— Если это черная чума, — воскликнул капитан, — пропадет весь город! Поскольку даже если просто посмотреть на зачумленного, нити этого взгляда хватит для передачи болезни.
— Это не совсем так, — ответил Панкрас. — Но верно, что тонкие субстанции, которые являются движущей силой болезни, распространяются с невероятной скоростью при малейшем дуновении воздуха.
— Но, — спросил мэтр Пассакай, — что же мы должны делать?
— Пока опасность не столь серьезна. У нас здесь прекрасный воздух: мы находимся выше города, воздух очищается мистралем. Но мы должны предпринять некоторые меры предосторожности. Например, мы не будем выпускать детей из расположенных на холме садов, куда никакой чужак не сможет принести заразу. Мы и наши женщины больше не будем спускаться в город, за исключением крайней необходимости, и мы ни в коем случае не пойдем в кварталы, окружающие порт.
Я советую отправиться за провиантом в сторону холмов, и как можно дальше, поскольку инфекция распространяется и через пищу. Наконец, все те, кто был вынужден покинуть нашу площадь, чтобы заняться своими делами, по возвращении должны будут принять ванну с уксусом и тщательно намылиться с ног до головы. Все это не слишком обременительные предосторожности, но их будет достаточно, чтобы защитить нас, по крайней мере, сейчас. Если ситуация ухудшится, мы предупредим заблаговременно.
На следующее утро господин Панкрас позвал к себе мясника, пекаря и бакалейщика. Он вручил каждому по несколько золотых монет и сказал:
— Друзья мои, нужно подумать о будущем. Запрягайте лошадей и отправляйтесь на север, в деревни, которые должны быть еще совершенно здоровы. Ты, Ромуальд, — обратился он к мяснику, — ты должен привезти нам несколько живых овец и пять-шесть засоленных свиней. Ты, пекарь, столько мешков пшеничной муки, сколько сможет увезти твоя тележка. А ты, — сказал он, наконец, бакалейщику (который именовался Биньон, но все звали его Пампетт), — привези гороха и чечевицы, и, главное, пять или шесть бочек, но не вина, а уксуса, и самого крепкого, какой только сможешь найти.
— У меня уже есть четыре бочонка в подвале, — сказал Пампетт, — и я думаю, что…
— А я думаю, — перебил его господин Панкрас, — что если эпидемия не прекратится, мы горько пожалеем, что не запасли его достаточно… Кроме того, привези мне несколько больших пучков мяты, розмарина и полыни. Настояв их в уксусе, мы получим уксус «четырех разбойников», который сотворил чудо во время чумы в Тулоне, ровно семьдесят лет назад. Это не лекарство от болезни, но настойка является одним из самых надежных защитных средств, потому что она убивает невидимых насекомых, которые распространяют заразу. А теперь отправляйтесь, друзья мои, но не путешествуйте вместе, чтобы не привлекать к себе слишком много внимания, и, самое главное, постарайтесь хорошо прикрыть свои повозки тряпьем, чтобы скрыть груз…
Повозки отправились через час, и вернулись лишь в сумерках. Эти трое хорошо исполнили свое поручение. Один отправился в сторону Аллоша, из-за зерновых мельниц, другой в Симиан, а третий в Обань. Они рассказали, что на пути все им показалось спокойным, а фермеры, которые снабдили их продовольствием, не задавали вопросов. Но в этот самый момент Гарен-Молодой, пришедший из города (куда он отправился купить пороха), крикнул им (издали, потому что еще не принял ванну с уксусом), что видел почти пустые улицы, закрытые магазины, и что встретил несколько человек в капюшонах, пропитанных уксусом… Он говорил бы и дольше, если бы врач не отправил его срочно приводить себя в порядок.
Рассказ мясника, пекаря и бакалейщика некоторым образом смягчил впечатление от рассказа Гарена-Молодого, поэтому люди не были чрезмерно встревожены, и каждый спал как обычно, за исключением господина Панкраса, который до рассвета мерил шагами свою комнату.
На следующее утро, около восьми часов, когда каждый был занят своими делами, вдруг послышался похоронный звон, сначала в церкви ля-Палю, затем Сен-Шарль, затем Акуль. Это никого не удивило, потому что было известно, что ежедневно бывает с десяток похорон. Но ветер принес звон колоколов Фаро, затем пришла очередь прозвонить колоколам Андум и Каталан.
Господин Панкрас вышел на порог и прислушался. Сидя на краю парапета, клирик и капитан тоже слушали, как к этому плачу присоединяется Жольет, потом л’Эстак, потом Сент-Анри, а затем и дальняя часовня Ров, которая воспользовалась морским бризом, чтобы добавить несколько своих нот к этому печальному концерту.
