— Да, меня могут освободить — так же, как моего брата!
— Я должен прояснить для тебя несчастливое стечение обстоятельств, которое произошло на Кипре. Я понимаю, что действия, предпринятые Римом относительно этого острова, и смерть твоего брата могут послужить поводом для некоторых политических спекуляций. Видишь ли, в Риме у меня есть враги, которые жаждут от меня избавиться. Они не способны вынести громкой и убедительной критики. Следующий после меня — великий человек Марк Туллий Цицерон. От него они тоже непременно как-нибудь отделаются.
— Что ты имеешь в виду? — уточнил царь.
— Все просто. Цезарь собирается принять новое законодательство. Я был против. Поэтому от меня избавились. Цезарь и его бандит Клодий обвинили твоего брата в связях с пиратами и захватили остров вместе со всеми его богатствами. Я исполняю свой долг. Неважно, нравится мне происходящее или нет. По крайней мере, я не набиваю свою мошну кипрским золотом.
— Занятная история, — бросил царь.
— Я вижу, что ты не веришь мне, в этом твоя ошибка. Я не умею придумывать байки. У меня не хватает на них фантазии. Вот тебе мой совет. Не доверяй Помпею и Цезарю, иначе пожалеешь. В отличие от моих коллег и соратников в Риме, я всегда говорю правду.
— Каковы мои шансы на успех? — спросил царь.
Клеопатра заметила, что отца покорила честная прямота Катона.
— Возвращайся в Египет и примирись со своей страной. Я предложу тебе мои услуги. Поеду с тобой в Александрию. Я встречусь с предводителями разных партий, и вы заключите соглашение. Видишь, как далеко я готов пойти, чтобы спасти тебя от лжи и вымогательства, которые ждут тебя в Риме?
— Разве ты ничего не потребуешь взамен? — удивился царь.
— Владыка, мне хватает денег на все, что мне нужно.
— Это щедрое предложение, добрый человек, я обдумаю его. Что же ждет меня в противном случае?
— Ты уже догадался, что твой брат был слишком упрям. Если случится худшее и Рим покорит Египет, не противься неизбежному. Надень одежды жреца, спасай семью и живи в покое. Можешь вести дела с Помпеем и Цезарем, если они решат захватить твою страну и разграбить ее богатства. Они ведь в состоянии предложить тебе остаться на троне. Но конечно, лишь в том случае, если ты будешь только называться правителем, а править станет Рим.
Катон выпрямился и прижал руку к ноющему животу. Грозно подняв вверх указательный палец, он промолвил:
— Я говорю все это ради твоего блага. В Рим нельзя ехать с пустыми руками и открытыми карманами. Тебе придется расплачиваться за свое доверие до конца дней.
* * *
— Не пойму, унизили меня или нет.
Авлет не верил римлянину, но решил, что Катон от чистого сердца предложил вместе поехать в Александрию. Царевна полагала, что намерения римлянина не столь чисты, но была убеждена: возвращение будет позорным финалом их путешествия. А родичи считали, что над царем попросту посмеялись.
— Напиши Деметрию, — приказал царь своему секретарю. — Сообщи о предложении Марка Катона и спроси, не приведет ли это к новым волнениям.
Но, вернувшись в отведенные гостям покои родосского дворца, царь получил письмо, которое и решило его выбор.
Птолемею XII Авлету, бывшему царю Египта
От Мелеагра, регента и советника царицы Клеопатры VI Трифены.
Прилагаю документ, подписанный египетскими и греческими предводителями фратрий нашего города. Жители Александрии и Верхнего и Нижнего Царств объявляют тебя узурпатором. Ты смещен с трона. Владычицей Египта признана твоя жена, царица Клеопатра VI Трифена. Тебе и твоей дочери, царевне Клеопатре, запрещено появляться на территории Египетского царства. Если вы вернетесь в земли Египта, то будете преданы смерти.
Авлет выронил письмо. Его большое тело затряслось, краска залила щеки, нос, шею и лоб.
— Предатели! Сволочи! — заревел царь, брызгая слюной во все стороны. — Лживая шлюха! Она опозорила память своей матери!
Царь схватил стул и ударил об пол, отчего одна ножка разлетелась вдребезги. Все молча смотрели на правителя. Клеопатра сжалась в комок, ожидая, когда минет отцовский гнев. А сама гадала, какую роль во всем этом сыграла Береника.
— В Рим! — приказал царь. — В Рим!
Он поднял отломанную ножку стула и погрозил ею в пространство.
— Даже если мне придется отдать все свои деньги до последнего медяка, я убью эту тварь!
Правитель принялся возбужденно расхаживать по залу, хлопая ножкой стула по ладони.
