Санька с немчурой редко переговаривается. Да и о чём им речи вести? Ещё успеют всё обсудить. О Смоленске, какой Литва с Польшей у славян захватили, или о Варшаве, через которую им предстоит проехать. Сколько же вёрст у них впереди! И сколько утолительных дней провести в колымаге!
Из Варшавы их дорога проляжет через Гамбург на торговый город ганзейской компании Любек. Там они сядут на корабль, поплывут Северным морем, через пролив Ла-Манш, минуя Францию и Португалию, обогнув Пиренейский полуостров, войдут в Средиземное и Тирренское моря и бросят якорь в городе, где не бывает морозов и снегов, городе Неаполь.
Там им предстоит пересесть в дилижанс и отправиться в вечный город Рим, в Ватикан, где и закончится их многомесячный путь.
Московские послы передадут папе римскому грамоту, в какой Иван Третий просит парсуну царевны Софьи, чтобы воочию убедиться в её божественной красоте…
Седые с белёсыми разводами тучи низко плыли над стенами Новгорода, тянулись чередой, цеплялись за башни и звонницы, уползали к ливонскому рубежу, к морю Варяжскому.
К исходу дня сорвались первые снежинки. Лениво кружась, они опускались на бревенчатую мостовую, под ноги прохожим, ложились на крыши боярских хором, торговых складов и лавок, изб крестьянского и ремесленного люда.
Ночью снег засыпал город и дороги, завалил монастырские строения за городскими стенами, хлопьями повис на деревьях, и только дальний лес, что за рекой Вешкой, темнел стеной. Белым покрывалом снег лёг на дальние болота, сделал обманчивыми тропы, ведущие к морошке и иным ягодам.
К рассвету снег прекратился и начал забирать мороз. В избах и домишках новгородского люда пробуждалась жизнь. В оконцах, затянутых бычьими пузырями, загорались огоньки лучин. Их блеклый свет едва пробивался на улицу.
Над Новгородом вставали сизые дымы, хозяева затапливали печи, в стойлах и загонах подавала голоса всякая живность.
День начинался суетливый, хлопотный.
Иван Молодой пробудился, когда старый новгородский дворец уже ожил, наполнился шумом, голосами.
Сквозь италийские стекольца, взятые в свинцовые переплёты оконных рам, свет щедро вливался в опочивальню и был ясным от снега, обильно завалившего Новгород.
За печкой, отделанной изразцами, завозились мыши и вскоре стихли. За стенами дворца раздавались голоса, заскребли лопаты. Дворовые отбрасывали снег, расчищали дорожки.
Иван Молодой в третий раз оказался в Новгороде. Правда, во второй раз новгородцы не впустили его в город. Он жил на монашеском подворье за городом, на ополье.
Князь надел порты и рубаху, сунул ноги в сапоги и, пригладив волосы, умылся над тазом.
Нынешний его приезд в Новгород нерадостный. Предстоит вершить суд над непокорными.
Вчерашним днём побывал Иван Молодой у архиепископа Феофила. Владыка мялся, не хотел поимённо назвать супротивников, наконец понял, что дальнейшее укрывательство главных виновников приведёт к восстанию новгородцев против Москвы и тогда будут большие казни.
Вечером великий князь Московский велел прибывшим с ним оружным дворянам взять под стражу ос-душников, а сегодня он объявит приговор им на Совете господ.
Сходились именитые люди нехотя, рассаживались в палате, шуб и шапок не снимали. До появления молодого московского князя переговаривались:
- Вот они, ягодки московские!
- Пока не ягодки - цветики!
- А Марфы Исааковны нет.
- Она и не придёт. Чего ей здесь делать? Появился Иван Молодой, и все притихли. А он сел, хозяином себя чуя, и заявил:
- Приехал я к вам, люди именитые, потому как забыл Новгород уговор с государем. И был он о том, чтоб заедино с Москвой стоять. Но так уговаривались, пока полки наши под Новгородом стояли. Ныне Новгород сызнова к Литве тянется. И я сообщаю вам, что государь и я, великий князь Московский Иван Иванович, на Новгород опалу кладём и судим ослушников к смерти: боярина Тугина Григория, торгового человека Захарьина Фёдора да дворецкого Марфы Борецкой Прохора за злостные слухи противу Москвы…
Замерла палата, а великий князь Иван Молодой продолжил:
- Вы, бояре, и весь люд новгородский помнить должны, что вся земля русская в единстве жить обязана, а без этого не видать нам свободы от ордынского ига. И ежели впредь будут новгородцы противу Москвы выступать, то понесут они кару лютую, когда в город вступят московские полки…
К концу января, когда зима была в самом разгаре и на Москве трещали крещенские морозы, корабль бросил якорь в Неаполитанском порту рядом с такими Же торговыми и рыбацкими шхунами.
