По-настоящему, её потрясли пещеры первых христиан в Бахчисарае. Вырубленные в монолитной скале, они и сейчас были неприступными без современного альпинистского снаряжения. Дора надолго отстала от своей группы, уселась на каменный парапет и не могла отвести глаз от этого чуда. Они объехали весь Крым, побывали даже в Евпатории, пробежались по музеям – историческому и памяти старых коммунистов, посетили квартиру Дмитрия Ильича Ульянова и поехали дальше. (Эх, «вещунья»!).
Для Доры все эти поездки слились в одно мучительное, (она стёрла до крови ноги новыми босоножками) нескончаемое путешествие по адской жаре. И уже выходя из автобуса, про себя решила – меняю билеты и еду в Москву. Её тянуло туда, как магнитом, она даже плохо спала последние ночи. Она вошла в свой номер, сбросила ненавистные босоножки и с наслаждением приняла душ, а потом растянулась на своей огромной двухспальной кровати.
Она не заметила телеграмму, которая ждала её под дверью со вчерашнего дня. А когда случайно заметила и прочитала, чуть не запела от счастья – о ней вспомнили на работе! Через двое суток, поздно вечером, когда начальство разошлось, она накрыла для ребят «поляну» в отделе. До одурения пахли свежие, с дерева, фрукты, батарея лучших крымских вин из подвалов князя Голицына выстроилась в боевой порядок и коллеги уже полчаса ходили и облизывались, глядя на пиршество, которое собиралась устроить им Дора.
Это был чудный товарищеский ужин, Дора чуть не всплакнула, до такой степени она соскучилась по своей работе и ребятам. Но и узнала многое о фестивале, каторжной и почти бесполезной работе МУРа. Со «смотрящими» за городом, серьёзными бандитами начальство КГБ и МУРа договорились – в этот период серьёзных происшествий не было. Но случилась другая напасть – в городе появилась банда «залётных», невесть откуда взявшихся «щипачей» и карманников. В фестивальной свалке они профессионально и незаметно для гостей лишали их часов и драгоценностей, и даже карманных радиоприёмников и фотоаппаратов.
Особенно страдали гости фестиваля от карманников, которые нещадно резали «лопатники», а в случае, если их ловили, сбрасывали добычу на асфальт и сами же поднимали их: «Сеньора, вы потеряли!». «Грация, грация сеньор!». На этом всё и заканчивалось. Результат работы отдела был нулевой и поэтому у Глеба родилась следующая идея – использовать интуицию и хватку Доры, как фотографа, если у неё получится зафиксировать воровство и взять хотя бы пару-тройку щипачей с поличным, то в этом случае, «галочка» для начальства была бы им обеспечена.
Адам давно выучил досконально не только карту Москвы и её окрестностей, но и объездные дороги, посты дорожной милиции и, даже колхозные угодья вокруг посёлка писателей. Дозвониться до Крамера было невозможно, похоже, на месте он не сидел и тоже носился по городу, как оглашенный. До окончания фестиваля оставалось всего несколько дней, а Адам всё не решался на эту поездку, слишком много было «товарищей» и «сопровождающих», которые контролировали каждый шаг израильской делегации.
Сегодня они шли на концерт по Большой Пироговской улице, а наряды милиции и люди в штатском отсекали всех желающих пообщаться с ними. Когда же они пришли в клуб Первого медицинского института, оказалось, что свет на сцене и в зале отключён, и те немногие зрители, которые хотели послушать песни своей далёкой родины, постепенно разошлись. В полумраке сцены Адам подошёл к Давиду Сореку и сделал ему знак рукой: «я ухожу».
Дворами и переулками вышел на Садовое кольцо и, пропустив две машины, остановил третье такси. Узнав сумму, шофёр передумал ехать в парк и они понеслись в сторону Боровского шоссе. Этот маршрут в голове Адама давно стал родным, он снился ему даже по ночам. Немного задержались на переезде, проехали храм и старое кладбище, поднялись в горку к посёлку и свернули направо, на еле заметную и поросшую травой дорожку.
– Приехали, – сказал Адам таксисту, – жди меня полчаса. Дал ему вперёд пятьдесят рублей и пошёл вдоль зелёного забора. В окнах дачи Бориса Крамера не было ни единого огонька, никаких признаков жизни этот «объект» не подавал, было ясно, что хозяина нет дома. «Подожду, – решил Адам, – у меня есть ещё полчаса. Где теперь искать этого Борю?», – думал он и никаких светлых мыслей на этот счёт в его голову не приходило.
Лейтенант Сироткин сидел в своём такси и ждал клиента. Тьма вокруг была «египетская» – все фонари в посёлке писателей были разбиты. «Уже ночь, – думал он, – а ещё часа два отчёт для генерала писать, кого, куда, по каким адресам возил он в течении дня иностранцев. Его «бросили» на фестивальные такси, как потомственного москвича, город он знал отлично, не в пример прикомандированным из провинции сотрудникам, которым, впрочем, тоже работы хватало. Они фиксировали контакты москвичей с иностранцами.
