– Хотел бы я знать, в чем наша вина?! – проворчал Хам, демонстративно отворачиваясь в другую сторону. – Люди строят Ковчег из честно купленного дерева на своей земле, и их за это бросают в яму?
– Наверное, правитель счел, что я был с ним дерзок, – ответил Ной.
– А если бы ты вел себя иначе, то мы могли бы избежать такой участи? – недоверчиво спросил Иафет. – Повозка правителя еще не успела остановиться, а оттуда уже веяло злом. Я ощутил это. Как холодным ветром повеяло. Если бы даже ты простерся ниц перед правителем, нас бы все равно сейчас вели связанными. Предопределенное неизбежно.
– Пасть ниц можно перед Господом или перед справедливым правителем, устами которого говорит Господь, но не перед Явалом, – сказал Ной. – Он того не заслуживает.
– Но Ковчег заслуживает того, чтобы быть достроенным, – сказал Хам.
– Я понял тебя, сын, – кивнул Ной. – Ты намекаешь на то, что ради великой цели можно поступиться малым, но если сегодня преклоняться перед неправедным правителем, то завтра уже не войти в Ковчег. Малое, чем можно поступиться, так это тем, что мы сейчас позволили связать тебя и идем за стражниками, хотя с ними с обоими мог бы справиться Сим. Вот это малое, а преклонение перед Явалом – великий грех, ибо ставит он тебя рядом с ним, пусть ниже, поскольку так поставил ты, но рядом! Рядом!
– Но зачем мы подчинились им?! – воскликнул Хам, забыв, что надлежит говорить тихо. – Если…
– Замолчите, а то получите у меня! – пригрозил Евог и в подтверждение своей угрозы потряс в воздухе плетью.
– Молчите и не отвечайте ничего! – прошептал Ной. – Поговорим потом.
Яма, в которой содержались узники, находилась недалеко от большого дома Сеха, в котором он жил и в котором же исполнял свои обязанности. Семь локтей в длину, семь локтей в ширину и десять локтей в высоту насчитывала эта яма. Стены ее всегда были мокрыми, а на дне стояла вода, когда по щиколотку, а когда и по колено. Точнее, то была не вода, а зловонная жижа, поскольку нужду узники справляли здесь же и никто за ними не убирал. Сверху яма была закрыта железной решеткой, которую могли поднять два человека. Решетка запиралась на замок, ключ от которого хранился у старосты. Она поднималась только для того, чтобы выпустить или впустить кого-то. Бурдюк с питьевой водой, который стражники раз в день спускали в яму, был небольшим и свободно проходил между прутьев. Ломти черствых лепешек (другой пищи узникам не полагалось) стражники тоже просовывали между прутьев и бросали, не сильно заботясь о том, попадет скудная пища в протянутые руки или упадет мимо них. Сильно оголодавшие узники ели и то, что упало. Поднимали, кое-как обтирали и ели, потешая тем самым караулившего их стражника. Для того чтобы зловоние, исходившее от ямы, не оскорбляло обоняние старосты, между ямой и его домом были насажены благоухающие кусты розы, образующие нечто вроде ограды.
Стражники и у ямы проявили нечто вроде доброты – не столкнули узников вниз, а позволили им спуститься спокойно. Первым спрыгнул в яму Сим. Выругался, фыркнул и помог сначала спуститься отцу, а затем Иафету с Хамом. Сегодня Ной с сыновьями были единственными узниками.
Заперев решетку, Евог пошел к старосте, чтобы отнести ему ключ, а второй стражник остался стеречь узников.
– Никогда не думал, что окажусь здесь, – проворчал Иафет, морщась от отвращения. – Здесь даже стоять противно, не говоря о том, чтобы сесть в эту грязь!
– Привались к стене – и стой, – посоветовал Сим. – Так можно стоять долго.
– И спать так можно, – добавил Хам.
– Ты, брат, можешь спать даже на ходу! – поддел его Сим, и оба они рассмеялись.
Иафет не присоединился к ним, но перестал морщиться.
Ной порадовался про себя тому, что сыновья его не унывают, а вслух сказал:
– Я не ответил на вопрос Хама пока мы шли. Отвечу сейчас. Мы не стали сопротивляться, потому что нет в том ни смысла, ни нужды. Смысла нет, потому что, окажи мы сопротивление двоим стражникам, к ним на помощь сразу набежало бы еще десять или двадцать и нас все равно бы связали, только относились бы к нам хуже, чем сейчас. А нужды нет, потому что Господь наш с нами. Уповайте на Того, который сказал: «Я затоплю землю и уничтожу на ней всех, в ком есть дыхание жизни. Все, кто живет на земле, погибнут. Но с тобою будет у Меня договор, что Я беру тебя под свое покровительство. Ты войдешь в ковчег – с сыновьями, женой и женами сыновей…». Уповайте и не сомневайтесь! У тех, кто притесняет нас, свой удел, у нас же свой. Так судил Господь, обещавший нам свое покровительство. И мы должны показать Ему, что мы достойны милости Его. Давайте помолимся, дети мои, ибо сейчас самое время молиться!
