Толкаясь и радостно крича, барон Гельвиг и его люди со всех ног ринулись к дороге. Всадники поначалу сплотились в плотный отряд, ощетинившийся копьями, приняв выбежавших из леса людей за разбойников. Когда же все разъяснилось, предводитель конников поведал барону Гельвигу, что его воины охраняют купцов от нападений восставших жемайтов.
– Мы уже второй день в пути, идем из Дангенского замка в Маудилн, – сказал военачальник. – Я, как вассал графа Генриха фон Фрэза, выполняю его повеление и оберегаю купцов, покуда они не прибудут в Маудилн. До города осталось всего-то около пятнадцати ганзейских миль.
Смыв с себя кровь и грязь, сняв оружие и облачившись в длинное льняное платье, Анна только сейчас почувствовала, как она смертельно устала. Выпив виноградного вина и отведав немного сыра, Анна улеглась в повозке на мешках с шерстью и провалилась в глубокий сон, с головой укрывшись шерстяным пледом, так и не успев поблагодарить купца-датчанина, угостившего ее вином и подарившего ей платье.
Нашлось место на возах и для Уллы с Лотой, которые тоже немедленно погрузились в сон, даже не почувствовав, как один из купцов, сведущий во врачевании, промыл и смазал целебной мазью их сбитые в кровь ступни ног.
В тереме Федора Юрьевича стоял запах седельных кож, панцирей из толстой лосиной кожи с наклепанными на них металлическими бляхами, начищенных броней и оружия – шли сборы в дальний поход.
Самовлад Гордеевич, опираясь на посох, вступил в княжеские покои. При виде князя он снял с головы шапку с собольей опушкой и отвесил поклон.
– Здрав будь, княже! – промолвил боярин.
– Присаживайся, друже, – сказал Федор Юрьевич, указав боярину на стул.
Самовлад Гордеевич сел на стул с высокой спинкой, прислонив ясеневый посох к своему плечу. На нем был длинный бордово-фиолетовый опашень из аксамита. Он был немного бледен, отчего его темно-русая борода казалась еще более темной.
Князь стоял у широкого дубового стола, на котором были разложены кинжалы разной длины, прямые и чуть изогнутые, с костяными и деревянными рукоятями.
– Оставляю тебя в Дорогобуже воеводой, друже Самовлад, – проговорил Федор Юрьевич, примеряя в руке то один, то другой кинжал. – Под твоим началом будет семьдесят конников и две сотни пешцев. Всех прочих ратников я забираю с собой на войну с тевтонами. Ты от ран-то оправился иль нет? – Князь взглянул на боярина, поигрывая широким польским ножом. – Что-то ты хмур и невесел.
– Здоров я, княже, – сказал Самовлад Гордеевич. – А печалюсь я по дочери своей. По Анне, ежели ты помнишь ее, княже. Два месяца тому назад снюхалась она с одним лекаришкой безродным немецких кровей и сбежала к нему в Смоленск. Оттуда эти двое в Ригу подались. Я посылал брата вдогонку за ними, но без толку.
– Не ожидал я от Анны вычуды эдакой! – изумился Федор Юрьевич. – Она же умом блистала, как храм куполами. Не печалься, друже. Я твоему горю помогу, верну тебе дочь. Есть у меня верный человек в Риге…
– Благодарю, княже, токмо Анны мне более не видать, – тяжело вздохнул Самовлад Гордеевич. – Один купец ганзейский по моей просьбе ездил в Ригу, искал там дочь мою неразумную. Узнал тот купец следующее: Анна и немчик ее сели на корабль тевтонский и отплыли в Кенигсберг. Туда целый караван судов направлялся. В пути разыгрался шторм. Судно, на котором находились Анна и воздыхатель ее, затонуло. Почти никто с того корабля не спасся. Не спаслась и Анна.
– Сочувствую тебе, боярин, – промолвил Федор Юрьевич. – Какой-то злой рок преследует тебя. Хочешь, я сына твоего дома оставлю, дабы он головой не рисковал в сече с немцами?
– Не дело это, княже, – возразил Самовлад Гордеевич. – Я от опасностей никогда не бегал. И Горяин не должен в стороне отсиживаться, когда его князь в поход выступает. В нашем роду все мужчины воителями были.
* * *
В одной из польских хроник о великом литовском князе Витовте сказано так: «Лжив и порочен был сей князь до глубины души, честолюбив был и злопамятен сверх всякой меры, ибо вырос среди людей, погрязших в алчности и завистливой злобе; такова была вся литовская знать. Измены близких ему людей преследовали Витовта всю жизнь, по этой причине он был недоверчив и подозрителен, на козни отвечал кознями, постоянно менял слуг, поваров и телохранителей.
