На вопросъ Барчукова, какъ ему быть съ рѣшеніемъ воеводы на счетъ поимки Шелудяка, — Копыловъ отвѣчалъ кратко:
— Да наплюй!
Въ свободное отъ порученій и занятій время Барчуковъ навѣдывался въ ту улицу, гдѣ пребывали ежечасно и ежеминутно всѣ его помыслы и мечты. Онъ отправлялся, большею частью, въ сумерки или поздно вечеромъ поглядѣть и постоять недалеко отъ дома Ананьева, увидать хотя издали и среди мрака ночи въ освѣщенномъ окнѣ фигуру Варюши. Итти внутрь двора и дерзко пролѣзать снова въ домъ и въ горницу хозяйской дочери Барчуковъ уже не рѣшался; онъ зналъ теперь, что это, по закону, если не государскому, то по закону собственнаго издѣлія Тимоѳея Ивановича, считалось великимъ преступленіемъ. А избави Богъ опять попасть въ яму.
Барчуковъ до сихъ поръ навѣрно не зналъ, какъ и за что освободилъ его Копыловъ. Онъ, конечно, подозрѣвалъ, что Варюша выкупила его, переславъ съ Настасьей поддьяку тѣ деньги, которыя тайкомъ отъ отца могла скопить. Но, однажды случайно пойманный новымъ хозяиномъ близъ дома Ананьева, Барчуковъ послѣ искренней бесѣды съ Гроднеромъ сказалъ причину, побуждающую его стоять истуканомъ около дома ватажника, и вдругъ узналъ отъ него же всю истину. Деньги, около двадцати пяти рублей, были заняты Варюшей для спѣшнаго дѣла у того же Осипа Осиповича съ тѣмъ, чтобы возвратить по смерти Ананьева не болѣе, не менѣе какъ сто рублей.
— Пойми, малый, — говорилъ Гроднеръ: проживи ватажникъ еще десять лѣтъ, пропали мои деньги совсѣмъ. Ну, а на мое счастье умри онъ въ скорости, получу хорошій барышъ.
— Охъ, кабы онъ померъ, — воскликнулъ въ отвѣтъ Барчуковъ: такъ я бы, хозяинъ, отъ радости всѣ двѣсти отдалъ бы тебѣ самъ.
Почти ежедневно отправлялся Барчуковъ поглядѣть на окна возлюбленной или встрѣтить ненарокомъ и перетолковать украдкой съ Настасьей, передать два-три слова привѣта ея боярышнѣ. Почти тоже каждый день ходилъ онъ и къ новому знакомому Носову, котораго очень полюбилъ и уважалъ. У Гроха онъ часто видался съ новымъ пріятелемъ Лучкой, котораго теперь, благодаря совмѣстному сидѣнью въ ямѣ, искренно любилъ. Это былъ чуть ли не первый его пріятель въ жизни.
Партановъ былъ все еще безъ мѣста. Онъ далъ себѣ зарокъ больше не пить и не буянить. Яма и его будто отрезвила. Но, несмотря на это, пристроиться онъ, все-таки, никакъ не могъ, ибо его клятвѣ и божьбѣ ни капли вина въ ротъ не брать никто во всемъ городѣ повѣрить не хотѣлъ и не могъ. Даже самъ онъ сначала будто не вѣрилъ и удивлялся своей продолжительной трезвости, но въ то же время ясно чувствовалъ, что теперь совершенно измѣнитъ свое поведеніе. Увѣщанія Носова и Барчукова и отчасти воспоминаніе о смрадной ямѣ привели Партанова къ искреннему и твердому убѣжденію, что пока онъ будетъ запивать, никакого толку изъ его существованія не выйдетъ. А ему все еще чего-то жаждалось. И умный малый, все-таки, самъ не понималъ, что это было нѣчто имѣющее именованіе у людей и просто зовется честолюбіемъ.
