Не нужны мне деньги, ни богатство, Мне веселье всех богатств дороже…
– Ва-а, Гиви пришел, ребята, ура! – закричал кто-то.
– Заходите, заходите! – позвал Гиви нас. – Смотрите, черти, кого я привез!
Дадуну и Биту встретили с не меньшим восторгом. Лишь на меня поглядывали с недоумением и сдержанной улыбкой.
Я чувствовал себя неловко. Стараясь как-то скрыть смущение, я стал рассматривать собравшееся общество. Все здесь было так же, как тогда, полтора года назад, у Дадуны. Полумрак. Удобные кресла. Стол с фруктами и бутылками коньяка. В углу – рояль, и на нем – выстроившиеся в ряд фарфоровые слоники. Передо мной, как и в тот вечер, сидел Гела, а рядом с ним – тот же верзила Анзор. Сперва они не узнали меня, потом Анзор вдруг схватил за колено Гелу и что-то шепнул ему на ухо. Гела покраснел. У рояля, как и тогда, опершись локтями на клавиши, сидел Кукури. В другом углу, вытянув ноги и откинувшись на спинку кресла, курила поэтесса Мзия. Рядом с ней, взобравшись на тахту с ногами, тянула кофе Изида. Остальных я не знал. Неприятное, гнетущее чувство овладело мной. Я налил себе коньяку и выпил. Дадуна, не сводившая с меня глаз, быстро встала и подошла ко мне.
– Джако, не пей, не надо! – попросила она.
– Не бойся, Даду, не напьюсь, клянусь тобой! – улыбнулся я. – Не по себе мне как-то… Напрасно я сюда пришел… Видишь, как они на меня смотрят?
– Подумаешь, смотрят! Наплевать! Но и ты, честно говоря, странный человек! Ну что тебе стоило переодеться?
– А чем плоха военная форма? – удивился я.
– Ладно, ладно… Только прошу, сдерживай себя.
– Клянусь тебе, и слова не вымолвлю! Тем более, что однажды мне уже досталось от этого кабана Анзора…
Под мелодию медленного и очень приятного блюза в комнате бесшумно, словно призраки, кружились несколько пар. Под потолком, напоминая рассеянные ветром облака, плыл синеватый туман сигаретного дыма. Временами раздавался громкий или веселый смех Гиви.
– Нелли! – подозвала Дадуна. – Иди к нам!..
Подошла высокая красивая девушка. Я невольно залюбовался ее глазами – огромными и печальными, как на древних грузинских фресках.
– Знакомьтесь, это – Нелли, а это Джако, то есть Автандил Джакели, мой друг, – представила нас друг другу Дадуна.
– Знаю, – улыбнулась Нелли. Дадуна наполнила три рюмки.
– Джако, сегодня день рождения Нелли. Ну-ка, выпьем за ее здоровье!
– Будьте здоровы и счастливы, живите еще сто лет!
– О, это много! – сказала Нелли.
– А сколько вам сейчас?
– Двадцать! – рассмеялась она. Хмыкнула и Дадуна.
– Двадцать один! – поправилась Нелли. Дадуна опять улыбнулась.
– Смейся не смейся, мне двадцать один и ни на день больше! – заявила Нелли.
– Ну, тогда живите еще семьдесят девять лет! – пожелал я и выпил.
– Спасибо! – ответила Нелли и уселась рядом со мной.
– Вы служите в армии? – спросила она.
– Да.
– Хорошо в армии?
– Конечно!
– Чем же там хорошо?
– Как вам сказать… Бесплатная квартира, бесплатное питание, бесплатное обмундирование… Стрижка, бритье, баня – все бесплатное. Даже мыло!
Нелли расхохоталась.
– Эй, вы, чего там хихикаете? Скажите и нам, посмеемся вместе! – крикнул Гиви и направился к нам.
– Джако рассказывает про армейское житье-бытье, – ответила Дадуна.
– А! Так что же происходит в армии? – обратился Гиви ко мне.
– Идейно-политический уровень нашей армии высок, дисциплина отличная, вооружение блестящее, мы готовы нанести сокрушительный удар любому агрессору! – отрапортовал я.
– Ну, спасибо, утешил меня, – обрадовался Гиви, – а то, знаешь, с тех пор, как американцы высадились на Луну, я боюсь: еще жахнут, чего доброго, сверху, а? Значит, порядок?
– Порядок! – ответил я.
– А как дела во Вьетнаме, генерал? – спросил меня Гела. Все это время я чувствовал на себе его иронический взгляд, видел, как он шептался с какой-то курносой девчонкой – видно, издевался надо мной, вспоминал, как я был позорно избит его дружком Анзором. Я оставил без ответа его глупый вопрос.
– Так вы не можете рассказать о событиях во Вьетнаме? – повторил Гела.
Кто-то рассмеялся. Перехватив умоляющий взгляд Дадуны, я заставил себя успокоиться.
– Попросим уважаемого Гелу почитать стихи! – обратился я к Нелли.
– Правильно! Гела, давай! – крикнула она.
– Просим, просим! «Сон», Гела!
– «Белую сирень»!