Он был вынослив и силен телом, но при этом был подвержен малодушным порывам, как капризное дитя. Военные неудачи повергали его в такое глубокое уныние, что он отказывался от еды и питья, зато одерживая победы, Витовт становился хвастлив и самонадеян. Даже приняв христианскую веру, подспудно Витовт оставался закоренелым язычником».
Судьбою Витовту было уготовано постоянно метаться из одной крайности в другую. Так, покуда был жив его отец Кейстут, Витовт из года в год воевал с крестоносцами под его началом. Когда Кейстут был убит по приказу его племянника Ягайлы, Витовт нашел прибежище у магистра Тевтонского ордена. Мстя за отца, Витовт затеял войну с Ягайлом в союзе с тевтонскими рыцарями. На стороне Витовта была широкая популярность его покойного отца, которого боготворили жемайты и земгалы. Витовт отрекся от дружбы с крестоносцами, когда Ягайло уступил ему трон великого литовского княжения. Однако это было сделано с одним условием, что Витовт примет вассальную зависимость от Ягайлы, ставшего польским королем. Витовт дал ленную присягу Ягайле, которого люто ненавидел в душе, но, взойдя на трон Литвы, он сразу же нарушил свое вассальное обязательство. Из-за этого между Витовтом и Ягайлом не единожды происходили вооруженные столкновения. Витовт вновь и вновь обращался за помощью к крестоносцам, обещая в случае победы над польским королем уступить Тевтонскому ордену Жемайтию. Поскольку польское войско постоянно одолевало литовскую рать и союзных ей немцев, Витовт беззастенчиво рвал договоры с крестоносцами, поднимая жемайтов на восстания. Такое двуличие Витовта сильно озлобило против него предводителей крестоносцев, которые во время очередных переговоров с литовцами отравили двух сыновей Витовта.
Таким образом, озлобленность Витовта на крестоносцев перевесила его ненависть к Ягайле, с которым он заключил тайный союз против Тевтонского ордена. Поляки ввязались в войну с крестоносцами, стараясь вытеснить их из Померании. Витовт намеренно держался в стороне, скапливая свои отряды под Мемелем, дабы уверить тевтонов, что он собирается воевать с ними на землях жемайтов, объятых восстанием.
Перемирие между поляками и Тевтонским орденом подходило к концу.
По замыслу Ягайлы и Витовта их объединенное войско должно было стремительным броском продвинуться в Пруссию и с ходу взять столицу тевтонов – Мариенбург. Это позволило бы Ягайле и Витовту выиграть войну с крестоносцами одним ударом.
Отправив к Мемелю треть своего воинства, Витовт очень рассчитывал на поддержку русских полков в этой войне с Орденом. Московский князь Василий Дмитриевич, доводившийся зятем Витовту, не пожелал воевать с тевтонами на его стороне, памятуя нашествия литовцев на московские земли двухлетней давности. К тому же Московское княжество еще не оправилось после недавнего вторжения татарской орды Едигея.
По этой причине Витовт дал указание Лингвену Ольгердовичу всеми способами умасливать зависимых от Литвы смоленских князей, дабы вовлечь их в войну с крестоносцами. Потому-то Лингвен не стал цепляться за спорные волости, а уступил их без всяких условий оршанскому и дорогобужскому князьям. Встречаясь со смоленскими князьями, Лингвен как бы невзначай непременно упоминал о богатствах Тевтонского ордена и о том, что пора бы эти богатства литовцам, полякам и русичам поделить между собой.
Старания Лингвена Ольгердовича увенчались успехом. Все смоленские князья исполчили свои дружины и пешие полки, когда до них дошел призыв Витовта собрать объединенную литовско-русскую рать для нанесения сокрушающего удара по Тевтонскому ордену.
Местом сбора полков был выбран город Гродно, что в верховьях Немана.
Столицей Литовского княжества был город Вильно, основанный Гедимином, дедом Витовта и Ягайлы. Витовт не любил этот город, который стоял в самом центре литовских земель. После Гедимина в Вильно княжил Ольгерд, его сын. Затем там вокняжился Ягайло, сын Ольгерда. Вся тамошняя знать горой стояла за Ягайлу и недолюбливала Витовта, поскольку его отец Кейстут попытался лишить Ягайлу литовского трона и поплатился за это головой. То, что в конце концов великим литовским князем стал Витовт, было воспринято столичной знатью с неудовольствием. Многие из литовских вельмож предпочитали видеть на троне Литвы любого из родных братьев Ягайлы, но только не Витовта.
По этой причине Витовт редко появлялся в Вильно. Свой великокняжеский двор он держал в Гродно, где когда-то княжил его отец. Здешние славянские земли назывались Черной Русью, поскольку давно и прочно вошли в состав Литвы. Черная Русь и Жемайтия были княжеским уделом Кейстута.
