Чем-то он напоминал Сашику Лапищева – тоже из мастеровых.
Прошлым летом Сашик видел его и всю его семью на левом берегу Сунгари. Он подошёл к расположившемуся на песке семейству, поздоровался, они обменялись несколькими вежливыми фразами, и Сашик ушёл, не заметив, как при их коротком разговоре зарделась одна из дочерей Василия Корнеевича. А Василий Корнеевич это заметил.
Сашик досиживал за своим рабочим столом, не вникая в содержание, перебирал бумаги и случайно посмотрел в сторону Василия Корнеевича. Тот сидел и в упор глядел на него, потом тяжело вздохнул, снял нарукавники, спрятал их в ящик, встал, поклонился на японский манер и сказал:
– «Своя нора», Саша-сан!
Сашик привстал и вежливо поклонился, а после его ухода облегчённо вздохнул: «Тяжело старику, четыре дочери, и никто замуж не берёт. Надо бы и пособолезновать! Однако сам виноват – держит их в чёрном теле».
Тогда, на сунгарийском пляже, девушки, дочери Василия Корнеевича, сидели на большой подстилке в лёгких и коротких, но все же платьях, поджав и закрыв ими колени, так и сидели – четыре по углам. Сашик отошёл от них и устремился к своей расположившейся в нескольких сотнях метров компании. Компания была большая, человек пятнадцать или двадцать, и юноши, и девушки в купальных костюмах, загорелые, спортивные. Смех, игры, плавание наперегонки или «на силу» – против течения; волейбол. Многих своих друзей он знал с детства, а с кем-то познакомился уже в институте. В прибойном песке у них всегда были зарыты для охлаждения несколько бутылок пива и лимонада, и никаких подстилок – из воды и сразу на обжигающий песок.
Сашик вспомнил ту встречу с семейством Василия Корнеевича, но это воспоминание как пришло в голову, так и ушло.
«Мура, Мурочка! Узнать бы ещё! И правда, что ли, в кружевном воротничке и манжетах? А может, ещё и в носочках? Кружевных!»
Выйдя из конторы, он сразу оказался в горячем мареве городского воздуха. Несмотря на вечернее время и близость Сунгари, прохлады не было. Мимо, обдавая прохожих запахом пота, бежали рикши, пыхтели выхлопными газами автомобили, автобусы и грузовики. «Сейчас бы в городской сад или на пляж», – мелькнуло в голове у Сашика, но никак нельзя, надо было идти как раз в обратную сторону, через пахнущую окалиной железную дорогу в Новый город, где располагалась телефонная станция.
Он посмотрел на часы – ещё почти два часа надо куда-то себя девать.
Он прошёл мимо Софийской церкви и вошёл в длинные ряды Южного базара, здесь духота и запахи от китайских жаровен обдали его с новой силой.
«Нет! Я так не выдержу! – И тут в его голове возникла спасительная мысль: – Пойду-ка я проверю метку! А там, если все будет удачно, – и свою поставлю». Уверенным шагом он пересек рыночные ряды и по Новогородней улице направился к набережной. «Время ещё есть!»
Минут через десять он был уже на набережной Сунгари. Народу там было много, по узкому тротуару вдоль балюстрады гуляли искавшие прохлады люди. Лодок под набережной практически не было, почти все они виднелись на противоположном пологом берегу, где у воды отдыхала, наверное, половина города.
«Одна половина на набережной, другая – на том берегу! А кто же тогда в городе?»
Он прошёл до красивого деревянного киоска, стоявшего на середине тротуара и как будто бы срисованного с билибинских акварелей, взял бутылку прохладной, вытащенной продавцом изо льда сельтерской и присел на лавке. С лавки просматривался каменный столбик балюстрады, второй справа от спуска к воде, – метки на нём не было.
«Значит, моя очередь, если Мурочка не подведёт!»
Толпа на набережной была плотная, Сашик, не различая лиц, смотрел на людской поток и вдруг увидел Веру. Она медленно двигалась в толпе, облизывая мороженое, рядом с ней шёл Коити Кэндзи и что-то вполнаклона говорил ей. Верочка внимательно слушала, иногда кивала, совсем как взрослая, Сашик поискал глазами в толпе и увидел в нескольких шагах впереди Веры стайку её школьных подружек. Первое, что пришло ему в голову, – это то, что Верочке здорово влетит от матери, если она узнает, что та без Сони, без старшей сестры, пошла на набережную. И тут же пришла другая мысль: «А что тут делает Коити, рядом с Верой?»
Эта мысль почему-то показалась ему неприятной.