«Они и впрямь безумны», – подумал стражник, наблюдая за тем, как узники поднимают сложенные вместе ладони и устремляют свои взоры вверх. За все время службы стражнику не доводилось видеть, чтобы кто-то из узников молился, да еще и сразу же после того, как был водворен в яму.
Не только узники, оказывавшиеся в яме, никто не молился из тех, кого знал стражник. Люди забыли Творца, и им казалось, что они не нуждаются в Нем. А некоторые, такие, например, как староста Сех, говорили, не смущаясь: «Поклоняясь правителю нашему, я получаю от него разные блага, поклоняясь же Богу, не получаю ничего. Так зачем же поклоняться Богу?»
Гадание на дыме было любимым гаданием правителя. Ему нравился запах сушеных трав, которые жгла Агуна, и нравилось всматриваться в причудливые извивы дымовых струй, находить в них какие-то знакомые очертания.
– Я вижу то-то и то-то! – говорил Явал.
Агуна, улыбаясь про себя, толковала увиденное правителем. Само гадание было всего лишь поводом к тому, чтобы преподнести правителю то, что ей хотелось преподнести ему. Не придешь и не скажешь: «О, правитель наш, сделай так-то и так-то, потому что мне от этого будет такая-то выгода». Такое можно сказать лишь однажды. Сказать и сразу же после этого лишиться головы. Агуна дорожила своей головой, своей умной головой, своей красивой головой, своей единственной головой и не собиралась ее лишаться. Вот и приходилось дурачить правителя, вглядываясь в едкий дым, нещадно щипавший глаза. Впрочем, и от этого была своя польза, потому что слезы, выступавшие на глазах Агуны, Явал считал доказательством истинности ее слов. Он часто повторял: «Я верю только слезам! Их не подделать!».
Услышав, что рассказывали во дворце о поездке Я вала к Ковчегу, Агуна вдруг догадалась, что и зачем строит Ной. Любой бы из обладающих умом мог бы догадаться, но что поделать, если во дворце из умных только Агуна.
Ной с сыновьями строит Ковчег на суше?
Строит на совесть, все говорят, что, несмотря на свою незаконченность, Ковчег выглядит впечатляюще?
И рядом нет воды, подходящей для такого Ковчега?
И колес на нем нет, чтобы ехать по суше?
А Ной с сыновьями строят его, не жалея ни сил, ни времени, ни денег?
Прежде, чем объявлять его безумцем, нужно подумать – для чего может сгодиться Ковчег, который строят на суше? В каком море ему предстоит плавать? Что так вот, сразу, не испытав никаких потрясений, четверо взрослых мужчин потеряли разум? И их женщины тоже? Странно все это…
Если Ковчегу не суждено плавать по воде и ездить по суше, то он может плавать по воздуху! Ной строит летучий корабль! Ох, и хитер же он! Думает, что обманул всех, притворяясь простаком!
Летучий корабль заключал в себе тайну, и тайна та сулила огромные возможности тому, кто сумеет проникнуть в нее. Будь у Агуны возможность, она бы завладела летучим кораблем одна, без правителя, но такой возможности не было. Так часто случается, когда ум у одного, а сила, власть – у другого. Приходится терпеть.
«Ничего, – утешала себя Агуна. – Явал все равно не сможет проникнуть в тайну корабля. Он только устранит преграды с моего пути!».
Правитель Явал был глуп, но хитер и чутье имел звериное, иначе бы недолго он пробыл правителем. Те, кто замышлял недоброе против него, быстро оказывались в руках палача. Перед тем как предстать перед Явалом, Агуна старательно изгоняла из головы все лишние помыслы, чтобы случайно не выдать себя взглядом или словом.
Нельзя было прийти и сказать правителю: «О, правитель мой! Ты не догадался, а я догадалась, что Ной строит летучий корабль!» Но вот увидеть в дыму, как постройка Ноя поднимается вверх и улетает – это можно. В гадании правителю можно открыть все, что угодно, не боясь его гнева. Духи говорят, а Агуна всего лишь передает сказанное ими так, чтобы было понятно правителю.
Вглядевшись в дым попристальнее, Агуна притворно ойкнула, выражая свое удивление и воскликнула:
– Что это?! Быть такого не может!
