Я указал, что нехорошо возводить на духовенство обвинения в контрреволюции, тем более протоиерею Введенскому, который знает мои аполитические взгляды. Введенский ответил, что среди церковников есть контрреволюционеры» [46].
Епископ Венедикт (Плотников), присутствовавший при беседе, уточняет, что «митрополит ни в чем Введенского не укорял, а упрашивал его, как заблудшего сына».
Нам трудно судить, почему ни митрополит Вениамин, ни епископ Венедикт не упомянули на процессе, что встреча была инициирована самим Введенским. Возможно, они и сами не знали об этом… Зато Н. М. Егоров, который организовал встречу, об этом, разумеется, знал.
«Время шло… — рассказывал он на процессе. — Я чувствовал, что разрыв отношений с исполкомом совершенно не соответствовал действительным намерениям церковной власти. Поэтому я и наметил такой план действий. Я отправился к своему личному другу протоиерею Введенскому. Обратился я к нему с таким предложением: если бы владыка предложил вам, как лицу, которое создало себе определенную и твердую в этом отношении репутацию, если бы он предложил вам быть посредником для улаживания отношений между Церковью и властью? Введенский ответил мне, что для блага Церкви согласен на все…»
Обратим внимание, что идея устроить встречу с митрополитом возникла в ходе беседы Егорова с Введенским. Усвоив эту идею как собственную, Егоров энергично принялся хлопотать над ее претворением в жизнь. Юрия Петровича Новицкого ему удалось убедить сразу.
«В конце пятой недели поста, в пятницу (31 марта. — Н.Д’.), я был лично у протоиерея Введенского, которого просил, чтобы он принял меры к тому, чтобы состоялось соглашение с властью в деле передачи ценностей и чтобы не было никаких эксцессов в этом деле. Введенский обещал свое содействие…» [47] — рассказывал Новицкий на допросе еще в ходе следствия.
Как свидетельствует внук святого, Юрий Иванович Колесов, мать его, Оксана Георгиевна, рассказывала, что в последние недели Великого поста 1922 года отец часто посылал ее с записками к митрополиту Вениамину, наказывая, чтобы записка была передана лично в руки владыки.
— Владыка всегда сам выходил, когда узнавал, что я пришла… — рассказывала Оксана Георгиевна. — Подойдет, поздоровается и благословит…
Что было в записках, четырнадцатилетняя Оксана, конечно, не знала. Но про записки помнила. Всю жизнь потом хранила она свою первую награду — расписанное пасхальное яичко, которое подарил ей священномученик Вениамин.
Сам Юрий Петрович Новицкий уже на втором допросе у следователя тоже подтвердил, что он держал митрополита Вениамина в курсе затеянных с Введенским переговоров.
«Когда я увидел, что на почве изъятия ожидаются волнения, весьма неуместные для Церкви и едва ли, по моему мнению, могущие быть одобренными всеми сознательными верующими, я, считая, что необходимо как-нибудь сгладить этот печальный факт, решил обратиться к власти, чтобы устроить какое-нибудь соглашение между нею и митрополитом. Предупредив об этом митрополита, я 30 или 31 марта (31. — Н. К.) пришел к протоиерею Введенскому с просьбой поговорить в исполкоме, чтобы тем или иным образом успокоить приходскую жизнь. Введенский обещал свое содействие. О его обещании я тогда же уведомил митрополита» [48].
Александр Иванович Введенский эту предысторию встречи с митрополитом полностью подтвердил, с одним существенным дополнением: «В начале шестой или в конце пятой недели ко мне явился Егоров с ведома митрополита с просьбой уладить отношения между Советской властью и Церковью по поводу изъятия церковных ценностей» [49].
Мы специально выделили несколько слов из этих показаний, чтобы подчеркнуть, что Ю. П. Новицкий вел переговоры с Введенским именно как с представителем Советской власти и поэтому и считал своим долгом держать митрополита в курсе их. Для Введенского очень важно было подчеркнуть, что инициатива переговоров — «ко мне явился Егоров с ведома митрополита» — исходила от владыки. Неточность, как мы видим, существенная. С ведома владыки приходил Новицкий. Егоров же действовал на свой страх и риск, не будучи никем уполномоченным. Уточним также, что в отличие от Новицкого, допрошенного еще 30 апреля, Введенский давал показания 28 мая, в тот самый день, когда с амвонов петроградских церквей было оглашено «Послание к петроградской православной пастве», в котором Введенский был объявлен отпавшим от общения со Святой Церковью, доколе не принесет покаяния.
Этим обстоятельством и объясняется, почему в день крушения своих честолюбивых планов Введенский настаивал, что это не он, а митрополит Вениамин начал переговоры, за участие в которых владыку порицали потом и священники, и миряне.
Было две встречи Введенского с митрополитом до появления третьего воззвания, опубликованного во всех газетах. Рассказы митрополита Вениамина и епископа Венедикта о первой встрече мы уже привели. Послушаем теперь, что рассказывал об этой встрече протоиерей Боярский:
«Когда вышло это письмо двенадцати, митрополит вызвал меня. Я явился и Введенский. Митрополит вел беседу с нами в присутствии епископа Венедикта, спрашивал о мотивах. Мы пояснили, что побудило нас выступать сепаратно. Мы говорили, что вот такой острый момент, что нельзя терпеть, что может быть худо, что мы не можем принять ответственность, что ответственность ляжет на вас (митрополита. — Н. К.), что необходимо сказать верующим, что они должны жертвовать, больше ничего. Мы только объясняли и убеждали митрополита, так как в это время его переговоры в Смольном были прерваны, представители, посланные в комиссию помощи, были отозваны. И Введенский, и я говорили, что надо как-нибудь завести переговоры со Смольным, сделать это добровольно, не доводить до столкновения. Митрополит нам и поручил: поезжайте и говорите… Мы поехали».
Очень нелегкая задача проводить сравнительный анализ между людьми, лишенными совести, на предмет выяснения, кто из них бессовестней… Все же рискнем и попытаемся совершить невозможное, тем более что с протоиереем из Колпино, Александром Ивановичем Боярским, нам все равно необходимо познакомиться ближе…
В отличие от Александра Ивановича Введенского Александр Иванович Боярский не совершал никаких зигзагов на пути к священническому служению. Он родился в семье священника, закончил Духовную семинарию, затем Петербургскую академию, получил приход в Колпино. Прихожанами его были рабочие Ижорского завода, и с ними Александр Иванович очень хорошо ладил. Он знал жизнь, умел говорить о самых сложных вещах просто и понятно. Прихожане любили своего батюшку.
Познакомились наши Александры Ивановичи незадолго до революции. И сразу сошлись во взглядах на необходимость церковных реформ. Возникла дружба, хотя трудно было представить двух других более непохожих людей… «Солидная кряжистая фигура высокого, широкоплечего, чернобородого А. И. Боярского представляла собою разительный контраст по сравнению с порывистым, дерганым, худосочным неврастеником А. И. Введенским».
Совершенно по-разному держали они себя и с аудиторией.
«Священник Боярский, — сообщала 28 мая 1922 года «Красная газета», — говорит просто, задушевно, спокойно, без экзальтации, со своей речью он близко подходит к слушателю. По временам он не
