Не успел еще стихнуть топот бойцов, как за кустами снова послышались шаги. Вера обернулась. Отбрасывая по пути раскидистые ветви орешника, на дорогу вышел полковник в сопровождении молодого командира.
– Как вы думаете лететь обратно? – спросил он у Веры, передавая ей пакет.
Вера раскрыла свой планшет и показала прежний маршрут.
– Нет, так нельзя!
Вера вытащила карту и положила на стол. Полковник провел карандашом зигзагообразную красную линию – новый маршрут:
– Немедленно вылетайте, а то еще, чего доброго, подстрелят. – И пожал ей руку.
– Есть немедленно вылетать! – Вера козырнула и быстро побежала на лужайку.
Увидев свой самолет, она облегченно вздохнула. Глотая широко открытым ртом воздух и рассчитывая на «второе дыхание», она побежала еще быстрее. Достигнув самолета, крепко схватилась за борт и в один миг оказалась на его плоскости.
– Товарищ!.. Товарищ летчик!.. Стой! – сквозь шум мотора услышала Вера.
От леса, с той стороны, где грохотала артиллерия, бежал военный.
– Товарищ летчица! – подбежав к самолету, кричал он. – Возьмите раненого комиссара! Ведь иначе погибнет!.. Видите, какая заваруха!..
Понимая, что раненый очень свяжет ее, Вера все же решительно махнула рукой:
– Несите! Только быстрее!..
Ожидать было мучительно: Вере казалось, что ее вот-вот окружат танки. Наконец из-за кустов показались люди с носилками.
Раненый лежал, сжав челюсти, стараясь не стонать.
– Вот тебе, девушка, документы, – фельдшер передал измятую бумагу. – Помни, его фамилия Хватов… А твоя как?
– Железнова.
– Железнова?.. – чуть слышно прошептал раненый. Он закашлялся, изо рта хлынула кровь.
– Летите скорее! – умоляюще глядя на Веру, крикнул фельдшер. – Видите? – он показал глазами на Хватова.
Вера дала мотору газ, и послушный У-2, подпрыгивая, побежал по неровному полю.
Пролетая над Московским шоссе, Вера видела два встречных потока машин: к Москве беспрерывно шли санитарные автобусы и грузовики, большинство из них было загружено ранеными. К фронту двигалось много танков и каких-то высоких, ранее никогда Верой не виданных автомобилей с широкой, как стол, накрытой брезентом доской.
Вспомнив рассказы Кости Урванцева, Вера решила, что это и есть «катюши».
Она оглянулась. Хватов полулежал, запрокинув голову, и не двигался, глаза были закрыты. Фуражка свалилась, ветер пропеллера трепал его светлые волосы.
Взяв курс на север, Вера вскоре приземлилась у дома отдыха, где разместился эвакогоспиталь.
Когда Хватова сняли с самолета и положили на носилки, он неожиданно открыл глаза.
– Ваша фамилия Железнова? – облизывая сухие, запекшиеся губы, едва выговорил он.
– Железнова, – ответила Вера.
– Я воевал с полковником Же-лез-но-вым… – с трудом произнес Хватов и потерял сознание.
– Полковник Железнов – мой отец!.. Что с ним? – идя вслед за носилками, говорила Вера. – Пожалуйста, скажите, что с ним?..
– Товарищ летчица, – остановил ее дежурный врач, – об отце спросите в следующий раз. Видите, ему плохо.
Вера попросила медсестру, чтобы та написала ей о здоровье Хватова, а если его эвакуируют, сообщила адрес госпиталя.
– Куда его сейчас везти?!. Ведь он нетранспортабельный. У нас останется, – сказала медсестра и побежала к подошедшему автобусу: с фронта привезли раненых.
Когда Вера приземлилась на своем аэродроме, к ней подбежал Урванцев. Он шел за самолетом, пока она не подрулила к березам.
«Чего это он за мной ходит?» – досадливо подумала Вера. Сейчас ей было не до его шуток. Она заглушила мотор и соскочила на землю. Нога ее вдруг подвернулась, и Вера оказалась в широких объятиях Урванцева.
– Ходуля, что ль, поломалась? – спросил он.
Вместо ответа Вера оттолкнула Костю. Он не рассердился, а, сведя зрачки глаз к носу, состроил рожу и сказал:
– Вот что, пучеглазая…
– А без фамильярностей нельзя?
– Почему же, товарищ Железнова, можно и без фамильярностей, – ответил Урванцев и вдруг сразу стал серьезным. – Так вот, товарищ Железнова, мне дается задание… – Но не выдержал этого тона и, улыбнувшись, затараторил: – Сейчас мне говорил Владик Федоров, что он поддержал мою и твою кандидатуры. Только взял с меня честное комсомольское, что я по-серьезному отнесусь к заданию командира… С тобой он будет говорить отдельно. Так что нам работать вместе. Ну, что ты так на меня смотришь? Думаешь: «Несерьезный, ветропрах. Какой, мол, из него инструктор?..» Но теперь, Вера, все пойдет по-другому!.. – Он сделал короткую паузу и добавил: – И потом Федоров еще говорил, что нужно серьезно тобой заняться…
Вера нахмурилась и готова была ответить на это колкостью. Но Костя добродушно улыбнулся, и она тут же остыла.
