Обрадовались троянцы. Они уже подхватили коня под уздцы, как перед ними неожиданно возник седой жрец храма Аполлона - Лаокоон.
- Остановитесь, безумцы! - кричал он, и двое его сыновей с трудом удерживали напиравшую на них толпу. - К чему этот конь, если мы и так доказали неприступность нашего города? Не на счастье, а на беду послано коварными данайцами нам это чудовище, и не надежность, а погибель несет оно стенам Трои!
Заколебались троянцы. Но тут из глубины моря появились два огромных змея. Они подползли к Лаокоону и сыновьям и обвили их своими мощными кольцами.
Тщетны были попытки несчастных высвободиться из смертельных объятий.
Ужасны их страдания.
- Вот видите, как поступают боги с теми, кто отказывается от освященного ими дара! - вскричал Синон, показывая рукой на мертвого Лаокоона. - И чтобы с вами не случилось подобного, скорее, уводите коня в город - сломайте часть стены, ибо сами видите, что он не пройдет в ваши ворота!
Перепуганные троянцы последовали этому совету. Поставив коня на главной площади, стали пировать, отмечая свою победу над данайцами.
Когда же они уснули, вконец утомленные весельем, ночью из чрева коня вышли воины. Впереди шел Одиссей. Крадучись, они двинулись по городским улицам, поджигая дома. По этому сигналу вернулись к берегу на своих судах данайцы.
Не было пощады ни царю, ни рабу. Ни воину, ни женщине. Ни старику, ни грудному младенцу. Казалось, единый душераздирающий вопль повис над обреченным городом.
Радовалась богиня Юнона, взирая с высоты на страшную резню, начавшуюся в Трое. Чувство свершенной мести переполняло сердце могущественной богини, супруги царя богов и людей - Юпитера. Так она наказала, наконец, несносных троянцев за то, что не ей, а Венере отдал их царевич Па рис яблоко в споре трех богинь за право называться прекраснейшей.
Лишь немногим троянцам удалось спастись из пылающего города. В их числе был и Эней. Герой Троянской войны, уступивший в доблести лишь Ахиллу, посадил на плечи старого отца и, крепко взяв за руку малолетнего сына Юла 1, покинул крепость. На берегу он присоединился к оставшимся в живых троянцам. Отбив у, не ожидавшей нападения, охраны данайцев несколько судов, беглецы погрузились на них, отчалили от берега и долго еще видели за кормой зарево над родным городом.
Много лет длилось их путешествие по морям, пока не достигли они устья.
Тибра. Поднявшись вверх по его течению, измученные штормами и стычками с враждебными племенами троянцы сделали небольшой отдых. Но когда решили продолжить путь, то на месте стоянки своих кораблей увидели лишь обугленные головешки. Оказалось, что бесконечные поиски подходящей земли утомили их жен до того, что одна из них, самая, знатная и умная - Рома, сожгла все суда.
Раздосадованным, троянцам не оставалось ничего другого, как построить жалкие хижины, а чтобы не умереть с голоду, угонять скот соседнего племени.
Юл - легендарный родоначальник, рода Юлиев, к которому принадлежал Юлий Цезарь.
Возмутился вождь этого племени Латин и пошел войной па дерзких пришельцев. Эней, в свою очередь, тоже собрал троянцев и приказал им взять в руки единственное сокровище, которое осталось у них после долгих скитаний – оружие. Вот-вот, должна была начаться битва, обещавшая стать последней для троянцев, потому что их во много раз было меньше, чем воинов противника.
Но прежде чем трубы подали сигнал к началу боя, царь Латин спросил Энея:
- Кто вы, что заставило вас покинуть свой дом, и чего ищете вы здесь, в моих землях?
Услыхав в ответ, что перед ним троянцы, что вождь их Эней - сын царя и богини, что из дому изгнала их гибель отечества, и что ищут они, где остановиться, Латин подивился знатности народа и его предводителя.
- Я вижу, что вы готовы равно как к войне, так и к миру, - подумав, сказал он. - Так пусть лучше это будет мир!
И протянул руку в знак будущей дружбы. Эней с достоинством ответил на рукопожатие и добавил:
- И пусть тогда оба наших народа будут одним целым и станут зваться отныне - латинянами!
Возроптали, было, троянцы на Энея, когда он, возвратившись к ним, сказал о своем решении. Но, услыхав ответ, что теперь им нечего бояться, так как в союзе с племенем Латина они устоят против любого врага, успокоились и поняли, что обрели, наконец, свою новую родину...
