Комендант, однако, не торопился с выполнением приказа. Зная, что Паткуль богат, он хотел заставить его выкупить свободу; Паткуль отказывался. В результате этих препирательств время было упущено. Четверо шведских офицеров с конвоем явились в замок и отвезли пленника в Альтранштадт.
Над Паткулем тяготел смертный приговор, подписанный еще отцом Карла XII. Карл помнил только, что Паткуль родился его подданным, словно забыв, что теперь он является царским послом. Король приказал военному совету вынести Паткулю строгий приговор. Судьи приговорили его к колесованию и четвертованию.
Смертный приговор застал несчастного Паткуля почти в тот день, который обещал ему, быть может, наивысшую радость. Он был обручен с некоей саксонской дамой, госпожой д'Эйнзидель; давно намеченный срок их свадьбы пришелся как раз на время суда. Когда в камеру Паткуля вошел священник, он разрыдался в его объятиях. Паткуль просил его пойти к госпоже д'Эйнзидель и заверить ее, что он умирает преисполненный любви к ней.
Паткуль, человек храбрый, не смог оправиться от душевного потрясения и на месте казни. Увидев на эшафоте колеса и столбы, возведенные для его истязаний, он в судорогах повалился на руки сопровождавшего его офицера, который обнял его и накрыл плащом.
Стали читать приговор:
— «Сим извещается, что по чрезвычайному приказанию Его Величества, нашего всемилостивейшего государя…»
Услышав последние слова, Паткуль воскликнул:
— Какова милость!
Офицер, читавший бумагу, продолжил:
— «…этот человек, как изменник отечества…»
Паткуль вновь прервал его:
— Увы! Я слишком хорошо ему служил!
Дальнейшее он выслушал молча.
— «…присужден к колесованию и четвертованию во искупление своих вин и для примера другим. Пусть каждый остерегается измены и служит верно своему королю».
Карл лично дал подробную инструкцию палачу. Паткуль сначала должен был получить 16 ударов железной палкой, с долгими промежутками между ними. Первые же удары переломали ему кости рук, ног, ребра, позвоночник… Паткуль пополз к колесу, умоляя палача рубить. Его страдания были настолько ужасны, что офицер, руководивший казнью, дал знак палачу, несмотря на то что Паткуль не получил все назначенные удары палкой. Палач вначале отрубил голову (правда, только с четвертого взмаха) и затем четвертовал тело Паткуля.
Карл в гневе разжаловал офицера, нарушившего его инструкции.
Четвертованный труп Паткуля был оставлен на столбах до 1713 года, когда Август снова вступил на польский престол и велел убрать его. Прах Паткуля был доставлен в ящике в Варшаву. В это время с Августом находились французский посол и несколько придворных. Посмотрев на ящик, король сказал только: «Вот останки Паткуля!» — и не добавил к этому ничего; остальные побоялись заговорить о столь щекотливом для него деле.
Итак, двое врагов Карла — датский король и Август — были усмирены, третий, Паткуль, казнен. Оставался последний — русский царь.
4
Сразу после подписания Альтранштадтского мира Петр разослал европейским дворам письма, где назвал вероломством и трусостью выдачу Паткуля и призвал остальных государей вмешаться, чтобы предупредить оскорбление, которое в его лице Карл собирается нанести всем королевским особам, а также не гарантировать мирный договор, вырванный угрозами. Но эти письма лишь подтвердили могущество шведского короля: никто из государей не решился ради Паткуля угрожать Карлу войной и поддерживать свергнутого с польского престола саксонского курфюрста. В Европе все еще продолжалась война за испанское наследство, и силы Англии, Голландии, Австрии и Франции были скованы этой борьбой.
Петру советовали в ответ на казнь Паткуля репрессировать пленных шведских офицеров, но царь отверг это предложение.
Чтобы оживить антишведские настроения в Польше, Петр предпринял вторжение на ее территорию со значительными силами, дошел до Львова и велел собрать сейм. Во Львов съехались все, кого удалось собрать угрозами или соблазнить деньгами (затем сейм переехал в Люблин).
Казалось, в Польше вот-вот должен был появиться третий король. Однако всеобщее разорение Польши и неуверенность в способности русских противостоять шведскому королю заставили сейм действовать осмотрительнее: сенаторы ограничились тем, что не признали ни Августа, ни Станислава; новый король выбран не был.
Польша превратилась в арену войны всех против всех. Конфедераты, шведы, русские жгли, разоряли, убивали, насиловали. Стране грозило полное опустошение.
Это заставило Станислава вспомнить, что, собственно, из-за него шведы очутились в Саксонии, а на его родине подданные режут друг друга. 15 июля 1707 года он покинул Альтранштадт в сопровождении 16 шведских полков под началом Рёншельда. Карл выдал ему также большую сумму денег.
