«И все равно, как ни тяжело бремя власти, но есть в ней свои, ни с чем не сравнимые прелести! - не без удовольствия подумал Клавдий. - Пусть я по-прежнему не могу рассчитывать на понимание римлян к своему любимому занятию, но за то теперь, когда я засыпаю на пиру, все начинают разговаривать шепотом. А если это случается со мной при разборе государственных дел, то приостанавливается даже заседание сената! Да и мой головной убор, без которого я тут же рискую подцепить простуду, больше никому не кажется смешным. Напротив, недавно уже несколько сенаторов приветствовали меня на улице в шапках! Глядишь, так в Риме скоро появится и мода на паллиумы! Жаль только, что я раньше не ведал, на ка кую высоту вознесет меня судьба!..» - сразу помрачнел император.
Сощурившись на огонек светильника, он стал вспоминать свое детство. Каково ему было тогда, если даже родная мать при многочисленных гостях императорского дома называла его уродом среди людей, говорила, что природа начала его и не кончила. Желай уязвить кого-нибудь в тупоумии, непременно повторяла: «Да ведь ты, милый, глупей моего Клавдия!» Когда его бабка, жена Августа - Ливия, замечания и те делала ему через рабов, что означало верх ее брезгливости. А сестра Ливилла? Узнав, что он стал императором, она во всеуслышанье прокляла жалкую и недостойную участь римского народа!..
А как он надеялся на обычную человеческую теплоту хотя бы в день своего совершеннолетия?.. Сказать, что просто считал оставшиеся до него часы было бы так же неточно, как объявить о своей вере в богов. Нет! Он торопил эти часы, как гонит лошадей возничий цирковой колесницы, которому за победу обещана долгожданная свобода. Просил время сжалиться над ним с исступлением безнадежно больных, умоляющих Эскулапа продлить им дни. Загадывал желания, давая почти невыполнимые обеты, терпеливо молчал сутками, подолгу не притрагивался к пище, отказывался от воды... А что получил взамен?
Клавдий перевел глаза на статую Августа, застывшего в позе, подобающей лишь богам, и с горечью усмехнулся. Вот кто превратил для него в пытку праздник, который с необычайной торжественностью отмечается даже в самой бедной римской семье!
А может, покосился он на соседнюю статую, это по приказу Ливии, его, ничего не понимающего спросонок, грубо растолкал приставленный к нему в качестве дядьки раб-варвар? И затем ночью, дабы никто не видел такого позора для всей императорской семьи, в носилках доставили на Капитолий, где заспанный сенатор Эскулап - бог врачевания у древних римлян. торопливо надел на него тунику совершеннолетнего, забыв поздравить с этим событием.
Больше тридцати лет прошло с того часа, а до сих пор, оказывается, не зарубцевалась обида...
Клавдий вздохнул и снова принялся ходить по спальне, стараясь отогнать неприятные воспоминания. Ведь были у него и счастливые минуты, а то и целые ночи напролет, когда он рылся в свитке папирусов, настолько древних, что в некоторых лишь угадывались очертания букв и загадочных знаков. Сразу пропадала усталость, исчезала боль. Таяли, словно жертвенный дым над алтарем, дневные обиды.
Вот когда он ощущал себя сильным, по-настоящему счастливым человеком!
Словно припоминая что-то, Клавдий потер пальцами лоб и вдруг неожиданно быстрым шагом направился к рабочему столу.
Он не сразу нашел то, что искал. Рукопись одной из последних его работ была сдвинута в самый угол и завалена ворохом неподписанных эдиктов и нерассмотренных еще прошений. Клавдий бережно развернул ее и поднес к светильнику.
«Несмотря на мое преклонение перед авторитетом Гелланика Лесбосского и Геродота, - высветил язычок пламени старательно написанные строки, - утверждавшим, соответственно, что этруски происходят от пеласгов, прогнанных эллинами, либо от лидян, переселившихся в Италию по причине голода у себя на родине, я имею на этот счет свое мнение и доказываю истинное происхождение этрусского народа следующими неоспоримыми данными, взятыми мною из подлинных источников.. »
Клавдий на несколько мгновений прикрыл глаза. Сколько этих источников – особенно надписей из захоронений тысячелетней давности, скопированных для него путешественниками по Италии, пришлось ему изучить, чтобы сделать такой вывод.