Неожиданный шум за дверью прервал плавное течение мыслей императора. Дверь распахнулась, открытая быстрой рукой привратника. Разодетый в пурпур раб низко поклонился Клавдию и взмахнул позолоченной тростью. Тотчас на пороге возникли и, прогремев блестящими доспехами, встали по обеим сторонам двери молчаливые германцы-телохранители.
Клавдий с досадой покосился на них и недовольно сказал:
- Одеваться и завтракать...
В спальню вбежали гибкие сирийцы. Вспыхнули многочисленные огоньки на канделябрах. Замелькали тазы, расчески, склянки из финикийского стекла. Запахло египетскими, арабскими благовониями. И, наконец, приятным теплом повеяло от нагретой над огнем туники с длинными рукавами - верным признаком изнеженности ее хозяина, который за все время долгой процедуры не проронил ни единого слова.
Клавдий по-прежнему сидел с блаженно прищуренными глазами и мечтал о несбыточном, прикидывая, какой период римской истории избрал бы для своей новой работы, окажись у него хоть немного свободного времени...
...Велико было счастье троянцев, нашедших после стольких испытаний не только новую родину, но и верных друзей. От браков, заключенных в знак прочности этого союза, родились дети. Сам Эней женился на дочери царя Латина, и оба вождя, выстроив город с прочными стенами, стали править в нем в полном согласии друг с другом.
Но недолго баловала мирными днями Италия свой новый народ. Царь соседнего племени рутулов Турн, оскорбившись тем, что не его, а какого-то пришельца предпочел в мужья своей дочери Латин, объявил войну обидчикам. Разгорелась битва, не принесшая радости ни тому, ни другому народу. Рутулы были побеждены, а латиняне потеряли одного из своих вождей - благородного Латина.
Отчаявшийся Турн попросил поддержки у могущественной Этрурии, чья слава наполняла Италию от Альп до самого Сицилийского пролива, и вскоре новое, еще более сильное войско появилось перед городом латинян.
Энею ничего не стоило переждать осаду за прочными крепостными стенами: в городе было много воды и продовольствия. Но, чтобы у рутулов, поддерживавшей их Этрурии и всех остальных италийских племен никогда не возникало сомнений в мужестве и доблести его народа, он выстроил свое войско и сам повел его в бой.
Это сражение оказалось удачным для латинян, но для самого Энея оно стало последним из его земных дел.
Умер Эней, но не пресеклась нить великого рода. Латинянами стал править сын троянского героя - Юл, который, видя, как тесно становится в старом городе, основал у подножия Альбанской горы новый и назвал его Альба Лонгой.
Шли годы. Один за другим сменялись правители этого славного города. Никто из соседей не осмеливался больше воевать с мужественными латинянами. В самой же Альба Лонге жизнь текла по заведенному Юлом и его первыми потомками обычаю: власть передавалась от отца старшему сыну, и тот старался употребить ее на благо своему народу.
И когда уже всем казалось, что так будет всегда, пока светит над землей солнце, восстал вдруг против очередного царя Нумитора, славившегося своей добротой и справедливостью, его младший брат, завистливый и жестокий Амулий.
И сказал он, окружив себя вооруженной стражей огорченным горожанам:
- Отныне я - законный царь Альба Лонги! И чтобы никто не потревожил покой мой, и покой детей и внуков моих, внуков внуков моих, повелеваю истребить все мужское потомство брата моего Нумитора, а дочь его - Рею Сильвию - приказываю ввести в почетное число жриц богини Весты!
Вооруженные мечами и копьями воины Амулия тут же принялись выполнять приказ нового царя. Горько было видеть Нумитору, как на его глазах гибнут ни в чем не повинные сыновья и внуки его, а прекрасную дочь, обрекая на вечное девичество, уводят в храм.
Через несколько месяцев по Альба Лонге пронесся слух, что Рея Сильвия ждет ребенка. Люди говорили об этом друг другу шепотом. Они боялись гнева богини городского очага, который мог обрушиться на них за то, что весталка нарушила обет целомудрия. Но еще больше опасались они, что эта новость дойдет до ушей безжалостного Амулия, ибо Рею Сильвию ждала бы тогда страшная кара - живой, согласно обычаю, быть закопанной в землю.
