— На него столбняк напал, — сообщил слуга. — Он вообще ничего не соображает.
— Ладно, — важно кивнул Нехао, — оставим его про запас.
Египтянин ошибался — кое-что Матфания соображал. Например, вполне ясно различал бесконечные, уходящие к горизонту ряды полевых палаток, пологие горы, сиявшие изумрудной растительной свежестью — скоро навалится зной и высушит сирийские холмы, прокалит их до светло-коричневого с желтоватым тона, выжжет траву… Но это будет потом, а пока в воздухе носился несказанно-сладостный, смешанный с запахом кала аромат.
Приметил царевич и головы, надетые на острия пик. Все они были бородаты. Ощущал он и некоторую усталую тупость во всем теле — слова фараона о своем назначении в запас вовсе не взволновали его. Мало ли кого и куда назначат! Какой в этом смысл, если любая голова, находящаяся в ведении этого наголо обритого, подвижного, голого по пояс юноши, может в мгновение ока переместиться с шеи на пику.
Иоахаза прямо из Риблы в цепях отправили в Египет, там он, как говорят, и сгинул. А может, тоже сидит где-нибудь в яме и беседует с Яхве?.. Елеаким, повелением фараона переименованный в Иоакима, царствовал десять лет. Характер у него был гнусный, творил невесть что: крал чужих жен, безжалостно взыскивал по долговым распискам, множество свободных из ам-хаареца[75] загнал в рабство. Дань, возложенную на него Нехао не пожелал выплачивать из казны, а обложил податью весь народ. Главной его заботой являлась перестройка дворца, денег на роскошь Иоаким не жалел, причем, работягам за все труды так и не заплатил ни шекеля. Со всеми Иоаким старался поддерживать хорошие отношения — и с левитами храма и с прислужниками языческих кумиров, которые начали, как язва, расползаться по Иерусалиму. Крови пролил достаточно — достойного человека Урию из Шемайи, пророчествовавшего о приближении расплаты за грехи, предал жуткой казни, однако младшего брата тронуть боялся, слова Нехао насчет Матфании крепко запали ему в душу. О случившемся в Рибле братья не вспоминали, и все ждали, ждали… Один — цепей, другой — переименования…
Каждый день, замирая от страха, они прислушивались к отзвукам сражений, третий год гремящих на берегах Евфрата. Если бы в ту пору кто-нибудь из мудрых — тот же сумасброд Иеремия, например, или мудрый Урия из Шемайи — осмелился бы напророчить, что великая армия, приведенная фараоном с берегов великой Реки, способна в одночасье рассеяться как дым, ни царь, ни его младший брат не постеснялись бы на людях высмеять подобного «пророка». Так и оттаскал бы за седые вихры, будь ты хоть сам первосвященник.
Слепец подобрался поближе к щели, приложил к пробоине ухо и прислушался. Дальний хор исполнял песнопение во славу ихнего Мардука. Когда-то страж-халдей объяснил узнику, что в первые четыре дня праздника, пока светлый серп бога Сина вновь не появится на небосклоне, в разных концах города играет музыка, устраиваются представления, посвященные Господину, сотворившему небо и землю. По улицам возят его деревянные изображения. Таскают также скульптуры его жены Царпаниту и сына Набу… Надо же придумать — у Всевышнего, оказывается, есть супруга и сын! У того, чьи исполинские крыла распростерты над водной бездной, существует наследник? Чей дух един существует во тьме? Кто сотворил людей, каждую тварь и вещицу на земле, саму землю, светила в небесах, луну и солнце, называемых воинством небесным?..
Между тем стражник-халдей продолжал рассказывать — потом, мол, к руке главного истукана, установленного в местном капище, должен приложиться царь Вавилонский, чтобы божья благодать благословила его на новый год царствования.
Какие только глупости не приходят идолопоклонникам в головы! Просить милости у деревяшки, изготовленной руками какого-нибудь нохри?[76] Кто же склоняется перед идолом? Бич божий, Навуходоносор!.. Чудны твои загадки, Создатель.
Эта истина открылась слепцу позже, в темнице, а все четыре года, прошедшие с момента пребывания иудейских царевичей в ставке Нехао, сердцами Иоакима и Матфании владел уже испытанный в Рибле, вгоняющий в столбняк ужас. Этот ужас гнал их кощунствовать, искать защиты у камней, у «священных» деревьев, встречаться с кудесниками, волхвами, лжепророками и волшебниками.
Усомнился я, Господи. Забыл твои поученья, и как мне было не усомниться, когда в ту пору на каждый шорох вздрагивал. Спать не мог — все ожидал гонца из Риблы.