― Не нравится мне эта музыка, ― вздохнул Панкрас.
― Конечно, ― сказал клирик, ― менуэты господина Люлли гораздо приятнее для уха и особенно для духа… Что до меня, я не верю, что это чума. Мой друг, помощник в госпитале, сказал мне, что сейчас сезон злокачественной лихорадки, что болота Ювоны распространяют в это время летучий яд, который и является причиной заразы. В то же время есть вспышка сифилиса, из-за двух полков, прибывших из Тулона, и мой друг помощник…
― Твой друг помощник, ― резко сказал господин Панкрас, ― просто дурак, который мнит себя ученым, потому что ставит клистиры. Говорю тебе, что чуму выпустили в город и что по меньшей мере половина из этих людей погибнет.
— Я не сомневаюсь в вашей науке, ― скромно ответил клирик, ― но надеюсь, что впервые в жизни вы ошибаетесь… В любом случае, поскольку мне необходимо идти в город, чтобы получить плату за уроки в этом месяце, я до полудня принесу вам свежие новости.
— Дай Бог, ― вздохнул Панкрас, ― чтобы ты не принес нам ничего другого.
Клирик поднялся, не сумев сдержать улыбки, вежливо поклонился и ушел легким шагом.
Капитан посмотрел ему вслед с озабоченным видом, затем поднялся, сложил руки рупором и закричал:
— Норбер!
Клирик остановился на мгновение и обернулся.
— Если ты подхватишь чуму, ― крикнул капитан, ― не возвращайся сюда умирать!
Клирик поднял над головой скругленные руки, легко подпрыгнул, сделал антраша, поклонился и послал кончиками пальцев воздушный поцелуй в сторону площади. Затем он положил руки на бедра и, пританцовывая, пошел вниз.
Господин Панкрас провел день в кабинете, листая книги по медицине и истории. Около полудня старая Алиетт, не говоря ни слова, расставила столовые приборы на маленьком столике у окна, а затем подала на длинном серебряном блюде жареную зубатку на подушке из фенхеля. Проходя мимо своего господина, она тихо прошептала:
— Остынет…
Господин Панкрас, уткнувшийся носом в толстую книгу, повторил глухо и беззвучно:
— Остынет… но не говори больше ничего.
Вдалеке так и продолжали звонить колокола, а Панкрас читал: «Возьмите верхнюю часть стебля руты, зубчик чеснока, четверть ореха, крупинку соли размером с горошину. Ешьте это по утрам, и можете быть уверены, что предотвратите чуму».
Он пожал плечами, перевернул страницу, и наткнулся на средство немецкого доктора Эстембаха. Рецепт был очень сложным и показался ему заслуживающим внимания, но автор сочинения добавил примечание: «Он давал это средство четырнадцати особам, которые тут же от него скончались: такова была причина того, что мы больше не захотели, чтобы доктор смотрел других больных». Панкрас продолжал читать весь день, оперев голову на руки, не глядя на прекрасную рыбу, которая ждала его на подушке из фенхеля…
Он прочитал, по меньшей мере, двести рецептов, это были только противоядия, сладкий корень, можжевельник, нашатырь, потогонная сурьма, белый лук и измельченные слизни… Авторы книги говорили о «хороших результатах», «облегчении страданий» и «нескольких удивительных выздоровлениях». Тем не менее, в своих заключениях, сочинители заявляли, что «единственным действительно эффективными средствами были молитва святому Роху и благословение святого Франциска».
Наступил вечер, добрый доктор закрыл книгу, поднялся и подошел к окну.
На площади дети играли в кошки-мышки, в шары, в классики… Он с грустью смотрел на этих невинных малышей, наполненных жизнью и весельем, которым грозила ужасная смерть, как вдруг игры остановились, и он увидел, что все дети с тревожным любопытством посмотрели в одну сторону; внезапно все бросились по домам, захлопали двери. Господин Панкрас открыл окно и наклонился, чтобы увидеть причину их ужаса.
По улице, которая шла от Плэн-Сен-Мишель, двигалась страшная процессия. Двое мужчин в длинных серых балахонах, с лицами, скрытыми под капюшонами, с руками в черных перчатках, шли первыми. В правых руках они держали факелы, а левыми постоянно звонили в медные колокольчики. Позади них слышался скрип осей и звяканье подков о мостовую… По мере того как они приближались, мэтр Панкрас расслышал чтение псалмов, и вскоре узнал слова «Помилуй меня, Боже».
Все стояли возле окон, а страшная процессия медленно продвигалась… Она состояла из четырех повозок, которые сопровождали одетые в черное плакальщики. Каждый нес факел и под погребальным капюшоном пел страшные слова.