— Она еще взвоет, когда ее выволокут из кровати римские легионеры. Я прикажу, чтобы с ней обращались как со шлюхой. Другого она не заслуживает. — Лицо Авлета застыло холодной маской. — А когда она попросит о смерти, я своими руками перережу ей глотку.
— Отец, а как же Деметрий? — забеспокоилась Клеопатра, которая не желала оставлять ученого на милость Теа. — Его же убьют! Мы должны забрать его оттуда! Нужно было взять его с собой… А Береника? Евнух что-нибудь написал о них?
Царь молчал, его лицо окаменело. Уж лучше бы он бушевал. Это хладнокровное молчание было опасней всего.
— Теа сидит на троне, а евнух правит страной. Ни слова о Деметрий, ни слова о Беренике. Но если они сговорились с Теа, я убью их всех.
Мохама запрокинула голову, подняла вверх маленькую ягодку и уронила ее в открытый рот. Она знала, что за ней наблюдает весь корабль — солдаты, царские родичи, слуги и сам царь. Девушка прожевала мякоть черешни, покатала косточку за щекой. Наконец она подошла к борту и выплюнула косточку в воду.
Царевна сердито ждала, пока телохранительница вернется за столик. Ей самой хотелось съесть все ягоды и не делиться с Мохамой, которая любила дразнить таким образом мужчин. Но девочка знала, что Мохама обожает черешни: в пустыне они не росли. И царевна, у которой пропал аппетит и которой всю жизнь ни в чем не отказывали, оставила ягоды подруге.
Все только что отобедали. Свита расположилась на палубе погреться в лучах полуденного солнца, словно они плыли не на утлом кораблике по опасному морю, а на широкой барже по спокойному Нилу. Весла были подняты, паруса раздувал свежий морской ветер.
Клеопатра и Мохама сидели под белым палубным тентом и играли в кости. Набор костей из мрамора подарил Авлету один из римских гостей, и до прибытия в Рим царь собирался научиться в них играть. Ему сказали, что римляне жить не могут без этой игры, поэтому царевна также увлеклась костями. Она научила и Мохаму и теперь злилась, если подруге улыбалась удача. За ними следило множество глаз, потому что Мохама нарядилась сегодня в простое льняное платье, сквозь ткань которого просвечивали ее темные соски, напряженные от прохлады.
— Твоя очередь бросать кости, мне уже надоело сидеть и ждать, — хмуро заметила Клеопатра. — Терпеть не могу ждать! Я прикажу тебя высечь!
— Как мне страшно, — усмехнулась Мохама.
Она лениво огляделась, чтобы удостовериться, все ли взгляды направлены на ее роскошное тело. Все. Девушка потянулась к корзинке с черешней и долго выбирала самую спелую ягодку, взяла ее и подняла над открытым ртом.
— Если ты не будешь бросать, я тебя задушу, — пообещала царевна.
У нее на душе было неспокойно. Они покидали Родос поспешно, едва успев собраться. Узнав о мятеже Теа, царь больше ни с кем не говорил и проводил дни наедине с Гекатой, ворча и жалуясь на судьбу. Наложница нежно гладила его по руке, подливала вина и терпеливо выслушивала гневные и бессвязные речи. Авлет сторонился дочери. Девочка гадала, не стал ли отец сомневаться и в ее верности, хотя она никогда не притворялась, что любит мачеху и доверяет ей. Видимо, царь досадовал, что дочка оказалась предусмотрительней его. Царевна знала: со временем царь снова приблизит ее, нужно только подождать. Но ждать оказалось тяжело.
Мохама взяла кожаный стаканчик с костями и принялась трясти его, покачивая бедрами.
— Мы танцуем или в кости играем? — возмутилась Клеопатра. — Ты съела две тысячи черешен! Я возвращаюсь в свою каюту!
Мохама улыбнулась и уступила. Она бросила кости и проследила за шестигранными кубиками, покатившимися по столу. Когда кости замерли, девушка внезапно всхлипнула и схватилась за горло.
— Три! — радостно воскликнула царевна. — Ты проиграла!
Мохама упала грудью на столик, ударившись подбородком о деревянную столешницу. Изо рта у нее потекла темная желчь. Глаза Мохамы закатились, и несчастная рухнула на палубу. Ее вырвало. Девушка попыталась отползти в сторону, но силы оставили ее. Мохама закричала. Услышав крик, царь оттолкнул Гекату и бросился к столику дочери. Хармиона обняла царевну и хотела закрыть ей рукой глаза, но Клеопатра принялась вырываться и кричать, чтобы отец спас Мохаму.