Появление Станислава и Рёншельда в Польше несколько успокоило сумятицу мятежей. Везде, где он проезжал, его приветливость и, главное, шведские деньги объединяли вокруг него шляхту. Петр без боя отступил в Литву, и Станислав мирно въехал в Варшаву.
5
Шведы благоденствовали в богатой Саксонии, наслаждаясь долгожданным миром; лишь их король не переменил привычек военной жизни. Карл вставал в четыре утра, одевался сам, за столом сидел не более четверти часа, трижды в день скакал верхом и устраивал ежедневные смотры и маневры.
6 сентября 1706 года, во время одного из таких учений, шведский отряд, возглавляемый королем, оказался недалеко от Дрездена, куда удалился после подписания Альтранштадтского мира забытый всеми Август. Карл, по обыкновению, ехал в 200-300 шагах впереди отряда с несколькими генералами. Он указал спутникам на город:
— Ну, раз мы так близко, поедем туда.
Не дожидаясь ответа, он пришпорил лошадь. Изумленные генералы поспешили за ним. Шведский отряд в считаные минуты потерял их из виду.
У городских ворот от короля и его свиты потребовали представиться. Король ответил, что его зовут Карл и он королевский драбант, остальные тоже сохранили инкогнито. Неузнанные, они въехали в Дрезден. Первым, кто опознал короля, был граф Флемминг, увидевший его на городской площади. Он не поверил своим глазам: зверь не просто оказался в ловушке, он, так сказать, сам забрел прямо на кухню!
По просьбе Карла Флемминг проводил его к Августу. Курфюрст находился в цейхгаузе, где обыкновенно занимался атлетическими упражнениями; вместе с ним была графиня Козел.
Раздался стук в дверь; Август разрешил войти. Карл, гремя шпорами, быстро подошел к нему и обнял со словами:
— Здравствуйте, брат мой!
Если бы Август дал волю чувствам, то это объятие, вероятно, оказалось бы для Карла последним: силач курфюрст просто задушил бы его. Но Август растерялся и бормотал какие-то любезности. Зато графиня Козел, как и Флемминг, сразу оценила положение; она приблизилась к Августу и шепнула, чтобы он велел арестовать короля.
Однако у Августа не хватило на это решимости. Карл догадался, о чем просит курфюрста графиня, и сделал знак растерявшемуся врагу. Август понял и велел графине удалиться; она подчинилась и вышла, метнув яростный взгляд в сторону шведского короля.
Карл вел себя как добрый друг. Он попросил Августа показать городские укрепления и улицы. Они вышли из цейхгауза, осмотрели валы и стены и, сопровождаемые привлеченными новостью горожанами, медленно дошли до ворот.
Здесь один ливонец, служивший у Августа, стал умолять курфюрста испросить для него прощение у короля, уверенный в том, что Карл не откажет Августу в такую опасную минуту. Август согласился и, взяв под руку Горна, изложил ему суть просьбы.
— Я надеюсь, что ваш государь не откажет мне, — добавил курфюрст.
— Вы его не знаете, — возразил Горн, — он вам откажет здесь скорее, чем в другом месте.
И действительно, Карл ответил на эту просьбу категорическим отказом.
Август проводил короля еще с полмили до Нейдорфа, где они простились. Это было прощание навсегда.
Офицеры покинутого Карлом отряда все это время пребывали в ужасе за его судьбу. Они сказали ему, что собирались осадить Дрезден, если бы узнали, что король пленен.
— Ладно, — улыбнулся Карл, — они не посмели бы!
Шведский генерал барон Штральгейм, узнав на следующий день, что после отъезда Карла Август собрал чрезвычайный совет, сказал: «Вот увидите, они совещаются о том, что им надо было сделать вчера».
Через несколько дней Карл, беседуя с кем-то об этом случае, обронил:
— Я положился на мою счастливую судьбу, но тем не менее я пережил не совсем хорошую минуту. Флемминг ни за что не хотел, чтобы я так скоро выехал из Дрездена.
Примерно тогда же произошел еще один случай, весьма характерный для Карла. Один ливонский перебежчик по фамилии Пайкель, взятый в плен и приговоренный стокгольмским сенатом к смерти, предложил в обмен на жизнь открыть секрет приготовления золота. Ему позволили произвести алхимические опыты в тюрьме, в присутствии полковника Гамильтона и членов магистрата. Все они свидетельствовали, что в тигле действительно оказался слиток золота, который отправили на стокгольмский монетный двор. По этому поводу был сделан ученый доклад в сенате, показавшийся столь важным, что бабка Карла приказала приостановить действие приговора и ходатайствовать перед королем о помиловании Пайкеля: не стоил ли философский камень головы одного мятежника? Надо сказать, что Карл считал подобный опыт возможным, но возмущенный тем, что с ним смеют торговаться о его решении, король заявил, что никогда никого не помилует из выгоды, если не сделал этого по дружбе, и ускорил день казни.
