на террасе вместе с Хамидом и кем-нибудь из его друзей или гостей, кто заглядывал на огонек. От него требовалось находиться под рукой, подавать кофе, приносить воду в стаканах, порой служить мишенью для взрослых шуток. Мужчины рассаживались на циновках вокруг стоящей на полу лампы. Если ночи в предгорье становились холодными или шел дождь, Юсуф выносил охапку шалей, раздавал гостям. Он садился чуть в стороне, как подобало ему по возрасту и статусу, слушал рассказы о Мрима и Багамойо, островах Мафии и Ламу, Аджеми и Шаме [51] и о сотне иных заколдованных мест. Порой мужчины приглушали голоса и наклонялись поближе друг к другу, отгоняя Юсуфа прочь, если и он вытягивал шею. Тогда он видел, как слушатели все шире раскрывают глаза, удивляясь, восторгаясь, а под конец взрываются смехом.
Однажды вечером у них остановился человек из Момбасы и рассказал им про своего дядю, который недавно вернулся, проведя пятнадцать лет в Русии, стране, про которую никто из присутствовавших дотоле не слыхал. Он состоял на службе у немецкого офицера из гарнизона в Виту, а когда англичане выгнали оттуда немцев, последовал за своим хозяином — тот сделался дипломатом и поехал в Европу, в посольство своей страны в город Петербург, столицу этой самой Русии. В истории, которые купец передавал со слов своего дяди, невозможно было поверить. В городе Петербурге солнце светит до полуночи, говорил он. Когда наступают холода, вся вода превращается в лед, и слой льда на реках и озерах такой толстый, что может проехать доверху нагруженная телега. Ветер дует все время, порой разражается буря, летят куски льда и камни. По ночам в вое ветра слышатся вопли бесов и джиннов, они подделываются под голоса женщин и детей, попавших в беду, но если кто поспешит им на помощь, тот уж не вернется. В самые холодные недели зимы замерзает даже море, и дикие псы и волки рыщут по улицам города и сжирают всякого, на кого наткнутся, будь то человек, лошадь, кто угодно. Люди в Русии нецивилизованные, не то что в Германии, так рассказывал дядя. Однажды, путешествуя по стране, они попали в маленький город, и все обитатели его — мужчины, женщины, дети — оказались мертвецки пьяны. Сикуфаньени машкара, умерли для мира. Их дикость наводила на мысль, что дядя попал в страну Яджудж и Маджудж, находящуюся за пределами земель ислама. Но и тут его подкараулила неожиданность — пожалуй, наибольшая неожиданность в этом путешествии. Очень многие жители Русии оказались мусульманами! В каждом городе! Татары, киргизы, узбеки! Кто прежде слыхал эти имена? И столь же удивлялись эти люди при виде дядюшки, ибо они слыхом не слыхали о черных людях из Африки, да при этом еще мусульманах.
Машалла! — дивились все и требовали у купца из Момбасы новых и новых подробностей. Что ж, его дядя посетил города Бухару, Ташкент и Герат, древние города, где построены мечети небывалой красоты, а сады похожи на земной рай. Он спал в прекраснейшем из садов Герата, а ночью слышал музыку столь совершенную, что едва не лишился рассудка. Стояла осень, повсюду цвела девичья трава, на лозе созревали виноградные гроздья, такие сладкие, не поверишь, что эти плоды породила земля. Воздух там так чист и ясен, что люди не болеют и не стареют.
— Это сказки! — вскричали слушатели. — Не может быть на земле такого места.
— Это правда! — возразил купец.
— Возможно ли, чтобы это было правдой? — О, как они мечтали поверить. — Ты рассказываешь нам очередной вымысел. Запутываешь нас сказками.
— То же самое я сказал дяде, — отвечал купец. — Хоть и выразился повежливее. Как такое может быть правдой?
— И что ответил дядя? — настаивали они.
— Он сказал: клянусь!
— Значит, такие места существуют, — вздыхали они.
А дальше в этом путешествии, добавил купец, они переплыли бурное море с огромными волнами, называется Каспий. По ту сторону он видел, как из земли вырываются фонтаны черной нефти, а из воды, словно стражи адского царства, поднимались железные башни. Небо заполнилось клубами пламени, как будто и огненные врата уже близко.
Оттуда через горы и долины дядя добрался до самой красивой страны, какая встретилась ему в том путешествии, красивее даже Герата. Она была покрыта цветочными и фруктовыми садами, там текли реки и ручьи, жили ученые, изысканные люди, от природы одержимые страстью к войне и интригам, а потому в этих местах никогда не наступал мир.
— Как называется эта земля? — спросили купца.
Он долго раздумывал и наконец неуверенно выговорил: Кавказ. А оттуда его дядя спустился в страну Шам и проделал весь путь обратно в Момбасу, — концовку он произнес поспешно, чтобы его больше не перебивали вопросами об именах и названиях.
Юсуф пересказывал детям истории, которые слушал по вечерам, сидя с мужчинами. Дети приходили к нему в комнату, когда им наскучивали игры. В любой момент, как вздумается, могли заглянуть к нему. С тех пор как Юсуфа заставили ходить к имаму вместе с детишками, они перестали его стесняться. Поначалу он радовался отдельной комнате, но одиночество сгущалось, и комната превращалась в тюрьму; теперь он с нежностью вспоминал Халила и то время, что провел с ним вместе. Порой младшие мальчики, возбужденно вопя, боролись на его циновке или набрасывались на Юсуфа, втягивая его в шуточную потасовку. Аша просила его рассказывать истории и не отрывала взгляда от его лица, пока он не закончит. Мальчики приваливались к нему или брали его за руку, но Аша садилась так, чтобы видеть его. Если ее звали родители, она требовала подождать, пока она не вернется. Однажды после обеда пришла без братьев дослушать рассказ, во время которого ей пришлось уйти накануне. Она села на циновку лицом к Юсуфу, напряженно вслушиваясь.
— Ты все врешь! — вскричала она, когда он закончил, в глазах ее стояли слезы. Он смутился и не знал, что ответить. Девочка подалась вперед и вдруг ударила его по плечу. Он неуклюже потянулся к ней, ожидая, что и она примется барахтаться и вырвется, как делали ее братья, но она охотно подалась ему навстречу, прижалась с протяжным вздохом, и теплое дыхание коснулось его груди. Когда его страх слегка улегся, он ощутил, как расслабляется ее пухлое тело, и несколько минут они тихо лежали, сжимая друг друга в объятиях. Он почувствовал шевеление у себя между ног и смутился: как бы она этого не заметила.
— Вдруг кто-нибудь войдет, — сказал он наконец.
Она мгновенно отскочила прочь, потом засмеялась. Девчонка, совсем ребенок, подумал он. С ней ничего подобного никогда не случалось. Кто бы мог дурно об этом подумать? Ему велели присматривать за детьми,