– Ты не ерепенься!.. Со мной еще говорили Рыжов и Кулешов… Рыжов больше напирал на мое сознание, а Кулешов прямо сказал: «Брось ты свое ребячество!» И тому подобное… И приказал, как только ты появишься, сразу тебя к нему привести.
– Ты сказал, что утвердили мою кандидатуру. Значит, меня посылают в школу? – спросила Вера.
– Нет, не в школу… На мое место – ночником летать, туда, – Костя махнул рукой в сторону фронта.
– А ты?
– В летную школу!
Вера сорвала с головы шлем и с горечью проговорила:
– Устала я… Ох, как устала!.. – и пошла рядом с Костей.
– Я подожду тебя здесь. Доложи о своем прибытии ОД и пойдем к самому Кулешову, – сказал Урванцев, когда они приблизились к палатке оперативного дежурного.
Возвращаясь от дежурного, Вера посмотрела на Костю, который ждал ее, нетерпеливо крутя ремешок своего шлема, и невольно улыбнулась. «Вот бесшабашный! Не приведи бог какой-нибудь девушке связать с ним свою судьбу…» – подумала она. Подумала и сама же себя спросила: «Почему? А может быть, полюбив, он изменится? Ведь вот сейчас он ведет себя по-иному». Вера вдруг вспыхнула: ей показалось, что Костя принял необычный для него тон только для того, чтобы поухаживать за ней. А ведь Люся Астахова в нем души не чаяла, хотя и не пользовалась его взаимностью. И, переживая за подругу, Вера готова была наговорить Косте дерзостей, однако удержалась: «Какая, право, я глупая! Как можно сейчас, в такое время, думать о личном, когда предстоит такое серьезное дело! Разве можно вообще в войну сердиться друг на друга!.. Надо переломить себя!.. – Она шлепнула шлемом по своей ладони и снова взглянула на ожидавшего Костю, который теперь уже от нетерпения притопывал ногой. – Ну, и что же из того, что он такой сорвиголова? Зато ему все нипочем!.. И воздействовать на него надо не злостью, а добрым словом…»
– Товарищ Железнова, прибавьте шагу! – крикнул Урванцев. – Ведь командир ждет нас!
– Какой ты, право, Урванцев!..
– А что? Командир ждет, а вы все равно как по парку прогуливаетесь!.. – Он вдруг оборвал сам себя и уступил ей дорогу: – Прошу идти вперед!
Вера вошла в палатку первой. Рыжов протянул ей руку и спросил о полете. Кулешов поблагодарил за доставку раненого в госпиталь, и похвала подняла ее настроение.
– Вот что, друзья мои, – обратился Кулешов к Вере и Урванцеву. – Возлагаю на вас серьезное дело. Вас, Железнова, Урванцев будет готовить к ночным полетам. Через неделю вы замените его. За это время вы должны обучиться, перенять весь его опыт и даже вместе с ним слетать к партизанам. Ясно?
– Ясно! – ответила Вера.
– Ну вот, с сегодняшнего дня и приступайте!
Кулешов проводил летчиков к начальнику штаба и приказал ему спланировать их полеты так, чтобы выкроить время для совместных занятий.
Выйдя из палатки начштаба, Урванцев протянул Вере руку:
– Держи мои пять!.. И не сердись, сестренка! Ты же меня знаешь, уж такой я задался!..
Поздняя осень затянула небо над Княжином косматыми облаками. Холодные ветры срывали с деревьев последнюю листву. Моросил дождь. Изредка кто-нибудь торопливо промелькнет по улице мимо окон, прогромыхает случайная подвода. И снова пусто и безлюдно на улице.
Женщины перестали вечерами собираться около избы Русских. Замолкли голоса ребятишек. Теперь Железнова и Карпова чаще всего проводили вечера у Пелагеи Гавриловны. Семилинейная керосиновая лампа слабо освещала большую горницу. На лавках сидели соседки, дочери и невестки Пелагеи Гавриловны готовили фронтовикам подарки к Октябрьскому празднику: кто вязал варежки или носки, кто вышивал кисеты, кто шил белье.
Нина Николаевна под руководством Пелагеи Гавриловны вязала шерстяные перчатки. Перчатки получились красивые, в шашечку. Галина Степановна тоже пробовала вязать перчатки, считая петли, сбивалась, распускала и принималась вязать снова.
– Да ты так, милая, и к морковкину заговенью не кончишь, – заворчала однажды Пелагея Гавриловна. – Смотри-ка, опять сколько петель пропустила!
– Как-то мне это, тетя Паша, не дается, – вздохнула Карпова.
