Дора успела только заметить, как из хвоста уходящей колонны метнулась чья-то фигура и сбила бандита с ног. Адам молниеносно заломил ему руки за спину и связал их брючным ремнём. Поднял фотоаппарат с асфальта, растерянно огляделся. Девушка с разбитым лицом пыталась остановить кровь большим белым платком. Адам подошёл к ней, отвёл на тротуар и усадил на парапет у забора. Кровотечение быстро закончилось, Дора отвернулась и достала маленькое зеркальце, чтобы хоть как-то привести себя в порядок. «Надо поблагодарить парня», – подумала она и повернулась к нему лицом. Адама, как говорят в народе, «хватил столбняк». Он, как стоял, протянув к ней руки с фотоаппаратом, так и застыл, будто каменное изваяние с острова Пасхи.
– Спасибо, попыталась улыбнуться Дора, я вам очень благодарна.
– Господи!!! Это же Дора, – вихрем пронеслось у него в голове, – вот это, да!
– Какой странный парень, – подумала она и попыталась взять из его рук свой «Кодак», но ничего не получилось.
Адам, наконец, очнулся и разжал пальцы. Дора видела, как Аскольд сдавал бандита наряду подоспевшей милиции и махнула ему рукой: «Вези его в отдел». И вдруг услышала за спиной, совсем близко: «Вы Дора… Дора… вашу маму звали Натали». Она сначала подумала, что ослышалась, и у неё от перенесённого стресса начались слуховые галлюцинации, она резко повернулась к парню и теперь ясно и чётко услышала ещё раз своё имя
– Дора!
– Кто вы?
– Меня зовут Адам, я приехал… за вами. Пойдёмте, посидим где-нибудь и я вам всё объясню.
Дора, наверное, впервые в жизни, удивляясь сама себе, безропотно, ни о чём не спрашивая, пошла за этим высоким и незнакомым парнем. Недалеко, на Поварской, они нашли пустующую пельменную – стекляшку и решили остановиться в ней. Дора зашла в туалет, умылась и посмотрела на себя в зеркало – нос слегка припух, но в остальном всё было, как обычно. «Что это с вами происходит, Дора Матвеевна», – задала она риторический вопрос своему отражению в зеркале, ответа не дождалась и вернулась в зал.
Адам к тому времени достал из рюкзака и разложил на столе фотографии Натали всех лет и буклет с портретом «Незнакомки». Дора долго и молча рассматривала эти фото, в её памяти всплывали и уходили в небытие фрагменты детства, мама, Абраша, Карлуша. Потом Адам достал и положил перед ней письмо Фейги. «Дорогая моя внучка…», которое она долго читала и перечитывала.
– О какой плёнке идёт речь, Адам?
– О той, которая смоет чёрное пятно с вашей семьи и восстановит доброе имя твоей бабушки, а также вернёт должок человеку, который убил твою мать. Поверь, когда я тебе расскажу о твоей бабушке всё, ты скажешь, что такого не бывает. Она твой единственный на этом свете родной человек. Подумай об этом. Извини, я должен позвонить, – и Адам вышел на улицу.
– Какой странный день сегодня, – думала Дора, – у меня, оказывается, появилась родная бабушка, ради меня и какой-то плёнки появился вот этот странный парень, которому я подчиняюсь, не знаю почему. На пороге кафе появился Адам и помахал ей рукой.
– Ну, что ты решила, мне нужна сегодня твоя помощь.
– Хорошо, – опять удивляясь себе, безропотно согласилась Дора, – вечером заедем в Метрополь, нужно найти самого важного человека во всей этой истории…
– Ты в порядке? – он взял её холодные, как у лягушки, руки в свои ладони и дышал на них, будто они только что пришли с морозной, насквозь промёрзшей московской улицы. Доре так не хотелось отнимать их у него
– Я уже согрелась, – сказала она смущённо, и чтобы хоть как-то загладить неловкость ситуации, спросила:
– А потом, что будет после Метрополя?
И прямо, как умела только она, посмотрела в глаза Адама. И ему показалось, что мурашки, которые от этого взгляда побежали по его спине, вдруг дружно разбежались по полу пельменной и даже повар стал неожиданно почёсывать спину о косяк.
– А потом мы с тобой сядем и обсудим всё окончательно, – ответил он, – мне есть, что тебе рассказать.
Весь огромный рабочий стол генерала Семёнова был завален докладными записками от сотрудников, «объективками» и телефонограммами, которые слетались в этот кабинет со всего города. Генерал теперь не уходил с Лубянки, жил и ночевал в кабинете, почти не спал, мало ел и совсем не пил. Он гонял своих подчинённых, как «Сидоровых коз», как будто вернулось то счастливое время, когда железный Феликс сам руководил операциями, а не стоял памятником под его окном. А он, Семёнов, его правая рука, беспрекословно выполнял приказы шефа. По сути, так оно и было. Такого объёма заданий и ответственности он не помнил с начала тридцатых годов.