Поганое место, эта Рибла! Скопище идолопоклонников, варваров и чернокожих разбойников… Совсем, как Вавилон. Эх, хотя бы одним глазков взглянуть, что представляет из себя этот вавилонский вертеп! Это я не в укор тебе, Господи, говорю. Тоже, наверное, кумирни на каждом шагу, башни…
Старик припомнил, с каким угрюмым недоверием они оба встретили известие об избиении египтян под Каркемишем. Услышав новость, молча разошлись. Перво-наперво он, тогда еще Матфания, решил, что теперь брат непременно расправится с ним. Боязнь за собственную шкуру окончательно иссушила веру. Мысли путались, он со свитой обошел поочередно кумирни Молоха, Астарты, Амона и прочие мелкие святилища, густо взодшедшие на земле Израилевой в годы правления Иоакима. Не побоялся даже посетить Тофет в Геенской долине или Гей-Хинном, что возле юго-восточной стены Иерусалима, где помещалось капище Мелькарта. Там приносили в жертву младенцев. На жертвоприношение не решился, но на душе по-прежнему было гадко.
Ходил, поклонялся камням, деревьям, лазил в пещеры, воскуривал елей на жертвенниках чуждых небожителей и все пытался понять, в чем смысл божьих повелений? И есть ли он?.. Как могло случиться, что эта жуткая язва, скопище гнева божьего, необоримая сила, пришедшая с берегов Нила, рассыпалась в прах? Воинов, которые в несколько часов расправились с его соплеменниками у Мегиддо, более не существует? Стотысячная, не виданная доселе на палестинской земле армия развеяна по ветру?.. Десятки тысяч погибших, остальные почти поголовно попали в плен?.. Значит, страх, испытанный им в Рибле, не более, чем слабое отражение вселенского кошмара, который теперь напрочь увязывался в голове с огромным, жуткого вида, бородатым ассирийцем в папахе и с кинжалом в зубах, переправляющимся через Евфрат. Он воочию представил, как эта жуткая, ухмыляющаяся рожа появляется над краем берега, вот ассириец, цепляясь когтистыми лапами за прибрежные ветлы, взбирается на кромку… Его передернуло… Какая разница — ассириец он или вавилонянин! Одна семейка… Каждый раз появление этого оскалившегося варвара было сравнимо с придвижением первородного мрака, поглощавшего все живое. Разве такое может быть? Как пережить эту напасть, где искать спасения? Как выстоять между страхом и ужасом, между молотом и наковальней? И помощник ли ему теперь Яхве?
Брат в первые дни еще пыжился, сыпал распоряжениями, потом окончательно затих и как-то ночью пришел к брату в спальню, прогнал наложницу и слабым голосом сообщил.
— Фараон со свитой спешно движется в сторону Египта. Людей с ним что-то около пары тысяч человек. Гонец заявил, что это вся его армия.
— То есть? — не поверил услышанному Матфания и вздрогнул.
— Так и есть — вся армия, — прежним слабым голосом добавил царь. — Я спросил, где же многочисленные полки, что шли мимо нас четыре года назад? Иоаким сделал паузу, потом шепотом добавил. — Мне ответили — их нет…
Царь неожиданно зажмурился, повертел головой, потом спросил.
— Что делать, брат? Ассирийцы, мидийские кочевники прут на нас. Они подошли к Хамату. В городе решили не сопротивляться.
Наступило молчание. Матфания боялся рот открыть — с чего это Иоаким просит у него совет? Может, ловит на слове? Или просто тихо безумствует в преддверии избиения народа, переселения в это, будь оно проклято, болото между двумя реками, куда однажды уже был выведен еврейский народ.
— Может, перехватить Нехао возле Ашкелона и пленить? Или проводить до границы с царскими почестями?
— Не з-знаю, — ответил младший брат. — Попробуй принести жертвы в храме.
— Кому?! — ощерился Иоаким. — Яхве, Молоху, Баалу, Мардуку, Мелькарту или Амону?.. А может, Астарте или как она у них там, на Евфрате, — Иннане?
— Тогда сними бремя долгов с простого народа, освободи тех, кто попал в рабство… Кинь клич, собери армию… Встань стеной у Самарии…
— Может, лучше у Мегиддо? — скривился царь.
Он помолчал, потом добавил.
— Снять бремя долгов?.. А из чего дань платить? Сто талантов серебра и талант золота!..[77] Переплавить храмовую посуду?
Он махнул рукой и, коротко бросив на прощание: «Пустое…» — удалился. Пришел срок и распростился Иоаким с жизнью — сердце не выдержало поселившегося в нем ужаса. Царем правитель Вавилона поставил сына Иоакима Иехонию. Однако племянник недолго тешился царской тиарой — спустя три месяца Навуходоносор отправил его в Вавилон, в плен. Говорят, тоже сидит здесь, в доме стражи. Живет в довольстве, с женами и детьми. Все необходимое получает из вавилонской казны. Как сыр в масле катается… Может, врут, и братишка сидит рядышком за стенкой?..