– «Слезы мака»!
Дадуна больно ущипнула меня.
– Опять? Ну что ты за человек!
– Я больше не пишу стихи, – сказал Гела.
– Почему? – спросил я.
– Перешел на прозу.
– Я так и знал.
– Откуда вы знали?
– Чувствовалось по вашим стихам! Гела встал. Поднялся и я.
– Э, Хемингуэй, садись! – прикрикнул на Гелу Гиви. – Садись, Суворов! – он положил руку мне на плечо, и я понял, что самое разумное сейчас – это сесть. Очевидно, то же самое подумал Гела. Мы сели.
– Нелли, дашь ты мне в конце концов нормальный стакан? – обратился Гиви к имениннице. – Убери эти наперстки или я их вышвырну в окно!
– Азиат! Мужлан! – поморщилась Нелли.
– Во! Правильно! А стакан все же давай! Быстро! Нелли принесла граненые стаканы. Гиви тотчас же наполнил их коньяком.
– Да что ты в самом деле! Пусть каждый пьет, как ему нравится! – заговорил Кукури, до сих пор не проронивший ни одного слова.
– А я никого не вынуждаю, мой дорогой! Не хочешь – не пей… Вы пьете? – обратился Гиви ко мне.
– Конечно!
– Хвалю! Ну так выпьем! За ваш приезд, за наше знакомство!
Он одним духом опорожнил свой стакан. Я медленно тянул коньяк.
– …с его стороны! – донесся до меня обрывок фразы. Я допил коньяк, поставил стакан и прислушался.
– Почему нечестно? – спросила Вита.
– Потому! Да еще в центральной прессе! – ответил Гела.
– О чем они? – спросил я Гиви.
– А, так… Один наш друг, Гурам, опубликовал в центральной газете критическую статью…
– О чем?
– Так. Обо всем.
– Не понимаю.
– Ну, как тебе сказать… Обо всем. О том, что девочки стали пить и курить, о том, что находятся среди нас, грузин, паршивые овцы, спекулирующие в Москве цветами… О взяточничестве… И о том, что человека, который, получая сто рублей оклада, покупает машину и строит дачу, не спрашивают – откуда, мол, у тебя такое добро… В общем, пишет обо всем этом… Да ну их, давай выпьем! А ты читал?
– Читал!
– Да? И вы читали? – спросила меня Вита.
– Да, читал.
– Понравилась статья?
– Очень!
– Вот видишь! Он того же мнения! – обернулась она к Геле.
– Нашла у кого спрашивать! Авторитет! – проговорил Анзор.
– Выносить сор из избы, позорить собственный дом – это, по-вашему, честно? – спросил меня Гела.
– Конечно! – ответил я.
– И ты так думаешь? – обратился он к Вите.
– А ты хочешь, чтобы все думали по-твоему? – отпарировала она.
– Недостатки есть и у других, однако об этом никто не кричит! – глубокомысленно заявил Анзор.
– Тем хуже для них! – вмешалась Мзия.
– Не обязательно сообщать всему миру, что у меня в доме есть урод, – сказал Гиви. – Вот я, например, имею машину, дачу, деньги. Кому это мешает? Я еще и другим помогаю. Что, плохо?
– А откуда у тебя все это? – спросила Мзия.
– От родного отца!
– А у него откуда? Ты не интересовался?
– Поди поинтересуйся! А мне – наплевать!
– Не об этом речь… Что да откуда – об этом все сами расскажут в свое время. На допросе… Тут дело в другом: в любви к родине! – сказал Кукури.
– По-твоему, Гурам не любит родину? – спросила Вита.
– Ничего себе любовь – позорить родину на весь свет! Ведь хорошего у нас больше, чем плохого. Так зачем писать именно о плохом?!
– Будет вам, привязались к одной статье! – вмешалась Дадуна. – Вот наш Джако любит родину, потому и пошел защищать ее! Ясно и просто!
– Значит, он любит родину сильнее, чем я? – спросил Гела, горделиво озираясь. Все заулыбались.
– Выходит, так! – изрек Анзор.
– Вот что я вам скажу, – начал я, стараясь не смотреть в сторону Анзора: один вид этого откормленного бугая вызывал во мне отвращение. – Болтать о родине и любви к ней может каждый… Родину нужно любить на деле… И то, что я раньше называл любовью к родине, это вовсе не любовь… Любовь к родине – это, оказывается, нечто другое.
– А что же, по-вашему? – поинтересовался Гела. Я вместо ответа спросил:
– Вы какую родину любите?
Гела смешался, заерзал в кресле, потом задумался и спокойно сказал:
– Я люблю родину красивую, чистую, по крайней мере, хочу, чтобы она была такой… Я приветствую все прекрасное и ненавижу все плохое!
– Ненавидите?
– От всей души!
– А что вы собираетесь делать с этим плохим?
– По крайней мере, я не выставляю его напоказ всему миру, как сделал это Гурам. И не бью себя в грудь – дескать, мы во всем виноваты. Вот еще! Кто-то кого-то убил, кто-то кого-то ограбил, – я-то тут при чем? Пусть каждый заботится о себе!
