говоря о еще более возросшей популярности у горожан, Гизы станут к тому же еще в большей чести у папы и у Филиппа II, их покровителя и союзника…
…Незнакомец шагнул через порог и остановился в дверях, не смея ступить ни шагу дальше. Молодой герцог прошел вперед и встал между ним и Екатериной.
Королева-мать бросила на вошедшего быстрый и оценивающий взгляд. Впечатление сразу же — отталкивающее. Одет неброско, скорее небрежно, рот перекошен, нижняя губа разорвана, нос кривой, с горбинкой, маленькие черные глаза посажены так близко, что кажется, будто и переносицы нет; они колючи, жестоки, в них нет сострадания, только немой укор судьбе, не испытывающей к нему ни жалости, ни благо желательности, и готовность мстить и убивать любого, на кого укажут. «Сущее отребье, обозленное на все человечество, подумала Екатерина. — Такой, не задумываясь, убьет даже собственную мать. Впрочем, хороша, должно быть, и мать, родившая такое чудовище».
Тем не менее, она осталась довольной выбором герцогини. Жестом, приказав неизвестному подойти, заговорила с ним.
— Как вас зовут? — спросила королева-мать.
— Шевалье Шарль де Лувье де Морвель к вашим услугам, — послышался хриплый голос из-за с трудом разодранных губ.
Екатерина повернулась к герцогине:
— Мне как будто уже знакомо это имя. Где я могла слышать его?
— Этот человек уже хотел убить адмирала три года назад. Тогда ему не повезло, пуля угодила в другого.
— Вот оно что…
И она снова обернулась к Морвелю:
— Надеюсь, на этот раз случай не сыграет злой шутки.
— Нынче оплошности не будет.
— Постараюсь поверить вам. Но помните, никто не должен заподозрить умышленное убийство, это будет всего лишь несчастный случай и ничего больше. Вы организуете, вооруженное столкновение с группой гугенотов, провожающих обычно адмирала из дома в Лувр, и в свалке сделаете свое дело. Не мне вас учить как — пулей ли, кинжалом — все равно. Учтите, его всегда сопровождает с десяток гугенотов, вооруженных до зубов, поэтому вас должно быть, как минимум, раза в два больше.
— Я понял, мадам. У меня есть к вам вопрос.
— Говорите.
— Не будет ли среди сопровождающих его людей некоего капитана по имени Лесдигьер?
Брови королевы-матери в неподдельном изумлении взметнулись вверх:
— Чего ради вам вздумалось спросить об этом? Вы имеете какие-то личные счеты с этим человеком и хотели бы заодно устранить и его?
— По счастью, он не является моим личным врагом, к несчастью, не является и другом, но мне не однажды доводилось слышать и видеть, как дерется этот господин. Если он будет там, мне придется взять с собой не менее полуроты наемных убийц. А если к тому же с ним будет его друг мсье Шомберг, то я не ручаюсь за успех предприятия, хотя, видит Бог, сделаю все возможное. Я возьму с собой десяток аркебузиров; это не говоря о том, что у каждого из моих солдат будет за поясом заряженный пистолет.
Екатерина переглянулась с герцогиней и сухо и отрывисто рассмеялась:
— Успокойтесь, господин Морвель, Лесдигьер вместе со своим другом в свите короля Наваррского, и вам с ним не придется встретиться.
— Благодарю вас.
И Морвель опустил лицо. Казалось, он размышлял о чем-то, буравя маленькими черными глазами рисунок на ковре; наверное, не хотел, чтобы в его глаза долго и напряженно смотрели, как вот эта дама, что перед ним.
Неожиданно он поднял голову:
— Я хотел бы задать еще один вопрос.
— Спрашивайте.
— По мне — надежнее будет выстрел из аркебузы, произведенный из окна. Не надо будет ненужных жертв. Что скажете на это?
Екатерина недоверчиво посмотрела на него:
— А сможете ли вы попасть, ведь стрелять придется с дальнего расстояния, иначе вам не уйти от немедленной расплаты?
— Я попаду в него, — сухо и уверенно ответил Морвель и сжал губы, будто закрыл на замок.
— Шевалье считался одним из лучших стрелков в армии герцога Анжуйского, — добавила герцогиня.
