Ранним июньским утром на Поклонную гору выехал князь Курбский и сотники Дмитрий и Илья. Следом за ними выезжали их конные сотни и строились тесными рядами правее и левее возвышенности. С коней осмотрели лежащее перед ними поле — примерно в двух верстах от них шел бой!
Ветерок прогонял по долине розовые валы тумана, подсвеченные восходящим солнцем. В просветах между ними просматривалась сеча: там бились русские зипуны с татарскими халатами, явственно слышался слитный гул, из которого то и дело выплескивались приглушенное ржание коня или вопль человека...
Курбский распорядился:
— Сотник Дмитрий, узнавай, кто пришел к тулякам на подмогу. И еще: почему с тыла разъездов нет? — А сам смотрел дальше, туда, где за сгущающимся над Упой туманом сверкали на солнце купола собора, виднелись каменные стены кремля и кое-где проглядывали участки ограды Деревянного острога. Там казалось все слишком спокойным, только из середины кремля поднимался сизый дым от непотушенного пожара... Сказал, ни к кому не обращаясь: — Страшная тишина над Тулой.
Невольно все подумали: «Неужто опоздали?!» И обрадовались, увидев вскоре плевки дыма со стен и пушечный гул... «А гонцы говорили, что нет зелья в кремле!» Потом услыхали далекую пальбу пищалей: «Наши подоспели!»
Стрельцы выскочили к устью Талицы со стороны Серпуховского тракта. Впереди себя они гнали несколько разрозненных татарских отрядов. Все они с появлением русских, не принимая боя, пустились наутек вплавь через Упу. Стрельцы преследовали крымчаков, стреляя из ручниц на ходу. А встретив сильный отпор лучников, укрылись в лесную заросль на Тулице, послав гонца на Поклонную гору.
На Поклонную гору вернулась сотня Дмитрия, с ней ратник средних лет, видать, из знатных: на нем кольчужная рубаха и бармица рязанской ковки — мелкие кольца чередуются с крупными, на плечах синий налатник развевается. С ним десяток воев. Незнакомец, поклонившись, обратился к Курбскому:
— Желаю многих лет тебе, князь Андрей Михайлович, и твоему воинству! Аз есмь Салтыков Федор, воевода михайловского ополчения, иду в товарищах главного воеводы полка пронских ополченцев князя Репнина-Оболенского Михаила Петровича. Мы должны были вчерась занять оборону на Тульской засеке. Но по пути на нас напали татары. Пока отбивались, потеряли день. Сейчас пробиваемся к Туле.
— И сколько против вас татар? — спросил Курбский.
— На этом берегу полтьмы, может, чуток меньше.
— А вас?
— Три тысячи.
Курбский задумался на минуту, не больше, и сказал Салтыкову:
— Помочь Туле государь повелел воеводе князю Щенятеву- Патрикееву, я — товарищ его. Передай наше слово князю Репнину-Оболенскому: — У нас мало людей, чтобы прорваться к Туле. Город пока жив, и слава богу. Сей час надо очистить от татар поле по правому берегу Упы от Щегловской засеки до Тулицы. — Потом он обратился к гонцу: — Стрелецкому голове скажи, пусть помогает михайловскому ополчению со стороны Тулицы. Как прогонят татар за Упу, пускай идет на Щегловскую засеку. Будет задержка, вышлю помощь. С Богом!
13
Не очень разговорчивым оказался Федор, да и лесная дорога не располагала к беседе. И все же постепенно Юрша многое узнал об обороне Тулы. К скупым словам Федора внимательно прислушивался едущий рядом чернявый парень Ермилка. Особо сильно взволновал его рассказ о том, как татары прорвались через засеку.
— Боже правый! Выходит, отец мой привел татар? Он убит?
— Нет, говорят, он у татар.
— Княжич! Ты считаешь отца предателем?! Но это неправда! Он не может... не мог!
— Успокойся, Ермилка. Князь Темкин думает, что твоего отца обманул хан. Об этом мы скоро узнаем. А ты лучше поведай московскому гонцу, как сам из осады прорвался.
— Не по-умному получилось. Спешили и нарвались на крымский разъезд. Ребята наутек, они за нами. А я свернул в кусты и с коня слез, будто по нужде. Татары мимо проскакали, а я кустами ушел.
Разговор прервал догнавший их атаман Большешап. Он принялся расспрашивать Федора, далеко ли еще ехать, что собой представляет Нижняя переправа, где там размещаются татары. Выслушав ответы, атаман сказал, что велел одной сотне приготовить берестяные факелы.
Юрша понимал, что весь план нападения строился на неожиданности. Поэтому решил уточнить, может ли быть неудача.
— Скажу тебе, сотник, без утайки, — ответил Федор. — Когда убеждал князя Курбского послать конных, я был уверен, что мы потреплем татар без потерь. А сейчас начинают брать сомнения... Видать, без потерь ничего не выйдет.