Однажды спустя недѣлю, Барчуковъ снова пошелъ въ улицу, гдѣ былъ домъ ватажника, и среди сумерокъ снова повстрѣчался съ Настасьей. Вѣсти были плохія. Варвара Климовна велѣла передать ему, что отецъ какъ будто опять затѣваетъ что-то съ своимъ пріятелемъ Затыломъ Иванычемъ. Новокрещенный татаринъ снова часто бываетъ у хозяина въ гостяхъ. Въ чемъ проходитъ ихъ долгое сидѣніе по вечерамъ и перешептыванье, ни Варюша, никто изъ домочадцевъ знать не могъ.
Барчуковъ унылый вернулся къ своему хозяину. Вечеромъ онъ отправился къ Носову, повстрѣчался тамъ съ пріятелемъ Лучкой и на разспросы о своей чрезвычайной унылости отвѣтилъ Партанову, что ему нужно съ нимъ перетолковать.
Пріятели пошли вмѣстѣ отъ Носова и на этотъ разъ, забравшись въ маленькую горницу дома Гроднера, гдѣ жилъ Барчуковъ, до полуночи совѣщались. Барчуковъ подробно, вполнѣ откровенно передалъ пріятелю, что его возлюбленная, о которой онъ прежде намекалъ, никто иная какъ дочь Ананьева, и кончилъ послѣднимъ извѣстіемъ о новыхъ возняхъ перекрестя Бодукчеева.
— Дѣло дрянь, — рѣшилъ Партановъ:- опять что-нибудь затѣваютъ. Тутъ одно спасенье, Степушка, итти мнѣ наняться къ Затылу Ивановичу, влѣзть ему въ душу, узнать все, что онъ собирается творить, и усердно раздѣлывать всѣ его дѣла.
— Да онъ тебя тоже не возьметъ, — сказалъ Барчуковъ.
— Возьметъ, братецъ ты мой, вѣрно возьметъ. Я къ нему безъ жалованья буду проситься, а за первый запой штрафъ съ себя въ его пользу положу. Онъ жаденъ на деньги — страсть.
— Господь съ тобой! за что же изъ-за моего дѣла пойдешь въ наймиты безъ жалованья? Нѣтъ, это я не могу… рѣшительно произнесъ Барчуковъ.
— А помнишь ты, какъ вели меня стрѣльцы, — отозвался Нартановъ:- да ты мнѣ горсть алтынъ въ руку шлепнулъ? Помнишь ли ты мою божбу тогдашнюю тебѣ услужить? А что, съ тѣхъ поръ сдѣлалъ я что-нибудь? Напротивъ того, ты, братецъ мой, помогъ мнѣ изъ ямы выбраться и мнѣ услужилъ. Вотъ теперь мой чередъ. Завтра иду наниматься къ твоему Затылу.
— Ладно, согласенъ, — заявилъ Барчуковъ:- но ты будешь брать съ меня половину положеннаго мнѣ моимъ хозяиномъ.
— Зачѣмъ? Мнѣ деньги нынѣ не нужны! Я не пью.
— Безъ сего условья я не согласенъ.
— Ладно, — рѣшилъ Партановъ:- все это тамъ видно будетъ. Коли будетъ за что, вѣстимо, возьму. А коли удастся намъ шкерить Затыла, схоронить самого ватажника и отпраздновать твою свадьбу, то тогда Степанъ помни — я у тебя главный приказчикъ по всѣмъ учугамъ буду, надъ всѣми ватагами.
Дѣйствительно, черезъ два дня Партановъ былъ уже въ наймитахъ у новокрещеннаго Бодукчеева.
За нѣсколько мѣсяцевъ передъ тѣмъ князь Бодукчеевъ былъ, такъ сказать, притчей во языцѣхъ во всемъ городѣ. На глазахъ всѣхъ случилось внезапное и удивительное превращеніе бѣднаго и невзрачнаго татарина въ богатаго князя и важнаго астраханскаго обывателя. Жившій давно въ городѣ ногайскій татаринъ, Затылъ Гильдей, вдругъ получилъ отъ умершаго въ ногайскихъ степяхъ дяди наслѣдство, состоящее изъ нѣсколькихъ тысячъ овецъ. Онъ съѣздилъ къ себѣ на родину, продалъ все наслѣдство, а съ деньгами вернулся снова въ Астрахань, гдѣ уже привыкъ, обжился и гдѣ собирался стать именитымъ русскимъ гражданиномъ.