«Это посёлок писателей, по Боровскому шоссе», – составлял он в голове, от нечего делать, текст будущей докладной записки. Взглянул на часы: «Всё, полчаса, о которых он договаривался с клиентом, истекли». И он «от души» посигналил. «Пора», – подумал Адам, он вернулся к машине, сказал таксисту, что его девушка ещё не вернулась: «Загуляла, наверное», и они поехали обратно. «ВДНХ», – назвал он обратный адрес таксисту. Адам вышел из машины, не доезжая до общежития квартал, дал ещё десятку таксисту и он уехал. Присел на лавку и закурил.
Положение было просто отчаянным, ни одного задания он не выполнил – ни плёнки, ни Доры у него не было. До закрытия фестиваля и отъезда делегации домой оставалось два дня и он решил попросить помощи. Нашёл телефонную будку, набрал нужный номер и объяснил ситуацию. Ребята из посольства должны были «вычислить» Борю Крамера к завтрашнему вечеру и дать координаты его местонахождения, где бы он не находился, хоть в Сандуновских банях. На следующее утро делегация Израиля участвовала в грандиозном праздничном карнавале на Манежной площади.
Глеб назначил Доре в напарники молодого, недавно пришедшего в МУР сотрудника с редким именем – Аскольд. В отделе все знали, что в Дору он был влюблён с первого дня и подшучивали над ним и его именем постоянно. Например, любое порученное ему дело, некоторые, особенно продвинутые сотрудники в оперном искусстве, а были и такие, называли «Аскольдова могила».
«Щипачи на «мокруху» идут редко, – инструктировал их Глеб, – но ножи в ход пускают частенько». И приказал носить при себе табельное оружие. Дора достала из оружейного сейфа свой браунинг Хай Пауэр и расписалась в журнале выдачи оружия. Взяла наплечную кобуру, и подумала: «В такую жару придётся ходить в пиджаке, да ещё «Кодак» с собой таскать».
За несколько дней они с Аскольдом успели побывать в Колонном зале на концерте делегации чешских товарищей, в ДК ЗИЛ послушали концерт польских музыкантов, а на Калужской заставе, в каком-то клубе, очень напоминающем склад или хлев, играли джаз парни из США. Дора впервые видела настоящих, «живых» негров так близко. Эти белозубые, весёлые парни были одеты в диковинные брюки под название «джинсы», в яркие рубахи с пальмами и обезьянами и никак не монтировались в её голове с «умирающим в гетто, чернокожим населением США». Дора любила джаз, жаль, не могла танцевать вместе со всеми – служба. За всё это время никаких происшествий на её глазах не произошло, так доложила она по телефону Глебу. «Завтра предпоследний день фестиваля, – сказал он ей, – потерпите, ребята, послезавтра всё закончится».
Карнавальные колонны предпоследнего дня фестиваля формировались на улице Горького у Белорусского вокзала, на Поварской, Большом Каменном мосту и других, примыкающих к Манежу улицах. Они вышли одновременно и слились на Манежной площади в один бурлящий, танцующий и поющий водоворот. Делегация Израиля была почти последней в своей колонне и веселила народ с грузовика, борта которого были откинуты. Дора стояла у чугунного забора МГУ и с восторгом смотрела на это пиршество веселья, смеха и улыбок – ничего подобного в своей жизни ей ещё видеть не приходилось. Она бесконечно щёлкала фотоаппаратом и в кадр попадали яркие маски, экзотические костюмы и счастливые лица участников карнавала.
Примерно через час шествие двинулось в сторону Красной площади и Дора с Аскольдом пошли за ними. От толпы отделились две фигуры в масках, Дора их мгновенно сфотографировала, они со смехом схватили её за руки и закружили в каком-то вихревом танце. А когда он вдруг закончился, Дора поняла, что фотоаппарата на её плече больше нет. «Стой», – закричала она и успела схватить ближнего детину за руку. Тот отбросил «Кодак» подельнику, сильно ударил Дору по лицу и бросился бежать. Аскольд растерялся, бросился было за одним, потом за другим, достал пистолет, потом споткнулся, упал и, с перепуга, выстрелил в воздух.
Дора успела только заметить, как из хвоста уходящей колонны метнулась чья-то фигура и сбила бандита с ног. Адам молниеносно заломил ему руки за спину и связал их брючным ремнём. Поднял фотоаппарат с асфальта, растерянно огляделся. Девушка с разбитым лицом пыталась остановить кровь большим белым платком. Адам подошёл к ней, отвёл на тротуар и усадил на парапет у забора. Кровотечение быстро закончилось, Дора отвернулась и достала маленькое зеркальце, чтобы хоть как-то привести себя в порядок. «Надо поблагодарить парня», – подумала она и повернулась к нему лицом. Адама, как говорят в народе, «хватил столбняк». Он, как стоял, протянув к ней руки с фотоаппаратом, так и застыл, будто каменное изваяние с острова Пасхи.
