Однажды Митька уже заявил матери о своем намерении жениться на Олимпиаде. В доме поднялся такой ералаш, что хоть хватай веревку и лезь в петлю. Мать за икону – и проклинать. Сноха Аришка – нос кверху, о невестке слышать не хочет, разделом хозяйства грозит, и Иван на ее руку тянет.
Все произошло накануне престольного праздника. Иван предложил поехать на Ярташкинские хутора невесту смотреть, а Митька уперся. Пришел на конюшню к Микешке, сел на ларь и чуть не со слезами:
– Что мне делать, Микешка?
– Ежели такое дело, – выслушав его, заговорил Микешка, – я бы на твоем месте разом все прикончил…
– Как прикончить, научи! – попросил Митька.
– Пошел бы к отцу Николаю, договорился… и темной ночкой обвенчался… Что у тебя, денег нет?.. Заплатишь хорошенько…
– Ну, положим, есть у меня полсотни рублев… А больше Ивашка не даст…
– Какой же ты тогда хозяин?.. На золоте сидишь, а в кармане полушка, – сказал Микешка, не подозревая, какого жаркого огонька он подбросил в Митькино сердце.
– Я покажу, кто здеся хозяин, – пригрозил Митька.
Вечером он незаметно пробрался в дом попа. Отец Николай собирался спать. В длинной ночной рубахе стоял перед зеркалом и расчесывал густую с проседью бороду. Из другой комнаты выглянула черноволосая, с насмешливыми, такими же круглыми, как у отца, глазами девочка и с дерзким любопытством осмотрела голубой Митькин чекмень и рыжие кудри.
– Лидуха-галчонок, кшы спать, – увидев в зеркало ее улыбающееся личико, сказал отец Николай.
«И правда, на галчонка смахивает», – подумал Митька.
Он надул щеки. Девочка потешно сморщила нос и, показав забавному гостю язычок, шмыгнула за дверь. Это развеселило Митьку. Разумеется, в то время никому и в голову не могло прийти, что из этой девочки впоследствии выйдет известная русская писательница.
– Я к вам по делу, отец Николай, – откашливаясь в кулак, проговорил Митька.
– Что за дело в такой поздний час?
– Мне обвенчаться надо, да так… ну, как говорится, и все такое.
– В добрый час, хоть завтра, – зевая, ответил отец Николай.
– Тут такое дело, украдкой надо. – Митька сбивчиво рассказал всю свою историю.
– Не годится без согласия-то родителей.
– А ежели, скажем, она в положении? – соврал Митька. – Как же я могу дите свое оставить?
– Это, брат, похвально. Ничего не могу сказать… Значит, дурак Ванька на золоте помешался?.. А с матерью я потом сам поговорю… Приходите… Совет да любовь… Только жить где будете?
– Строиться начну, а покамест у ней поживем.
Спать Митька в эту ночь пришел на сеновал.
– Завтра, Микифор, чтобы лошади чуть свет дома были. Далеко поедем… Как моргну, в один момент запрягай, – приказал Митька, перед тем как улечься на кошме.
– Куды поедем, Митрий Лександрыч? – спросил Микешка.
– На кудыкину гору. Спи… Ежели кто придет меня будить, гони всех к черту… Скажи, ни в какую церкву я не пойду, слышишь?
– Слышу.
Утром, когда все ушли в церковь, Митька слез с сеновала и приказал Микешке выводить лошадей. Сам он несколько раз подходил к каменному амбару, трогал огромный висячий замок. Остановившись посреди двора, о чем-то задумался.
– Может, скажешь, куда поедем-то? – не удержавшись, спросил Микешка.
– Делай, что тебе говорят… Где у нас железный лом?
– Вон под навесом стоит… Да зачем он тебе понадобился? – не унимался Микешка, дивясь лихорадочной возбужденности молодого хозяина.
Митька бросился под навес, схватил тяжелый лом, подойдя к Микешке, глядя на него шалыми, налитыми кровью глазами, задыхаясь, проговорил:
– Ежели ты каждый раз будешь меня спрашивать, куды да зачем, то сейчас же вались к чертовой бабушке! Понял? Чтобы духу твоего тут не было! И вообще, покороче держи язык!.. Мне нужен кучер, как коршун, раз – и в небе! А ты тары-бары растабариваешь! Навоз ты конский, а не кучер! Запрягай живо!
– Да мне-то што? Я с моим удовольствием, – растерянно пробормотал Микешка и тут же подумал: «А ведь настоящий хозяин, едрена корень. Чего это он так взбесился?»
– Только не суетись и не юли. Подкатывай тарантас к анбару. Смотри, в другой раз две обедни служить не буду, – с угрозой добавил Митька и чертом посмотрел на кучера. Сам подошел к амбарной двери, оттолкнув ногой ласкавшегося желтого волкодава, привязанного на длинной цепи, сунул конец лома в дужку замка. Старые ржавые петли заскрежетали, не выдержали.
Бросив пристегивать постромки, Микешка стоял с разинутым ртом.