После беспощадной трёхмесячной качки и морских болезней Санька обрадовался твёрдой земле под ногами, увидел солнечный даже в эту пору года город, одетый в вечнозелёный наряд, каменные дома, увитые плющом, шпиль костёла и вдали конусообразный дымящийся вулкан Везувий, многие сотни лет назад похоронивший под своей лавой целый город.
По дощатым покачивающимся причалам российское посольство сошло на берег и, не расставаясь со своим сундучком, направилось в портовую дымную и чадную таверну, где пахло жареной рыбой и ещё чем-то.
Послы уселись за засаленный, грязный стол, похлебали ухи, съели по куску какой-то заморской зубастой рыбины и отправились на почтовый двор, чтобы сесть в дилижанс, следующий в Рим.
В дилижансе с Санькой и Иоанном Фрязиным ехали две монашки и крестьянин в домотканой куртке, тяжёлых ботинках и войлочной шляпе. Он спросил что-то, и Фрязин ему ответил. Санька ещё в пути от самого Любека убедился в способности Иоанна изъясняться на чужом языке и в который раз подумал, как хорошо, что государь послал в Рим Фрязина.
Всю дорогу Санька, русский дворянин Александр, через окошко дилижанса любовался зелёными травами, оливковыми рощами, дорогами, вымощенными камнем, опрятными крестьянскими двориками и хозяйственными постройками, каменными древними виадуками, почтовыми станциями, где перепрягали лошадей, брали и выгружали почту и, наконец, следовали дальше.
Под перестук копыт по булыжной мостовой и звуки рожка Санька дремал, вытянув ноги, спал сидя, пока не появились предместья Рима.
Всё в этой земле Александру было в диковинку. Города сплошь из камня, дома каменные в один, два, а то и больше этажей. Шпили костёлов будто выточенные из кости. А когда увидел в Ватикане собор Петра, папский дворец и площадь, вымощенную булыжником, долго стоял неподвижно. Потом на одном дыхании вымолвил:
- Экое чудо нерукотворное!..
В Ватикане их принял кардинал, весь в красной сутане и красной шапочке. Он долго беседовал с послали, пообещав доложить папе об их приезде…
Неделю Фрязин и Санька дожидались приёма. Наконец их снова принял кардинал и сказал, что папа Павел Второй плохо себя чувствует, но рад согласию великого князя Московского взять в жены царевну Софью и просит передать государю её парсуну. А к будущей зиме папа ждёт московского посла для обручения с царской невестой.
Великий князь Московский Иван Молодой, возвращаясь из Новгорода, завернул в Волоцкую обитель. С той поры, как у митрополита Филиппа он слушал перебранку двух преподобных старцев - Иосифа и Нила, молва о росте богатств обители Иосифа ширилась, обрастала новыми слухами. Говорили, что в обитель жертвуют не только дорогие вклады, но и земли. А на тех землях крестьяне селятся, оброк платят…
В обитель молодой князь попал к обеду. Издалека, из окошка крытых саней, увидел высокие бревенчатые стены, часовню, трапезную, кельи и клети.
Через распахнутые ворота сани вкатились в монастырский двор, остановились у клети, в какую два мужика переносили из розвальней кули с зерном.
К княжьим саням торопился монастырский келарь, он провёл Ивана в келью Иосифа.
Скинув шубу, молодой князь уселся на лавку и огляделся. В углу аналой, треногий столик с церковной книгой в толстом переплёте, иконостас, грубо тёсанный стол и дощатая постель. А под бревенчатым потолком пучки засушенных трав.
Пока осматривался, открылась дверь кельи, и порожек переступил преподобный Иосиф в рясе и накинутом поверх кожушке.
На молодого великого князя смотрели глубоко посаженные глаза под седыми бровями.
Иван вздрогнул. Взгляд Иосифа был тяжёлым, проникавшим насквозь. Он сел рядом с князем, повёл будто вчера прерванный разговор:
- Говорят, ты, сыне, суд в Новгороде вершил?
- Истинно так, отче.
- Пора знать Великому Новгороду, что не вольности землю и город красят, а покорность строгая…
Вошёл послушник, внёс глиняную миску квашеной капусты с кольцами лука, рыбу варёную, грибы солёные и хлеб ржаной. Поставил всё на стол и удалился. Иосиф еды почти не касался, Иван ел охотно: в дороге проголодался. А когда насытился, рассказал преподобному, что государь намерился жениться на греческой царевне.