Совершенно несообразныя вещи осуществились просто. Мѣсяца три назадъ, на Святой недѣлѣ, Затылъ Гильдей крестился въ православіе, объявился изъ рода князей ногайскихъ Бодукчеи и поэтому сталъ именоваться иначе, былъ князь Макаръ Ивановичъ Бодукчеевъ. Еще недавно ходившій въ мечеть татаринъ, теперь въ качествѣ русскаго князя, сталъ вдругъ старостой Никольской церкви.
Не прошло двухъ мѣсяцевъ, какъ онъ уже посватался за богатую приданницу ватажника Ананьева и былъ принятъ отцемъ. Если бы не отчаянная дѣвица Варвара Климовна, не бѣсъ-дѣвка, предпочитавшая утопиться, чѣмъ выходить за новокрещенца замужъ, то князь Бодукчеевъ былъ бы теперь наслѣдникомъ всѣхъ учуговъ Ананьева. Неудача не смутила князя. Онъ надѣялся съ упорствомъ, потихоньку добиться своего, лишь бы только не умеръ отъ второго удара еамъ Ананьевъ. Тогда съ сиротой и ея опекунами, конечно, не сладишь. Но проживи ватажникъ еще хоть годъ, — дѣло потихоньку уладится.
Единственно, что не удавалось князю, бѣсило его, и съ чѣмъ онъ никакъ не могъ совладать, такъ какъ всѣ его старанія разбивались объ упрямство человѣческое, — было другое дѣло, для всѣхъ пустое, но для него важвее. Богъ вѣсть почему, для князя оно было «кровное дѣло», за удачу бы большія бы деньги заплатилъ, а постороннему человѣку показалось бы это дѣло даже смѣшнымъ. Князя Бодукчеева изъ себя выводило, что вся Астрахань не звала его княземъ Макаромъ Ивановичемъ, а по старому, не ради шутки, и не ради даже насмѣшки, звала: «Затылъ Иванычъ». Какъ это произошло — никто но зналъ, но всякому отъ мала до велика, отъ богатыхъ купцовъ и посадскихъ до властей городскихъ и до послѣдняго мальчугана, всѣмъ будто казалось, что «какой же это князь Бодукчеевъ, Макаръ Ивановичъ? Эти имена совсѣмъ не подходящи. Онъ Затылъ Ивановичъ»!
Когда новый перекрестъ нанялъ себѣ за грошъ новаго работника для личныхъ послугъ, то онъ, конечно, не подозрѣвалъ, какая бѣда въ лицѣ Лучки входила къ нему въ домъ. Если бы могъ знать Затылъ Ивановичъ, что этотъ проныра Лучка первый пріятель его соперника Барчукова, то не только прогналъ бы его, а съ помощью денегъ и дружескихъ отношеній съ Ржевскимъ и Пожарскимъ не преминулъ бы упрятать этого Лучку обратно въ ту же яму. Князь даже имени Барчукова равнодушно слышать не могъ.
По счастію, Затылъ Иванычъ былъ хотя хитеръ въ нѣкоторыхъ дѣлахъ, но невообразимо глупъ во многихъ другихъ. Лучка съ умѣлъ такъ быстро влѣзть въ душу своего хозяина, котораго разъ сто и болѣе въ день величалъ «сіятельствомъ», что черезъ нѣсколько времени прислужникъ хозяйничалъ въ душѣ хозяина пуще, чѣмъ въ его горницахъ. Лучка все зналъ, даже то, что сдѣлалъ Затылъ Ивановичъ десять лѣтъ назадъ и что собирается сдѣлать завтра.
