бьющего по металлическим крышам домов. Промокнув до нитки, я встал и каким-то чудом добрался до Афры: узнал розовую простынь, свисавшую с бельевой веревки. Дождь лил как из ведра. В дом налетели мухи, кружась над осьминогом.
Афра уже проснулась. Она лежала на спине, глядя в потолок, словно смотрела на звезды, и крутила в руках стеклянный шарик, как делал это Мухаммед.
– Куда ты ходил? – спросила жена.
– Вышел на улицу и потерялся.
– Я всю ночь не спала. Начался дождь, он был повсюду, даже в моих мыслях.
Я махнул рукой над осьминогом, разгоняя мух, кружившихся в нашей части домика, но они вновь возвращались к осьминогу, словно их тянуло магнитом.
– Ты голодна? – спросил я.
– Хочешь, чтобы я ела осьминога вместе с мухами?
– Нет, – засмеялся я. – У нас есть хлеб и шоколадная паста.
Я достал из бумажного пакета буханку и поломал на куски, оставив немного Мухаммеду. Потом открыл «Нутеллу», думая, как бы намазать ее, не имея ножа. Афра предложила макать хлеб в шоколад.
Позже, когда наконец закончился дождь, я снова отправился на поиски Мухаммеда. Сперва бродил по территории, пробираясь между бесконечными рядами коробок для людей, проходя под бельем на растянутых веревках, и звал мальчика по имени.
Земля пропиталась водой – даже ботинки возле порогов наполнились ею. Белый щебень удерживал влагу не полностью. Казалось, вода льется из самого моря. Колючая проволока теперь сверкала серебром, словно сияющий жидкий металл. Окружающее пространство еще больше походило на тюрьму. Выглянуло солнце, и повсюду скользили блики и отражения.
Я прошел к старому приюту. На ступеньках сидел подросток в наушниках, прислонив голову к стене и прикрыв глаза. Я легонько толкнул его, чтобы спросить, не видел ли он кого-нибудь похожего на Мухаммеда. Но голова парня склонилась к плечу, а глаза едва приоткрылись. Я слышал, как на верхних этажах играли дети, оттуда доносились слабые отголоски смеха, и я пошел на звук по коридорам до четвертого этажа, заглядывая в каждую комнату: внутри вместо ширм висели одеяла, аккуратными рядами стояли ботинки, иногда перед глазами мелькали волосы, руки, ноги. Я позвал: «Мухаммед!» – на что отозвался хриплый старик: «Да!» – а потом: «Что вы хотите? Я здесь! Вы пришли забрать меня?»
Я все еще слышал его, удаляясь по коридору. Дети были в последней комнате, полной игрушек, настольных игр и шариков. Рядом с самыми маленькими сидели на корточках работники НПО. Одна из девушек держала на руках малыша. Наши взгляды встретились, и она подошла поздороваться.
– Это детский центр, – сказала девушка, произнося слова очень медленно.
– Ясно, – сказал я. – Я ищу сына.
– Имя?
– Мухаммед.
– Возраст?
– Семь лет.
– Как он выглядит?
– У него черные волосы и черные глаза. Не карие. А черные, как ночное небо.
Девушка задумалась, но тут же покачала головой:
– Не беспокойтесь, он обязательно найдется, так всегда бывает. Когда он придет, передайте ему это.
Девушка порылась в пластиковом контейнере и достала коробку цветных карандашей, прикрепленных к блокноту. Я поблагодарил ее и ушел, направившись по коридору и вниз по лестнице. По сторонам мне мерещились призраки людей, прикованных цепями к кроватям. Я слышал странные звуки – не детский смех, а что-то на грани реальности, – голоса людей, потерявших человеческий облик.
Я поспешил на выход, вниз по лестнице, скорее на серебристый свет и дальше – в порт. В кафе было много людей. Немного посидел там. Зарядил телефон и выпил кофе, наблюдая за двумя женщинами – похоже, матерью и дочерью, которые разносили стаканы с водой, чай и кофе, общались с беженцами, стараясь по возможности говорить по-арабски или на фарси. Сегодня я видел и отца с сыном: мальчик – словно уменьшенная копия отца, только без усов. Позволил себе немного расслабиться, откинулся на стуле и закрыл глаза, прислушиваясь к разговорам и далекому грохоту грома над морем.
Я провел там обеденное время, но Мухаммед так и не объявился. В четыре часа пошел в центр регистрации – узнать, проверили ли наши документы и дали ли нам разрешение. Сотни людей собрались возле растерянного мужчины: он стоял на табурете, поднимая карточки и выкрикивая имена. Нашего он не назвал, и я даже обрадовался, потому что не хотел уезжать без Мухаммеда.
Следующий день пролетел схожим образом; солнце высушило лужи, потеплел ветер. Темнота отступила. Новоприбывших, принесенных волнами на остров, становилось больше, все меньше людей уезжало, но кругом царило умиротворение. Множество звуков слились воедино, превратившись в стук дождя, шум волн, жужжание мух над тушкой осьминога. От земли за лагерем шел свежий сладкий аромат, деревья набирали бутоны, чтобы принести плоды.
Но нигде не было Мухаммеда.
К вечеру следующего дня я утратил надежду. Достал из упаковки цветные карандаши.
– Что это? – спросила Афра, навострив уши. – Что ты открываешь?
– Карандаши.
– Цветные?
– Да.
– А есть бумага?
– Да, блокнот.
– Можно мне?
Я положил их перед ней и подвинул ее руку. Открыл блокнот, перекладывая его Афре на колени.
– Спасибо, – сказала она.
Лег на кровать, глядя в потолок – на пауков и застрявших в паутинах насекомых – и слушая тихие разговоры за ширмой и на улице, шуршание карандаша по бумаге.
Через несколько часов стемнело.
– Я нарисовала это для тебя, – наконец сказала Афра.
Картинка сильно отличалась от прежних ее работ. Жена изобразила поле цветов с единственным деревом.
– Но как ты это нарисовала? – спросил я.
– Я чувствую на бумаге штрихи карандаша.
Я снова посмотрел на рисунок. Цвета были неправильными: синее дерево, красное небо. Несмотря на ломаные линии и изображенные невпопад листья и цветы, картинка притягивала взгляд чарующей, необъяснимой красотой, словно обрывок сна, мир за пределами нашего воображения.
На следующий день мое имя назвали в центре регистрации. Мне вручили карточки и разрешение на отправку с острова в Афины: Нури Ибрагим, Афра Ибрагим и Сами Ибрагим. В желудке все перевернулось, когда я увидел имя сына, напечатанное на листе бумаги. Сами. Сами Ибрагим. Словно он все еще был среди нас.
Я не сказал Афре, что нам выдали разрешение, и не пошел в бюро путешествий, чтобы купить билеты на паром. Проходили дни и ночи, Афра все больше тревожилась.
– Мне снятся кошмары, – сказала она. – Я умерла, а надо мной летают мухи, и я никак не могу их отогнать!
– Не волнуйся, – сказал я. – Мы скоро уедем с этого острова.
– Мне здесь не нравится, – проговорила она. – В этом месте полно призраков.
– Каких призраков?
– Не знаю, – сказала она. – Это нечто не из мира людей.
Я понимал Афру. Знал, что нам пора ехать, но не хотел уезжать