Он вспомнил тот зимний вечер уже больше двух лет назад, когда они с Соней в антракте на концерте певца Вертинского пили кофе в буфете Железнодорожного собрания и Соня, тихонечко подтолкнув Сашика локтем, показала на стоявшего со стаканом фруктовой воды молодого симпатичного японца. Тот в задумчивости мурлыкал под нос мелодию, которая перед самым антрактом последняя прозвучала со сцены. Это выглядело комично, и Сонечка, большая выдумщица, подошла к японцу со спины и в унисон, только чуть громче, чем он, стала напевать ту же мелодию. Японец сначала замолчал, потом стал крутить головой и наконец обернулся. Соня засмеялась, а японец застыл со стаканом в руке, неловко поклонился, и вода из его стакана выплеснулась на пол между ним и Соней. Ситуация из смешной превратилась в неловкую, и тут уже смутилась Соня. Так они ещё несколько секунд стояли друг против друга, Сашик понял, что надо идти на выручку, и подошёл с извинениями. Наверное, вся кровь, которая в этот момент текла в жилах японца, бросилась ему в лицо. Его матовая кожа стала тёмной, он отставил руку со стаканом в сторону и, не зная, к кому обращаться, быстро-быстро заговорил:
– Что вы, что вы! Я сам виноват! Я был такой неловкий! Хорошо, что не пролил воду на платье вашей… прекрасной девушки! Дамы! – Японец покраснел ещё больше: – Я так люблю русскую музыку, что задумался и, наверное, сделал что-то не так! Я, наверное, слишком громко пел? Вы меня простите, пожалуйста! Сумимасэн!
Японец говорил горячо, быстро и очень хорошо по-русски, и неловкость стала проходить.
– Александр Адельберг, – представился Сашик и представил Соню: – Софья Николаевна Ларсен.
– Соня, – представилась она и подала японцу руку.
– Коити Кэндзи, – представился японец.
Сашик и Соня кофе, а японец свою воду допивали уже втроём.
После концерта Коити Кэндзи нашёл Сашика и Соню в гардеробе и пригласил их на неделе посетить японский ресторан.
* * *
Коити так медленно шёл в толпе и был настолько занят разговором с Сониной сестрой Верой, что ни он, ни она не заметили сидевшего от них в двух шагах Сашика.
«Странно, – подумал Сашик, – странно для офицера разведки не видеть ничего вокруг себя. Наверное, сильно увлечён».
Он посмотрел на часы. Пора было идти.
До телефонной станции Сашик добирался не торопясь. По дороге он купил букетик полевых цветов и обдумывал, как и с чего начать разговор с Мурой. Эту Муру, телефонистку с городской станции, ему «подвесил» Лапищев, он так и сказал: «Александр, вы извините, что я вам подвешиваю эту девушку, но она нам очень нужна…» Сашик его спросил, что за девушка, но Лапищев ответил туманно, мол, живёт одна, родители с младшим братом переехали в Шанхай, спасая того от японской мобилизации; работает в справочной службе городской харбинской телефонной станции и может оказаться очень полезной. Ещё он сказал, что поскольку «в личном плане» Сашик «свободен», то ему и поручается «заняться ею, мол, больше некому: с ней надо познакомиться, выяснить её настроения, в том числе и политические, а после этого Сашик «передаст» её, то есть познакомит с кем-нибудь из «своих друзей», каких «друзей» – Лапищев не уточнил.
Разговор об этой девушке случился ещё зимой.
Он встал недалеко от парадного подъезда телефонной станции и стал ожидать восьми часов. Он только не был уверен в том, что она выйдет именно через этот подъезд, мало ли на станции может оказаться других служебных выходов и подъездов. Он нарушил рекомендацию Лапищева в дни смены Муры несколько раз дождаться её выхода, чтобы убедиться, что она выходит именно здесь.
Несмотря на ранний вечер, народу на улице было немного, и Сашик со своей бутоньеркой был заметен, и это его смущало. Он держал в руках хорошенький букетик: маленькие фиолетовые, сиреневые и жёлтые цветочки и зелёные острые стрелки какой-то декоративной травы. Показать бы маме, она бы быстро разобрала, что это за цветы и как их надо ставить в воду, чтобы букетик стоял долго, но как раз с мамой Сашику хотелось встретиться сейчас меньше всего. Телефонная станция располагалась всего лишь в нескольких кварталах от его дома, и мама часто прогуливалась здесь в это время, поскольку рядом находится огромный Чуринский магазин. Если она его увидит, стоящего с цветами на тротуаре и явно кого-то ждущего, будет много вопросов.
«В личном плане свободен», – крутилось в голове сказанное тогда Лапищевым. – Наверняка он имел в виду Соню! Соня мне как сестра! И при чём тут мама?»