Пока Федор говорил, Юрша невольно любовался им. Молодой парень, на вид ему немногим больше двадцати лет, а говорит о возможном своем просчете без испуга, а, наоборот, суверенностью, что из всякого положения можно найти выход. И одежда, коей его снабдили по приказу Курбского, как нельзя лучше шла ему. На Федоре была черненая кольчуга, под ней темно-синяя льняная рубаха и такого же цвета суконные порты. Вот с сапогами не повезло, пришлось надеть сапоги грубой кожи. Зато сабля — лучше не придумаешь: голубой стали, эфес позолоченный. Да шлем, начищенный до блеска, да налатник шелковый...
Вдруг Федор остановил коня и сказал Болыпешапу, что за кустами начинается луг, за ним спуск к переправе. Первые десятки казаков рванулись вперед...
На туманном лугу казаки наткнулись на отдыхавших татар; мало кто из крымчаков остался в живых. Юрша видел, как остервенело и самозабвенно Ермилка бросается в сечи; Федор тоже это заметил и остановил парня:
— Ермилка, поберегись! Тебе еще выручать отца потребуется. Прошу, не отрывайся от меня.
Перейти Упу никто не помешал, татары еще не поняли, что случилось. Большешап придержал коня:
— Княжич, чей шатер на взгорке?
— В этом стане шатры только у темников.
Атаман хмыкнул радостно, дал условный сигнал, и полусотня кинулась к шатру. Кто из стражи не успел разбежаться, того порубили. Шатер содрали, смотали. Подхватили ковры, сундуки, из которых на скаку выбирали вещи, прятали за пазуху. Действовали быстро, тут же догоняли остальных. Однако налет этот испугал Федора: встретят обоз, отвлекутся и забудут про задание. К счастью, обозов на пути не попадалось.
Атаман развернул сотни в два ряда и налетел прежде всего на пасущихся лошадей. Вообще казаки всегда ухаживают за конями наравне с человеком, холят, лечат и кормят в первую очередь. В бою берегут даже коня противника, редко ранят. На этот раз все было иначе. Напали прежде всего на спокойно пасшихся коней. В них пускали стрелы, кололи, сотня факельщиков совала горящие факелы коням под хвост. Все это на скаку, с диким свистом, выкриками. Коноводов, отдыхающих татар рубили. Скоро впереди казаков образовалась лавина животных, обезумевших от ран и ожогов. С каждой минутой лавина нарастала и расширялась. В этих местах было много раненых татар, теперь они гибли сотнями под копытами лошадей; оставшихся в живых добивали казаки. Люди Большешапа, охватив взбешенных коней дугой, старались направить их поток вдоль Серебровки-реки на Красные холмы, что близ Дедиловской дороги, однако это была неуправляемая масса. Правда, пока все складывалось как нельзя лучше, живая лавина сметала на своем пути мелкие преграды.
Юрша вместе с Федором, Ермилкой и десятком стрельцов мчались во втором казачьем ряду. Неподалеку скакал Большешап с гонцами от сотен, которыми он ухитрялся руководить в этой бешеной скачке. Юрша убедился, что и Федор успевал замечать все вокруг. Он указал Юрше на отряды татар, которые, опомнившись, погнались за казаками. Их становилось все больше и больше, но они были еще достаточно далеко. И тут вдруг из-за кустарника открылась долина между Упой и ручьем Серебровкой, покрытая сотнями татар в боевом строю. Правда, они были повернуты к реке Упе, готовые встречать московские рати, но развернуться — дело минут.
Федор приблизился к атаману:
— Большешап, нам к Упе не пробиться!
— Верно. Эй, гонцы! Сотникам передайте: обходить Красные холмы справа. Прорываемся к Криволучинскому броду. Пошел!
Гонцы припали к гривам коней и рассыпались как горох. Орущая казачья дуга начала сжиматься вправо — оказывается, казачья лава все же управлялась. Большешап, приблизившись к Юрше, крикнул:
— Вот так, государев гонец! Биться будем. Левей смотри, там хана обороняют. Эх! Еще бы тысчонку сабель, мы б его живьем взяли!
Теперь Юрша заметил, что перед шатрами на Красных холмах крымчаки стаскивали арбы, навстречу русской конской волне толкали повозки, набитые ранеными. Позади повозок строились всадники, лучники уже стреляли по мчавшимся казакам; у подножия холма бились сотни подстреленных коней.
Казаки уходили правее холмов. Вот они минули низину реки Рогожни, приблизились к Криволучинскому броду. И тут со стороны брода повалила туча крымцев. Произошла страшная свалка конных татар и коней, оставшихся без всадников. Большешап орал «Обходи!», но его мало кто слышал — над долиной стоял невероятный рев, визг, ржание. Однако инстинктивно казаки повернули направо, объезжая свалку. В этот момент Юрша надеялся только на своего коня. Но все же успел подумать: «Ведь татары-то навстречу нам от кого-то бегут?!»
