– Ну, вот и лихо грянуло, други мои. Подыхает мой Султан. Ой, лихо!
Султан поднял голову, как бы прислушиваясь к тому, что говорил Старой; прочертив копытами по земле полукруги, хотел было подняться, но не смог и, жалобно заржав, точно прощаясь со своим хозяином, грузно повалился на бок.
– Отъездился! – промолвили казаки и сняли лохматые шапки. – Добрый коняга был. Теперь, видно, и нашим коням несдобровать, коли Султан упал.
Атаман повел глазами, словно считая оставшихся коней, но ничего не сказал. Кони, совсем худые и измученные, тяжело дышали. Казаки съехались в круг, спешились. И тогда атаман молча расстегнул седло, отнес в сторону, отвязал походные сумы с рухлядью, снял дорогую уздечку. Потом казаки оттащили Султана к опушке леса. Там атаман достал из своей ладанки щепотку заветной донской земли, посыпал ею Султана, сказал:
– Ты, добрый конь, верно служил мне. Спасибо за службу! Вовек не забуду тебя! Прощай, Султан!
И казаки повторили за ним:
– Прощай!
Атаман велел казакам расседлать коней, накормить досыта, дать роздых. День отдыхали. Ночь отдыхали. Ночь была теплая, длинная, черная. На небе горели звезды. Ветер стонал в лесу. Казаки спали, подложив под головы седла.
Не спал только атаман. Он долго глядел на небо, прислушивался к шорохам в лесу, к журчанью речушки за лесом. И все ему мерещились крестьянские села у дороги, разоренные избы, крытые старой соломой, неогороженные дворы, опухшие от голода дети, высохшие от нужды беспросветной старики и бабы.
– Россия-матушка! – проговорил атаман, как бы беседуя сам с собой. – Велика ты и сильна, богатств твоих никому не исчислить. А вот жизнь подъяремная на твоей земле терзает народ, что лютый зверь. А все от них идет, все от бояр лютых.
Карпов повернул голову и прислушался.
– Ты с кем это, атаман, беседу ведешь? – спросил он тихо.
Старой, помолчав, ответил:
– Да сам с собою… Эк, сколь отмахали мы на конях, а режет глаз нищета крестьянская. Стонет голь перекатная… Сирот на Руси немало.
– Ну, известно, без коня казак – кругом сирота, – ответил недослышав, Левка.
– Да не про то я, Левка… Правда, что казаку конь себя дороже… Я о другом. Все же родился казаком – горе под ноги! Казак любую беду смело встретит. А я про тех промолвил, кто по дорогам нам встречается. Сколь горя хватает беднота, а кинуть то горе под ноги лишь немногие смеют…
Но тут Карпов, заметив сверкнувший за кустами огонек, тихонько подполз к Старому.
– Ты слышишь, атаман, стерня позади нас хрустнула? Лихие люди подходят!
– Дурное мелешь! – ответил Старой. – Откуда в такой глуши разбойным людям быть?..
Огонек еще раз сверкнул позади и быстро потух. Опять сверкнул. Хрустнули сухие ветки кустарника, и отчетливо послышались чьи-то тяжелые шаги.
– Буди станицу! – сказал атаман.
Карпов стал будить казаков. Те молча поднимались и хватали сабли в руки. Но атаман, не вставая с земли, сказал задумчиво:
– Глядишь вот на небо, а звездочек на нем несметное число… Там, видно, а не здесь счастье людское.
И вдруг из темноты леса раздался громовой голос:
– Гляди, купец, да поглядывай! Ишь где счастье нашел, дурь-голова. На землю бы глянул… Чьи люди будете? Ответ перед нами держите не мешкая.
Атаман помедлил с ответом. Тогда из темноты раздался уже другой, простуженный голос:
– Ванька, переверни-ка телегу, загороди дорогу… А ты, Оська Калуга, вели пожечь поляну… Мы их ножами переполосуем.
– Ножами? – крикнул атаман, вскочив. – Почто же так? Идите поближе с вашими ножами – мы саблями вас приласкаем, из пистолей и ружей поприветствуем.
– А и пойдем! Чего тут толковать?.. Порежем всех до единого. Нам не впервой!.. Оська Калуга, скликай войско! – выкрикивал кто-то злобно.
И где-то невдалеке перевернулась с тяжелым грохотом телега. И сразу вблизи казаков вспыхнули две сотни факелов – горела солома, подвязанная тряпьем на шестах.
– А ну-ка, Петро, заходи с тыла!
– Всех насмерть режь!
– Прирезывай!
Дорога и лес, из которого вышли люди с ножами в руках и с факелами, озарились красным светом. Казачьи кони встревожились, захрапели. Наскоро заседлав коней, казаки вскочили в седла, приготовились. Один лишь атаман стоял впереди конных, возле издохшего Султана, без шапки и без сабли. А яркие факелы со всех сторон плыли из ночной темноты.
Левка спросил:
– Рубиться будем, атаман?