«Што ж он это задумал, шалопутный?» – думал кучер, испуганно посматривая на Митьку.
Тот уже вышел из амбара и торопливо надевал на плечо старую шашку. Подманив к себе Микешку, тихим, но твердым голосом сказал:
– Ежели кому про мое дело пикнешь, голову вот этой шашкой снесу, понял? Подкатывай к дверям…
Через минуту они выкатили из амбара два тяжелых бочонка, сделанных из мореного дуба, положили в пароконную бричку и закрыли пологом.
– Что это здесь такое, Митрий? – снова сорвалось у Микешки с языка.
– Еще раз спросишь, ей-богу, полосну клинком по шее… Что за человек!
– Да так с тобой можно в Сибирь угодить, – краснея от натуги и волнения, проговорил Микешка.
– Ежели ты трус, то иди к…
– Ну, нащет труса ты, хозяин, полегше… Да делай что хошь! Поехали, что ли? – берясь за вожжи, спросил Микешка.
– Валяй.
Когда выехали, Митька глухо приказал:
– Гони степью, минуя Ярташкинские хутора. В город поедем.
Возвратившись из церкви, Иван Степанов в ожидании, пока соберут на стол, вышел во двор и по прирычке бросил взгляд на амбар, но ничего подозрительного не заметил. Пристроенный Митькой замок висел на месте.
Сейфа у Степановых не было, золото они хранили в бочонках. Каждый день Иван собирался перенести бочонки в горницу, в подпол. Но там не было запора, ключ же от амбара он носил всегда с собой.
Поэтому хватились только к вечеру, когда Аришка, растолкав пьяного Ивана, попросила ключи. Ей потребовалась мука.
Погоня во главе с Иваном выехала ночью и помчалась по большому шляху. Задержаться пришлось потому, что лошади были угнаны в ночное. Кроме того, по станице прошел слух, будто Митька сбежал вместе с Олимпиадой Лучевниковой. Слух этот распустила работница отца Николая, случайно услышавшая накануне Митькин разговор с попом. Иван, сев на коня, сначала поскакал к вдове. Застав ее дома, он изругал ни в чем не повинную Олимпиаду и осрамил на всю станицу.
Тем временем Митька проехал на крепких, выносливых конях больше ста верст. Еще засветло он был в городе. Последнее время он часто ездил туда с управляющим Сухановым закупать материалы, инструменты, нанимать рабочих. Поэтому Митька знал в городе несколько постоялых дворов. В одном из них он и остановился. Передав Микешке шашку, велел ему сидеть в тарантасе и никуда не отлучаться, а сам, почистив одежду от дорожной пыли, отправился в ближайший трактир. В этом заведении он бывал вместе с Сухановым и наблюдал, как решались за расстегаями многочисленные коммерческие дела. Здесь же сбывалось тайно привезенное из степей золото. Его скупали сам трактирщик и специальные люди. Но это были подставные лица. В действительности же главным скупщиком была, как поведал Митьке в свое время Тарас Маркелович Суханов, иностранная компания, возглавляемая Хевурдом.
В трактире было малолюдно и тихо. Минуя встрепенувшихся официантов, Митька подошел к буфетчику и небрежно кинул на стойку золотой червонец. Он уже прежде приметил, что так всегда делали приходившие сюда щеголи. На Митьке была казачья одежда: широкие брюки с голубыми лампасами, заправленные в лакированные сапоги, узкий ремешок с золотым набором на шелковой сиреневой рубахе. Все это шло к его высокой статной фигуре и давало повод думать, что приехал сынок богатого казачьего атамана или прасола.
– Что прикажете? – почтительно склонив голову, спросил буфетчик. – Не угодно ли за столик?
– Красного вина налей, – ответил Митька, косясь на молодого человека с усиками, евшего с ложечки за ближайшим к буфету столиком пышный бисквит.
– Бутылочку прикажете? Стаканчик? И еще что? – ворковал буфетчик сладким голосом.
– Давай бутылку и вон этова, что тот, в черном пиджаке, ест. – Митька указал пальцем в направлении посетителя, евшего бисквит, и вдруг неожиданно спросил улыбнувшегося буфетчика: – Слушай, приятель, а ты, случаем, не знаешь, где тут англичанин Хеворд проживает, а?
– Господин Хевурд? – вежливо поправил буфетчик. – Можно показать… Вы что, приезжий?
Господин в черном пиджаке при этих словах положил на стол чайную ложечку и повернул голову в сторону казака.
– Да, только что приехал, – ответил Митька.
– Если угодно, простите… я не знаю, с кем имею честь, – продолжал буфетчик.
– Я Степанов… с Синего Шихану… с прииска…
В прошлый наезд он почувствовал, что слова «Синий Шихан» имеют прямо-таки магическую силу. Продавцы, услышав, кто покупатель, бросались показывать и упаковывать товары как угорелые. Митьку и Суханова тащили в особые помещения, угощали вином, чаем. И сейчас кушавший за столом молодой человек так быстро вскочил, словно сидел на остром шиле.
