Успокоившись, я взглянул на Феридэ. Она улыбалась, и по бледному ее лицу текли слезы.
– Встань, Авто, отойди!
Я встал, поплелся к столу, сел. Мы долго смотрели друг на друга. Феридэ заговорила первая.
– Не смотри на меня так, не смотри! Сколько раз просить тебя! – Она закрыла лицо руками. – Я все знаю! И почему тебя отпустили в Тбилиси, и как погиб Щербина, и как вы ловили нарушителя… Все знаю… Знаю и то, что ты – хороший парень, что тебе сейчас очень, очень не хватает чего-то, может, любви… Ты ищешь ее и думаешь, что нашел мою любовь… Но вот этого я не знаю… Не знаю, ради меня ли ты вернулся из города? И потому я боюсь… Боюсь… Ты и сам-то не уверен, что это так… – У нее сорвался голос.
Я встал.
– Не подходи! – крикнула Феридэ.
– Феридэ…
– Уходи, Авто, оставь меня!.. Уходи…
– Хорошо, я уйду, Феридэ… Позволь мне прийти к тебе еще раз… Вот так, просто – прийти и смотреть на тебя…
– Уходи. И не спрашивай сейчас ни о чем… Потом…
– До свидания, Феридэ…
– Уходи, ради бога, уходи, Авто…
После гибели Щербины к нам из комендатуры прислали солдата – невысокого плотного крепыша. Он тихо вошел в комнату и нерешительно остановился у койки Щербины. Мы с Пархоменко играли в шахматы.
– Здравствуйте! – сказал он и поставил на пол чемодан. Мы кивнули ему головой и продолжали играть.
– Меня направили к вам… Старшина Зудов направил, по приказу майора Чхартишвили… – сказал он тихо.
Пархоменко встал.
– Как фамилия? – спросил он, окинув новичка критическим взглядом.
– Луговой, Владимир Петрович!
– Откуда сам?
– Из Серпухова.
– Подготовку прошел?
– Конечно!
– Ну-ка, поди сюда! Луговой подошел.
– Присаживайся! – Пархоменко уселся за стол.
– Садись, садись!
Луговой сел. Пархоменко расстегнул правый рукав и уперся локтем в стол.
– Дай руку!
Луговой помялся, потом тоже расстегнул рукав и протянул руку.
– Держись, парень! Посмотрим, каковы орлы на Серпуховщине!
Рука Лугового утонула в огромной ладони Пархоменко.
– Джакели, считай! – бросил он мне.
– Раз, два, три!
И в тот же миг две руки, сцепившись в мертвой хватке, задрожали на столе. Прошла минута, другая, третья… Лицо Пархоменко покраснело, на его широком лбу вздулись жилы… Он с шумом выдохнул и жадно, словно выброшенная из воды рыба, открыв рот, набрал в легкие свежий воздух. Это движение оказалось для него роковым. Кулак Лугового чуть заметно качнулся влево, потом медленно, медленно стал приближаться к столу, увлекая руку Пархоменко. Луговой побледнел, голубые его глаза налились кровью. Еще мгновение – и рука Пархоменко с глухим стуком упала на стол.
Луговой вытер пот с лица. Пархоменко сидел не двигаясь и, тяжело дыша, изумленно смотрел на свою ладонь.
– Ты кто? – спросил наконец он упавшим голосом.
– Чемпион Серпухова по поднятию тяжестей, – ответил Луговой, виновато улыбаясь.
– Чего же ты сразу не сказал?! Чуть все кишки у меня не оборвались! – Пархоменко встал и пересел на койку.
– А это так… Ты сильнее меня, только у меня рука лучше натренирована, – успокоил его Луговой.
– Натренирована… Ничего себе тренировка… – пробормотал Пархоменко. – А ты собак не боишься?
– Чего их бояться-то…
– Ну, коли так, быть тебе отныне хозяином Акбара!
– Воля ваша… – согласился Луговой.
– А теперь давай знакомиться… Я – Пархоменко, это – Джакели, наш старшой!.. Ну, мы с тобой уже пожали друг другу руки, поздоровайся теперь с ним!
Луговой вытянулся, откозырял мне и протянул руку. Я крепко пожал его сильную и вместе с тем удивительно мягкую ладонь.
– Теперь отдохни, ночью нам в наряд, – сказал я ему и вернулся к шахматам.
Луговой сел на койку Щербины и стал скидывать сапоги. Услышав скрип койки, Пархоменко взглянул на меня. Я отвел глаза. Он встал, прошелся по комнате, выпил воду и вдруг обернулся к Луговому.
– Володя!
– Слушаю! – поднял тот голову.
– Володя, пожалуйста, не ложись на эту койку… – Луговой непонимающе взглянул на Пархоменко, потом на меня.
– Прошу тебя… На ней никто не спит и не садится… Это… понимаешь… это койка Щербины…
Луговой быстро вскочил с койки и стал поправлять смятое одеяло.
– Ты не обижайся, Володя, – продолжал Пархоменко, – Щербина… Ты слышал про него? Ложись вот на мою койку, отдохни… Я сейчас же принесу новую… Только не обижайся, прошу тебя, ладно?
