— Мой великий ишан, я тоже хочу выяснить кое-что, — вставил словечко Мадреим. — Как-то на «ага-бии» Ерназар Алакоз заявил: «Только сильный человек, ни от кого не зависимый, имеет право говорить от имени слабых!» Что бы это значило?..
— Джигиты, вы счастливы, потому что доверчивы и простодушны! Бог на стороне доверчивых и простодушных людей! Вопросы ваши разные только на первый взгляд. Ответ на них можно дать один: если ворона хочет своей гибели, она заигрывает с беркутом… Этот ваш Алакоз-палван, видать, ворон, который заигрывает с беркутом… — Ишан выразительно покосился на Ерназара-младшего.- …Ханский дворец?.. Как же лучше описать его, чтобы вы поняли суть?.. Снаружи он и красив, и страшен! Да, да, и красив, и страшен. Он манит, ослепляет, притягивает к себе своим блеском. Однако люди проницательные понимают: дворец сияет не солнечным блеском, не золотом. На нем — позолота, подделка под золото. Но в этом блеске и сиянии его могучая сила. Она многих обманывает, многих ослепляет. И вашего Алакоза — тоже. — Ишан глубоко вздохнул, паль цы еще проворнее побежали по четкам. — Русский посол, говорите вы, печется о Персии… Вы, жители аула, вспомните-ка: какой пес лает громче других?.. Не умеющий кусаться.
— Мой великий ишан, Алакоз как-то, беседуя с нами, так сказал: «После встречи с Грушиным я будто солнце увидел! Солнце, выходящее из-за туч!»-Ма-мыт-бий потеребил тонкие усики, победно прищурившись.
Саипназар негодующе фыркнул: «И этот туда же!..» Ишан укоризненно покачал головой.
— Мамыт-бий, вы же разумный человек! Неужто вы забыли, что солнце не только выходит из-за туч. но и прячется за тучи, уходит за тучи, уходит за горизонт? И тогда наступает ночь!
— Наш уважаемый ишан, вы не верите обещаниям русских? Считаете их пустой похвальбой? — пристал к ишану Ерназар-младший, — Не имеете ли вы в виду, что для каракалпаков лучше воробей в руках, чем утка в небе?..
Ишан надулся, побагровел, от его радушия и благостности не осталось и следа. Он обиделся и не считал нужным скрывать свою обиду. Однако Ерназар-младший никак не мог угомониться. Упрямое желание выяснить все, что он намеревался, понесло его как норовистого скакуна.
— Наш великий ишан, ходили разговоры, что вы советовали хану отправить посланца в Герат, к ингли-сам. Тот возвратился ни с чем. Еще люди толкуют, что инглисы убоялись русских. Когда я учился в медресе, в Хиве, у нас даже поговаривали потихоньку, тайком, будто наш хан тоже побаивается русского царя…
Сейчас испугались и стали побаиваться за своего напористого товарища его спутники: ишан сделался туча тучей.
— Язык у тебя, парень, острый, но он не заменит меча! — процедил сквозь зубы ишан. — Инглисы — сторонники спокойствия на земле, мирной жизни, поэтому-то они и не стали встревать в войну хана против русских. Не делайте поспешных выводов… Инглисы еще придут в Хорезм, но придут как братья, как старшие братья!.. Русский посол затеял свару из-за иранских пленных, потому что его держава хочет развязать с нами войну! А инглисы в этот спор ввязываться не хотят. Слабые всегда нанизывают на свои языки колючки, чтобы казаться больно сильными да храбрыми…
Все притихли, призадумались, даже Ерназар-младший, кажется, успокоился.
— Уважаемые гости, жива-здорова ли семья Ала-коз-палвана?
— Э-э-э, — пренебрежительно протянул Мамыт-бий, — затычка в каждом уголочке его юрты — его мать… Поди разберись, что у нее на душе — радость ли, горе!
— Расскажу вам одну коротенькую притчу, — голос ишана опять обрел мягкость, бархатистость. — Джигит, похожий на Алакоз-палвана, как-то поинтересовался у своей матери-вдовы, каким-де человеком был его отец? Мать ему в ответ: «Сын мой, год, когда ты родился, был смутным годом, не помню…»
Все расхохотались, а ишан с невинным видом добавил:
— Я наслышан и об Айдосе, и его младших братьях… Правда ли то, что болтают досужие языки?.. Дескать, Алакоз-палван родился от Айдоса, а не от Мыржыка?
Саипназар просиял, широкая улыбка расплылась на его крупном лице; большая, как зерно жареной кукурузы, родинка на левой ноздре ушла в складки кожи. Он заерзал в нетерпении на месте, ожидая, что же скажут его спутники, его аульчане.
— Айдос был очень похож на своих братьев, — первым нашелся Мамыт.
