– Не могу. Надобно в этом деле разобраться. Выяснить, нет ли в прошлом у Скания темных дел. Сегодня мой секретарь все разузнает, а завтра я первым делом разберу дело Авла Скания, обещаю.
Плачущую женщину повели назад на кухню. Но кухарка внезапно вырвалась и кинулась назад – к Приску.
– Это ты все разрушил! – завопила она. – От тебя все беды! От тебя – горе! Будь болен! Болен! – выкрикивала она проклятия, выдираясь из рук, ее держащих, хищно нацеливая скрюченные в бешеном усилии пальцы в лицо ненавистному римлянину.
Наконец ее увели – плачущую, бессильно виснущую на руках караульных.
– Бедная женщина, – пробормотал Плиний, уходя к себе.
Глава IV
СЛОМАННАЯ ПОВОЗКА
Осень 866 года от основания Рима
Италия
Путешествие сквозь тревогу и страх… Путь в темноте – под плач Гая, под тихое всхлипывание Флорис.
Куда – не ясно. Ясно – зачем.
Свиток Траяна у Приска, и значит, единственный шанс – выменять его у военного трибуна на жену и детей.
Надо было ехать с Гаем… надо… надо… надо…
Остановка часу в одиннадцатом дня… Скоро закат. У фонтана разрешили не только напиться, но и умыться… какой-то городишко, тихий и сонный, в теплый вечер еще не поздней осени. Длинные тени кипарисов на желтой дороге. Управитель поместья гонит по дороге колодников [61] с виноградников, скрипит повозка, везущая огромную бочку. Мальчишки швыряют друг в друга шишки пиний.
Где-то поют… кажется на виноградниках. Поют заунывно – колодникам труд не в радость.
Какой-то парнишка в грязном плаще закусывает у входа в таверну хлебом и сыром. Потом встает… идет… оглядывается… где-то Кориолла его видела… но где… Вчера? Нет, раньше. Парень слегка кивает Кориолле – да, это он подал ей кривой ножик, которым она не сумела воспользоваться… когда избивали несчастного Прима. Бедный Прим. Утром он все еще дышал. Его бросили в том домике умирать…
В следующий миг парень ныряет под повозку… Кориолла отворачивается.
Кулачный боец сидит в тени дерева, пьет из баклаги. Капли вина стекают на заляпанную кровью тунику. Боксер встречает взгляд Кориоллы, ухмыляется. Держа одной рукой флягу, встает… Подходит, шатаясь… Хватает Кориоллу за руку. Та пытается вырваться. Нож спрятан в складках столы. Его можно выхватить левой рукой…
– Чего рыпаешься? – ухмыляется боксер. – Остынь… Как нагну – не вырвешься… Не переживай, уже скоро… И запомни: Амаст любит покорных девочек. – Как Гай Юлий Цезарь, боксер говорит о себе в третьем лице. Имя может быть фальшивым, наглость и уверенность в безнаказанности – нет.
Он слизывает с ее щеки каплю стекающего с виска пота.
– Всем в повозку. Вечером повеселимся! – кричит, ухмыляясь.
Кориолла залезает в свою тюрьму на колесах. Ее трясет от отвращения и гнева. От чувства бессилия.
Что делал тот парень, когда лежал внизу, под днищем? Наверняка что-то испортил…
– Держитесь крепче, – шепчет Кориолла няньке и Флорис.
А сама берет на руки Гая.
Повозку встряхивает на какой-то колдобине – похоже, дорогу пора ремонтировать… Снова колеса подпрыгивают на камнях… Или это не случайность, и в колею кто-то нарочно наложил камней… еще один прыжок колес. С треском ломается ось… Повозка оседает и становится под углом… Флорис и нянька взвизгивают и сползают вбок, к стенке. Кориолла как можно сильнее прижимает к себе Гая.
Снаружи крики, визг… Кто-то срывает занавеску с окна и тут же исчезает. Кориолла отдает Гая Флорис и толкает дверь. Та не подается. Еще… ну же… Дверь повозки наконец распахивается, и Кориолла выглядывает наружу.
В красноватом блеске заката она видит, как бьются несколько человек друг с другом. И в центре схватки – тот парень, что следил за похитителями и сунул Кориолле в руку нож. Он без капюшона, в легком льняном панцире, дерется кривым фракийским клинком и легким щитом. Длинные волосы реют по ветру. О, боги, да никакой это не парень. Это же Мевия – вот она вспарывает наискось бок своему противнику и, скалясь, поворачивается к другому. Судя по всему – с нею человек десять – примерно столько же, сколько и похитителей… Нет, у Мевии людей уже больше, много больше. Один из них, в шлеме с лицевой пластиной, в таком же как у Мевии легком панцире, дерется так умело, что убивает каждым ударом. Он разваливает толпу дерущихся на две половины, пробиваясь к повозке.