Несмотря на внешний беспорядок на рабочем столе, он точно знал, где находятся донесения «топтунов», «таксистов» и «простых граждан». Простые граждане, например, докладывали, что в еврейской делегации завербован палестинец, перспективный молодой студент Арафат. «Вот и согласие о сотрудничестве с КГБ подписал», – удовлетворённо подумал генерал. Вся информация об израильской делегации, её контактах, передвижениях и даже концертах, хранилась у Семёнова в отдельной папке. Сейчас он решил посмотреть ночные сводки «таксистов», открыл папку и сразу его взгляд наткнулся на фамилию лейтенанта Сироткина. Постучал и зашёл в кабинет с докладом его помощник Турчанинов. «Как всегда, свежевыбрит, исполнителен, подтянут и пахнет «Шипром», не то что я, козлом, – подумал генерал, – надо бы съездить домой и принять душ, да и кабинет хорошо было бы проветрить, представляю, какой сейчас тут «духан».
– Товарищ генерал, вот вся информация от наших сотрудников по утренней стрельбе на Манежной площади. И положил папку на стол генерала. Семёнов отрыл её – там было вложено несколько фотографий и коротенькая «сопроводиловка». Собственно фотографий было всего четыре – девушка с парнем: «Ага, это ребята из МУРа, – прочёл он в сопроводиловке, – этот кретин и открыл стрельбу с перепуга». Дальше проходит израильская делегация на Красную площадь (только их там и не хватало!), уже знакомая девушка из МУРа с разбитым носом, которой неизвестный парень помогает у чугунного забора МГУ. «Ворюгу увезла милиция, – добавил Турчанинов, а парочка степенно удалилась в направлении Поварской. Это всё, товарищ генерал».
– Спасибо, капитан, свободен.
Генерал встал и прошёлся по кабинету, нужно было размять затёкшую за ночь спину. Что-то встревожило его в этом, на первый взгляд, обыденном происшествии и не давало покоя.
– Прошла делегация… Стрелял этот муровский идиот… Девушка и парень, именно они не давали ему покоя. Почему? – спросил он себя. Ответа на этот вопрос у генерала не нашлось. «Ах, да, Сироткин», – вдруг вспомнил он и открыл папку. (Лучше бы он этого не делал!). «Взял на Пироговке клиента, отвёз через Боровское шоссе в посёлок писателей. Ждал полчаса, затем отвёз его обратно, в район ВДНХ, высадил рядом с общежитием Тимирязевской академии». «Там у нас и размещена израильская делегация», – подумал Семёнов. От нехорошего предчувствия заныло сердце – это всегда было плохим признаком. «Что он делал там, рядом с моим домом?» – думал генерал. Кто он, неужели долгожданный гонец, тогда почему там, у моих ворот?!».
Семёнов всей пятернёй ударил по переговорному устройству
– Петровича ко мне!!
Влетел Петрович и, как всегда, замер на пороге, поедая хозяина преданным собачьим взглядом.
– Сироткин должен быть у меня через полчаса, достань его хоть из-под земли, подозрительно тихо, почти шёпотом приказал генерал.
Петрович сразу понял – это серьёзно и пулей вылетел из кабинета.
– Постой, – голос генерала догнал его уже в приёмной и Петрович тут же вернулся. Семёнов бросил ему на стол фотографии девушки с Манежной площади, – через картотеку МУРа узнай, кто такая. Всё, у тебя полчаса.
Генералу нужно было подумать, хорошо подумать. По многолетней привычке мерил он шагами свой кабинет, как землемер пашню. Вошёл Сироткин.
– Товарищ генерал, лейтенант Сироткин по вашему….
– Заткнись! Рявкнул Семёнов и, уже зная ответ, показал ему фотографии парня с Манежной.
– Его возил?
– Так точно!
– О чём говорили?
– Отсутствовал полчаса, когда вернулся сказал, что его девушки нет дома, загуляла, мол…
– Уверен, что это была улица Горького в посёлке писателей? – всё ещё надеясь на ошибку лейтенанта, спросил генерал.
– Так точно! Специально выходил с фонариком и на соседнем доме посмотрел – улица Максима Горького, товарищ генерал.
– Свободен.
В голове Семёнова никак не могла сложиться полная картина происходящего, не хватало одной – двух деталей, пока он не вспомнил слова Сироткина: «На соседском доме посмотрел…». Сосед! Борис Самуилович Крамер! Не успела эта мысль полностью оформиться в голове генерала, как вошёл Петрович и доложил – Дора Шмидт, капитан МУРа, фотограф, выезжала тогда к Абросимову. Семёнова словно кипятком окатили – Шмидт! И поплыла в памяти фигура в длинном драповом пальто и цилиндре, и, опираясь на трость, исчезла в тяжёлом предутреннем Петербургском тумане. «Дора, дочь натурщицы и внучка Фани, – осенило Семёнова, – значит это он тогда увёл девчонку у нас из под носа, Шмидт. И тут генерал всё понял, всё встало на свои места, и сложилась, наконец, полная картина, от которой он закричал по-звериному. И крик этот заставил всех, кто находился в приёмной, вскочить и замереть. Петрович и Турчанинов влетели в кабинет первыми. За сорок лет работы с генералом Петрович впервые видел шефа в таком состоянии – белая рубашка его была такой мокрой, будто он только что вынырнул из проруби, а поговорка «на нём лица нет», здесь не годилась вовсе.