— Не сердитесь, коли что не так: за что купил, как говорится, за то и продаю. Но толкуют, что Айдос поссорился с младшими братьями из-за Кумар, не поделили жеребцы кобылу… Правда ли, что в молодости не было равной ей красавицы?
Тем, кто недолюбливал Ерназара или тайно завидовал ему, сплетня эта была в радость. Однако Мамыт, хотя и не был другом Ерназара, оскорбился за честь рода, к которому они оба принадлежали.
— Наш великий ишан, мало ли всяких сплетен ходит по свету о разных людях… Думаю, на Кумар клевещут. После смерти своего младшего брата Айдос отказался взять сноху в жены: как же я, сказал он, могу заставлять жену забывать мужа?
— Мой великий ишан, Мамыт ведь из рода колдау-лы… Он и не хочет чернить свой род! — не выдержал Саипназар. — А на самом-то деле все так оно и было, как вы изложить изволили.
— А что будет, если на троне в Хиве окажется другой хан? — полюбопытствовал Ерназар-младший.
Ишан ответил без промедления:
— Все люди в этом мире — гости! Случайные гости! А вот в загробном мире мы все постоянные жильцы. Бог создал нас смертными! Наступит смертный час и для нынешнего великого хана. Но вместо него на трон взойдет его сын или кто-либо из ближайших родственников. Тем и велик наш бог, что все предусмотрел! Преемственность великих мира сего — одна из его мудростей. Ханство, верховная власть — незыблемы и вечны!
Ерназар-младший понял: ишан притворяется, что до него не дошел смысл вопроса. Бесполезно вновь к нему обращаться с тем же…
— Правда ли, наш досточтимый ишан, что хивинское войско совершило набег на Бухару? — поинтересовался Фазыл.
— Бухара и Хива — две опоры, два светоча ислама на Востоке. Не вижу большого греха в том, что между ними иногда возникают распри. Это лишь легкая ссора греющихся у одного очага. До меня дошли также сообщения о подвигах Ерназар Алакоза во время этого набега.
— Каких таких подвигах? — с завистью осведомился Саипназар.
— Подвиг на войне один — наступать на врага, не страшась его! Тогда враг отступает и бежит. Алакоз за храбрость получил из рук хана белый нож, удостоверяющий его бийство.
— Ого! Значит, отныне все его потомки будут в почете! — В голосе Фазыла проскользнуло уныние.
— Фазыл, не скачите на коне неучтивости! — неожиданно оборвал его ишан. — Я лично не удивлюсь, если у Алакоза в сердце змеиное гнездо! Но убедиться в этом возможно будет лишь тогда, когда он останется без головы! — Ишан не скрывал свою ненависть к Алакозу.
— А правду рассказывают, что Алакоз освободил мятежного туркмена по имени Аннамурат, выступившего против хана? — обратился к ишану Ерназар-младший.
— Я же сказал: сердце его — скопище змей! — повторил ишан с раздражением. — Однако беседе — свое время, а угощению — свое!..
Ишан не сквалыжничал, не трясся над поступающими от мусульман обильными подношениями. Особую щедрость и уважение высказывал он биям, старейшинам родов: перед каждым ставил — не жалел! — по бараньей голове. Сегодня он не поскупился тоже, приказал зарезать по одной овце на гостя. Каракалпаки были растроганы и польщены.
Когда после обильной трапезы они получили разрешение удалиться, Фазыл слегка замешкался, поотстал от своих спутников.
— Научись держать рот на замке! — сурово отчитал его ишан. — Сейчас зачем-то вылез! Хвалился, я знаю, и раньше хвастался тем, что это я выхлопотал у хана для тебя должность — за убийство Генжемурата! Помалкивай!
— Пусть волчанка, пусть волдыри выскочат у меня на языке, если я этим хвастался. Верьте мне, я плетка в вашей руке!
— Ладно, присылай поскорее Касыма.
С тех пор как Сержанбай привез Гулзибу из Хивы, она не осушала глаз. Сержанбай тоже извелся, потерял сон и покой. Его терзали тревога и опасение, как бы Гулзиба не наложила на себя руки, — уж больно она отчаивалась. Бай перестал доверять Улбосын. Он подозревал, что она может помочь Гулзибе бежать опять или — того хуже и страшнее! — убьет ее. Бай сторожил Гулзибу и днем и ночью: он боялся'от лучиться из дому хотя бы ненадолго. Но так не могло продолжаться вечно, хозяйство требовало его рук… Сержанбай долго-долго перебирал в уме, кого же взять ему в работники вместо нечестивца Рузмата. Нужен был человек, слепо преданный ему, такой, который вслед за ним белое назовет черным, а черное — белым!
Бай нашел его совсем рядом. Когда он заикнулся об этом Маулену-желтому, тот обрадовался всей душой: наконец-то его придурковатый брат Рустем будет сам себя кормить-поить! Слезет с его шеи!..