Старой ничего не ответил. Он пристально всматривался в плотно смыкающийся строй людей, одетых в жалкие рубища. Прямо на атамана пошел высокогрудый, широкоплечий мужик. Он держал в руке толстый, с двух сторон заостренный кол. Мужик смело подошел к Старому, глянул на него недобрыми, широко открытыми глазами. Факелы приблизились и осветили его строгое, с крупными чертами лицо, высокий лоб и черную бороду. Кинув взгляд на Султана, он усмехнулся:
– Подох, что ли?
– А ты не видишь? – ответил стоявший сзади атамана Левка Карпов.
Мужик искоса строго глянул на Левку («Тебя-де не спрашивают, чего суешься?») и стал вертеть в правой руке кол с такой силой, что тот, вертясь колесом, посвистывал. Тем временем волосатые, грязные, исхудавшие люди в лохмотьях плотно сошлись и окружили станичников.
Наигравшись колом, здоровенный мужик, заложив огромные пальцы в рот, три раза оглушительно свистнул, а затем сурово спросил у атамана:
– Куда лежит ваш путь-дорога?
– К царю-батюшке.
– Мы от царя, дурь-голова, бегим, а вы, идолы, к царю путь держите? Дороги у нас, стало быть, разные. Вот тоже идут голые да босые от царя-батюшки, – добавил он, показывая на мужиков с ножами. – А там вон их еще больше, – махнул он рукой по направлению к дороге. – Там тоже бегут от царской милости и ласки. Сытость да волюшка всем нужны. Вы кто такие? Купецкий обоз охраняете, видно? Товаров много везете?
– Товаров у нас никаких нет, – ответил атаман.
– Ну, ништо, прибьем вас и так до смерти! Видно, царские вы холопы! Иван, свисти-ка дальним кострам, пускай все люди идут сюда. Тут пир у нас пойдет горой!
Молодой парень, стоявший справа от мужика, тоненько свистнул, и люди с трех сторон из-за дороги двинулись к станичникам.
Атаман заявил с усмешкой:
– Мы не купцы и не охрана купецкая… И не холопы царские. Мы – донские казаки!
Мужик с размаху сунул свой кол в землю:
– Эх, мать ты моя! Донские казаки? Да как же я сразу вас по одеже не признал?
– Всё так, а вы-то, вижу, люди русские, почто ж ножами резать нас, казаков, собрались?
– Да, мы все люди русские! – засмеялся басовито мужик. – Калуга, Тула, Кострома… Орлы слетелись над дорогами со всех российских городов. Все русские.
– Гуляете? – спросил Старой.
– Гуляем, брат казак. На Дон путь держим. Неволя шею петлей захлестнула!
– На Дон? А на Дону у нас не царский мед.
– Мы меда царского уже наелись, боярского вина напились вдоволь.
Казаки тем временем слезли с коней, а мужики с факелами расселись на земле.
Старой сел рядом с предводителем беглых. Беглые люди звали его Осипом из Калуги. Осип жадно расспрашивал атамана и казаков про Дон, рассказывал о горьком житье-бытье при боярах – своем и других.
– Нет мочи, братцы. Неволя хуже смерти!
Атаман Старой говорил Осипу и людям его:
– На Дону у нас жизнь нелегкая. Там можно жить лишь так: либо в стремя ногой, либо в пень головой. Беда кружит да всюду сторожит. У нас там наши вороги – турки азовские, татары крымские, ногаи кубанские – бесперечь жгут городки, в полон берут старых да малых. Только гнездо совьешь себе, как птица, а злые вороги берут да разоряют. Защиты царской нет…
Осип Петров хмурился, о чем-то думал и изредка поглядывал украдкой на своих товарищей, а те прислушивались к разговору, подбрасывая хворост в большой костер, и испытующе глядели на своего вожака и на Старого.
Беседа длилась долго. Уже потухли факелы, костер стал угасать, а звезды светились все ярче.
Когда беседа кончилась, Осип медленно поднялся, провел широкой ладонью по густым волосам и решительно выдернул кол из земли.
– Изведаем счастье у вас на Дону! – сказал он твердо, протянув руку Старому. – Турецкая неволя, брат, вижу, не легче боярского ярма! А все же голову сложить за Русь куда краше, чем изнывать в неволе. Пойдем мы на Дон!..
– Коль возвернемся из Москвы, то еще встретимся, – приветливо ответил атаман.
Вслед за Петровым поднялись все беглые, и пошли они на Дон широкой сиротской дорогой, лесами да болотами. Дороги те были многотрудные, но они вели на Дон многих русских людей со всех концов страны, искавших вольной воли да светлой доли.
Проводив беглых, казаки снова легли на отдых. Атаман Старой долго не спал. Лишь на заре он склонил голову возле седла и уснул. А когда звезды потухли и за леском поднялось солнце, атаман приказал заседлать заводного, подмейного, коня. И поехали они дальше…