Этот труд практически был закончен. Он оборвал его на половине одной из последних фраз в тот самый день, когда убили Гая. Собирался дописать книгу тем же вечером, а также подумать над тем, о чем писать дальше, но вышло так, что уже почти год не прикасался к ней.
Клавдий с видимым сожалением положил рукопись на стол и позавидовал сам себе, вспоминая, как легко просыпался раньше от мысли, что его ждет чистый лист Этруски - древний народ, населявший территорию Средней Италии до завоевания ее римлянами, проблема происхождения которого до сих пор остается нерешенной. пергамента или известие о прибытии в гавань судна с заказом из Александрийской либо Пергамской библиотеки. Теперь же каждое утро было в тягость из-за предстоящих приемов, эдиктов и бесчисленного множества иных, совершенно неинтересных и чуждых ему дел.
Вот и теперь от одного только воспоминания о них, у него испортилось настроение.
«А ведь я был счастлив тогда! - неожиданно понял Клавдий и поразился этой, нелепой на первый взгляд, мысли. - Да-да, и, пожалуй, ничуть не меньше, чем сейчас! Если не больше... Как ни ужасна была моя прежняя жизнь, но было в ней то, что не заменит мне ни уважение сената, ни преклонение остальных римлян, ни даже власть. Ничто!..»
И он, правитель самого могущественного государства мира, впервые подумал о себе, как о рабе, прикованном золотой цепью к борту огромной галеры, на акростолии которой, вот уже восемь веков красуется, наводя ужас на все народы, холодная, безучастная к людским страданиям голова богини Ромы...
«Восемь веков! - невольно ахнул про себя Клавдий. - Сколько же всяких событий произошло за это время: войны, цари, диктаторы!..»
Он глубоко вздохнул, припоминая, как легко прыгал когда-то через эту пропасть веков, поднимаясь к самым истокам Рима. Стоило только взять в руки свиток очередного тома великого Тита Ливия - и вся его история, как бесценный отрез материи, сплетенный из причудливых нитей легенд и действительности, воочию представала перед ним. История, одни только имена которой приводили его в священный трепет: Ромул, Нума Помпилий, Тарквиний Гордый, а точнее сказать, «Неумолимый», Муций Сцевола, Гораций Коклес... И, конечно же, Эней - сын славного царя Анхиса и самой богини Венеры, родоначальник всех римлян!
С первого дня своего правления Клавдий не позволял себе даже думать о том, что всегда было мило его сердцу. Да и что толку в запретах! Все равно государственные дела тут же вырвали бы его из приятного забытья.
Но на этот раз, не в силах устоять перед возникшим искушением, он снова закрыл глаза и, едва только произнес про себя магические слова «Восемь веков...», как они, словно пароль, отбросили его в бесконечно далекое прошлое.
Акростолий - оконечность корабельного носа, украшаемая в древности скульптурными головами рыб, животных или богов.
Рома - богиня, олицетворение римского государства, культ которой объединялся с почитанием обожествленного императора.
По всей спальне заметались сполохи пламени. Раздалось бряцанье оружия.
Послышались отчаянные вопли, мольбы о пощаде и торжествующие возгласы... А крошечный огонек светильника, набирая силу, уже заливал ярчайшим светом стены и статуи, лизал потолок, пытаясь вырваться к небу. Перед мысленным взором блаженно зажмурившегося императора, корчась в пламени собственных дворцов и домов, захлебываясь в крови своих последних защитников, задыхаясь в дыму, горела Троя...
...Троя горела.
То, чего не удалось сделать осаждавшим город данайцам при помощи стрел, мечей и голода, решила простая человеческая хитрость. По совету Одиссея накануне взятия Трои был сколочен огромный деревянный конь, и в его чрево вошли и затаились самые отчаянные воины данайского войска.
Остальные же данайцы взошли на свои корабли и, подняв паруса, сделали вид, что поплыли прочь от троянского берега.
Не сразу поверили жители города часовым, сообщившим с высоких стен, что данайцы сняли осаду, длившуюся десять лет. Но когда сами вышли за ворота крепости, то увидели, что берег действительно чист, и на нем стоит только, невесть откуда взявшийся, деревянный конь.
- Откуда он появился здесь? - принялись недоумевать они, и вдруг увидели незнакомца, который, назвавшись Синоном, сказал им:
- Слушайте, жители славного города Трои! Этого коня оставили данайцы, в знак восхищения перед вашей стойкостъю и мужеством. Ведите его в Трою и помните, что владение им, по велению самих богов, сделает ваш город неприступным!