Екатерина подумала. Четверть минуты прошла в тягостном ожидании ответа. Наконец она кивнула:
— Поступайте, как вам удобнее, лишь бы это не привело к провалу. Если вас схватят, не вздумайте называть никаких имен, и тогда мы спасем вас. Откроете рот — вы погибли, а с вами и мы.
— Это все, что я хотел узнать, — бесстрастно ответил Морвель. — А теперь позвольте мне откланяться.
И он посмотрел на герцогиню, так как служил ей и не узнал в даме под маской королеву-мать, перед которой пал бы ниц.
— Вы можете идти, — кивнула госпожа де Немур, — но помните, что вы здесь не были и мы никогда не встречались. Малейшая оплошность может стоить вам головы.
— Имейте в виду также, что покушение должно состояться только после венчания, и не раньше, — напомнила королева-мать, — иначе можно испортить все дело.
И последнее напутствие герцогини Д'Эсте:
— Когда будете выходить на улицу, наденьте маску, это для вашей же безопасности.
Морвель поклонился и вышел.
— Едва это случится, Наварра станет заложником в Лувре, — произнесла Екатерина, снимая маску. — Это удержит протестантов, от каких бы то ни было проявлений беспорядков или, чего доброго, бунта в связи с подозрением в умышленном убийстве.
Спустя полчаса вслед за Морвелем покинула дворец и она.
Дальнейшие события развивались по плану, задуманному и разработанному Екатериной Медичи. Семнадцатого августа, когда поздно вечером королева-мать отправилась в дом Гизов, состоялись свадебные торжества по случаю обручения короля Наваррского и принцессы Валуа. Обряд совершил кардинал Бурбонский в присутствии двора, архиепископа Реймского, епископа Парижского, Лангрского и прочих святых отцов церкви. Вечером состоялся ужин и бал, с которого и ушла Екатерина, дабы побеседовать наедине с представителями Лотарингского дома.
Следом за ней, буквально в четверть часа разницы, Лувр покинула и ее дочь, будущая жена наваррского короля. Ушла с огромным облегчением, прихватив фрейлин: до того ей стал постылым дворец, в котором наверняка искал ее сейчас жених и в котором весь вечер не было ее возлюбленного Гиза.
И вот наступил день восемнадцатого августа. Понедельник, венчание молодых. Генрих не пошел в собор слушать четырехчасовую мессу, а прогуливался с гугенотами вдоль галереи, выстроенной с южной стороны собора и заканчивающейся напротив правого крыла архиепископского дворца. А невеста, хоть и блистала нарядами и красотой, и обращала на себя все взоры, как дворян, так и горожан, собравшихся в огромном количестве на площади перед собором, была так задумчива и рассеянна, так грустна и апатична ко всему происходящему, что даже не слышала вопроса, который задал ей кардинал Бурбонский. Пришлось Карлу, ее братцу, толкнуть невесту в бок, чтобы она пришла в себя и сообразила, чего от нее хотят.
Далее — торжественный вход в собор и три принцессы, следующие как собачонки и несущие длинный шлейф ее голубой мантии: Генриетта, герцогиня Неверская; Екатерина, герцогиня де Гиз; Мария, принцесса Конде. Все трое — дочери принцессы Маргариты Бурбонской, герцогини Неверской, родной сестры кардинала Бурбонского. Их мать стояла внизу под руку со своей сестрой аббатиссой Элеонорой в окружении монашек, и любовалась дочерьми и братом, принимавшим от молодоженов брачные клятвы.
Вот, собственно, и все, что еще сказать? Если кому-то хочется узнать все подробности этого мероприятия, то я с легким сердцем отсылаю его к современникам — мемуаристам той поры. Каждый из них, изощряясь друг перед другом в остроумии, правдоподобии и умении подмечать малейшие детали вплоть до одной из пуговиц другого цвета на камзоле у герцога де Монпансье, так живописно описал сию знаменательную сцену, что, ей-богу, нет никакой нужды повторять его слова, тем более что сам не был тому свидетелем. Единственное, о чем не упоминается ни в мемуарах, ни в хрониках того времени — это о капитане Лесдигьере. Но мы и без того знаем, что он там был, поскольку состоял в свите наваррского короля. И если история умалчивает о нем в этот день, значит, он попросту не давал повода обратить на себя внимание толпы. Ей и без того хватало зрелищ.