– Ребята… Да что вы… Извините меня… Но я ведь не знал… Извините… – Луговой покраснел от волнения. Я почувствовал, как к моему горлу подступает горький комок, и отвернулся. Пархоменко выпил стакан воды и вышел из комнаты. А Володя стоял с одним сапогом в руке, побледневший и растерянный.
Знойная лунная июльская ночь… Я, Пархоменко и Луговой сидим, расстегнув гимнастерки, в секрете и всматриваемся вдаль. В ночном бинокле нет нужды, освещенное серебристым светом луны село – как на ладони… Ничто не нарушает тишины, – лишь изнемогающий от жары Акбар, высунув язык, громко дышит.
…Жизнь на границе улеглась в обычное свое русло. Опять потянулись спокойные, мирные, похожие друг на друга дни. Неделю тому назад прошел сильный ливень. Пришлось перепахивать контрольную полосу, восстанавливать поврежденную связь… И снова жара – не знаешь, куда от нее укрыться…
Наш писатель, отслужив свое, возвратился в Тбилиси. Как-никак, мы привыкли к нему. Не знаю, сочинял он или говорил правду, но рассказывал интересные вещи. Провожали его всей заставой, торжественно – с оркестром, танцами, песнями. В тот вечер произошло странное событие: на наш концерт пришла Феридэ. Она не пела, не танцевала – сидела молча и смотрела. Я хотел было подойти к ней, но она глазами приказала: «Не смей!» И я повиновался. Потом она ушла. Концерт длился до полуночи. В заключение Мдинарадзе поднялся на сцену и произнес прощальную речь. Поблагодарил всех нас, наговорил с три короба: дескать, так и так, напишу, говорит, про вас, про границу. А что он напишет, когда писать-то не о чем? Да и кто его проверит? А, бог с ним, пусть пишет, что хочет, лишь бы получилось складно, пусть присочинит малость. Про Щербину, говорит, напишу. Посмотрим…
…На той стороне запустили белую ракету. Она взвилась высоко в небо, на минуту повисла над селом, потом зигзагами пошла вниз, на полпути погасла и упала где-то в кустарнике Акбар вскочил.
– Лежать! – приказал Луговой. Собака покорно легла …Да, о писателе… Проводили мы его, и опять стало по-прежнему скучно и однообразно. Правда, за последнее время участились экскурсии туристов. Бывают дни, приходится по три, по четыре раза встречать их, отвечать на одни и те же вопросы… Щербина умел с ними ладить. У нас с Пархоменко не получается. А Лугового вконец измотал этот страшилище Акбар…
…Взвилась еще ракета.
– Что они взбесились там, что ли? – проворчал Пархоменко.
– Ищут, наверно, чего-то, – сказал я.
– По-моему, от скуки, – добавил Луговой.
– Вставайте, пройдемся по участку! – предложил я. Луговой с собакой пошел вперед, мы – за ним. Только мы подошли к мостику, турки запустили третью ракету.
– Тут что-то не так! Может, позвоним на заставу? – спросил я.
– Чего звонить, не видят сами, что ли! – ответил Пархоменко. Он снял с плеча автомат и ускорил шаг. Я подошел к столбу и включил телефон.
– Дежурный слушает!
– Говорит Джакели. Турки запускают ракеты!
– Знаю.
– Что нам делать?
– Вести наблюдение. – Я выключил телефон.
Мы дошли до границы нашего участка и повернули обратно. Только засели в секрете, как с той стороны вновь взвилась ракета. На сей раз она вспыхнула довольно низко и, шипя, опустилась почти у самой нашей вышки.
– Вот сволочи! – выругался Пархоменко. – Затеяли тоже игру!.. – Мы поудобнее расположились на своих местах.
– Закурим, что ли? – предложил Пархоменко.
Я достал измятую пачку «Примы» и извлек из нее последнюю сигарету. Эх, к нам бы сейчас писателя Мдинарадзе! Целых два месяца мы добросовестно уничтожали его неиссякаемые запасы «Кента»! Вот было здорово!.. Что ж, придется удовлетвориться матушкой «Примой»!
Я чиркнул спичкой, и тотчас же резкий порыв ветра погасил пламя. Я взглянул на небо: белые рассеянные облака плыли в сторону моря. Неужели опять к дождю? Опять перепахивать контрольную полосу, восстанавливать связь, поправлять ступени… Невеселая перспектива!.. Кое-как я раскурил сигарету. Ветер усилился.
– Хорошо-о-о!.. Наконец-то вздохнул свободно! – произнес удовлетворенно Пархоменко, подставляя ветру распахнутую грудь. Потом вдруг обернулся ко мне:
– Э-э, довольно тебе!
Я протянул ему недокуренную сигарету. Он сильно затянулся и поперхнулся.
– Черт! Не табак, а каверна!.. На! – Он передал остаток сигареты Луговому.
– Что я, пепельница? Курить-то здесь нечего! – заворчал Луговой, но окурок тем не менее взял.
– Сигарета – не собака, сама за тобой не погонится! Ее нужно купить! – произнес назидательно Пархоменко.