Но он слишком далеко. Мевия гораздо ближе. Гладиаторша тоже кидается к повозке, по дороге как бы мимоходом отбив щитом метивший ей в грудь клинок и в свою очередь вспоров горло противнику. Один из разбойников хватает Кориоллу за руку и пытается утащить за собой. Кориолла визжит и всаживает ему в руку дареный ножик.
В этот миг Мевия уже рядом. Взмах клинка – и незадачливый похититель валится к ногам Кориоллы. Та хватается за открытую дверь… Ноги не держат, зубы клацают.
Перед глазами плывет…
– Не видела боксера? Нет? – спросила Мевия, отирая предплечьем лоб. – Вот же лысая задница! Неужели мерзавец смылся! Эй, Токсил! – крикнула она одному из своих людей. – Уродов не добивать, парочку мне живьем.
– Зачем? – удивился тот, кого Мевия назвала Токсилом.
– Зажарить хочу… – оскалилась гладиаторша. – Декстр меня убьет, если мы опять не выйдем на след.
– Приветствую тебя, госпожа, – раздался рядом хриплый голос.
Кориолла поглядела на говорившего. Это был тот самый боец, что крушил разбойников с четкостью боевой машины. Теперь он снял шлем. Его изуродованное шрамами лицо не спутать ни с одним другим.
– Молчун? – изумилась Кориолла. – Разве ты не в Дакии?
– Нет, госпожа. Я теперь фрументарий и служу под началом Афрания Декстра.
О, боги! Какое счастье! Молчун из славного контуберния. Кориолла знала, что Приск и его друзья считают контуберний своей семьей. Так что Молчун ее в обиду никогда не даст.
– Почему ты называешь меня госпожой? Я же – Кориолла…
– Ты – жена военного трибуна, госпожа, – ответил Молчун. – Значит, госпожа.
– Спасибо, что освободила нас… – Кориолла ухватила Мевию за плечо. Не по-женски мягонькое, а по-мужски твердое.
– А ты не свободна… – засмеялась Мевия, выворачиваясь из пальцев Кориоллы. – И в Комо уже не едешь.
Осень 866 года от основания Рима
Вифиния, Никомедия
До обеда Приску больше не удалось поговорить с Плинием. Ему показалось, что наместник его избегает. Возможно – так и было. Вместе с появлением Приска в Никомедии на голову правителя Вифинии одно за другим рушились несчастья. Сначала – украденный пергамент с завещанием. Потом Авл Сканий из услужливого секретаря и переводчика, что был мягче кроличьего меха, превратился в отъявленного преступника. Да и дело Калидрома (которого надо было срочно отдавать в руки императорских фрументариев) не добавляло устойчивости положению наместника. И хотя Плиний ни на палец не сомневался в том, как именно он должен поступить, предстоящее мутило душу.
На обеде Плиний появился нарядный, но сильно измученный – испарина на высоком лбу, подрагивающие тонкие, липкие от пота пальцы. Тога, новенькая, с заглаженными и заколотыми складками, что тяжелила его плечи этим утром, была снята, и за столом наместник мог позволить себе возлечь в тунике из яркого шелка. Его жена по старинному римскому обычаю не возлежала, а сидела на стуле. Она слушала Плиния не как супруга, но как оратора и время от времени похлопывала в ладоши после какой-нибудь особо удачной фразы. На миг Приск встретился с нею глазами и прочел в ее взгляде не кокетство юной матроны, не гордость и уж конечно не спесь – а смертельный страх… Она боялась сделать что-то не так, что-то недостойное своего умного и великолепного супруга-наместника.
Приск улыбнулся ей ободряюще. Она смутилась, покраснела и подумала неведомо что…
За обедом разговор вдруг зашел о строительстве канала, который Плиний так и не успел вырыть. Наместник стал расспрашивать Приска о знаменитом мосте через Данубий, возведенном Аполлодором Дамасским.
Приск решил поторговаться:
– Мой добрый Секунд, у меня есть архитектор и механик не менее талантливый и умелый, нежели Аполлодор. Разумеется, он не так знаменит, но до начала военных действий он бы мог приехать к тебе из Антиохии. Я имею в виду восхитительного Филона, того самого, что придумал машины, сумевшие сжечь стены Сармизегетузы.
– Разве это не машины Аполлодора? – удивился Плиний.
– Ну вот, всегда так! – покачал головой военный трибун. – Нет же, конечно! Это были механизмы Филона. И никто более такого построить не сможет. Даже сам Аполлодор. Однако мне будет стоить немалых трудов выпросить у Адриана Филона до весны в твое распоряжение…
– Какую же услугу попросит Адриан? Как ты думаешь? – По всему было видно, что Плинию до смерти был нужен Филон.
– Если я расскажу наместнику Сирии, что ты по здравом размышлении решил передать ему пергамент… – Приск снизил голос до мягкого шепота.
