Он ожидал смеха, но в зале воцарилась тишина, потому что все смотрели на Британика и чувствовали переполнявшую его тревогу.
— Я не знаю! — закричал Нерон. — Пой то, что хочешь.
Тонким, робким голосом Британик запел песню, которую сочинил всего несколько дней назад, страдая от одиночества в своей дальней комнате на первом этаже дворца.
Нежен, молод и бессилен,
Как цветок с куста,
Вся семья моя в могиле:
Круглый сирота —
Нет ни дома, нет ни друга,
Страшно меж людьми…
Ты ли, Смерть, моя подруга
Встала за дверьми?
Наконец…
— Довольно! — завопил Нерон. — Хватит! Что за погребальная песнь? Что за кошмарная мелодия!
Он огляделся по сторонам, ожидая, что люди как всегда согласятся и закричат на мальчишку. Но все молчали. Напротив, некоторые отвернулись от императора, чтобы он не увидел на их лицах страдания. В ярости Нерон приказал Британику сесть на место и сам замолчал. Обед закончился в тягостной тишине.
Нерон отправился в постель рано, и, как только гости разошлись, пожилой сенатор, который смог пережить правление и Тиберия, и Калигулы, и Клавдия, прошептал Британику на ухо:
— С этого момента берегись. Твоя песня и в самом деле может оказаться предсмертным плачем. Мой совет тебе, сын Клавдия: покинь этот дворец сегодня же и никогда не возвращайся.
Предстоящий обед должен был быть превосходным. Все было тщательно подготовлено, учтены все мелочи. Нерон самолично убедился, чтобы все развлечения были заранее продуманы. О, это будет потрясающий вечер и вполне подходящий для того, чтобы отплатить Британику за то неудобство, которое он доставил императору неделю назад прямо перед всеми друзьями.
И это будет началом избавления от гнусных отпрысков отвратительного Клавдия — брата и сестры, которые представляли теперь угрозу для власти Нерона. Британик должен умереть. За все те страхи и унижения, которые претерпел из-за него Нерон. И скоро мерзкий мальчишка отправится в страну теней вместе с женой Нерона Октавией, тоже исчадьем мерзкого Клавдия.
И потом он наконец-то сможет обратить внимание на главную заботу своего правления. Она была, по уверениям всех его друзей, самой опасной. О, радость убить Агриппину! Много ли великих людей позволило бы себе убить женщину, которая была их матерью и наложницей?
Да, она уйдет. Это будет трудно, ибо гадина еще слишком могущественна и ее по-прежнему поддерживают разные силы, стоящие близ трона. Несмотря на то что Нерон изгнал ее из дворца, она все еще представляла для него угрозу. Разве не ей пришла в голову ужасная мысль на том пиру в бухте Неаполя — мысль, что ее собственный, родной сын — узурпатор и не имел права занимать трон? Потому что, видите ли, Британик — истинный, родной сын Клавдия и потому только он — настоящий император! Чем больше Нерон пытался удалить свою мать от власти, тем больше поддерживала она Британика против него, Нерона. «О, — подумал он, — бесчестная мать встретит свой бесславный и мучительный конец!»
И сегодня мир преклонится перед настоящим императором. Не перед узурпатором, которого посадила на трон Агриппина, а перед цезарем, занявшим его по праву. Перед молодым человеком, который внимательно слушал уроки своего наставника и советника, мудрого стоика Сенеки; перед тем, кто постиг уроки бесстрашного и выдающегося полководца Бурра; перед тем, кто был радостью и восторгом Рима и обрел любовь и уважение всех людей, когда снизил налоги, убрал кровавые представления с арен и превратил их в места посещения семей и кто поставил самые грандиозные и фантастические представления из всех, какие когда-либо видел Рим!
Нерон опустился на ложе. Он рад был возможности подумать о деяниях, которые он уже осуществил для империи. Его воображение витало над картой империи, от жаркого и таинственного востока до холодного и негостеприимного севера. Сенека говорил ему, что стоит проявлять больше интереса к землям, которые находятся под его властью; однако он по-настоящему интересовался только театром, пением, музыкой и плотскими удовольствиями. Зачем вникать в детали? Разве это не работа его советников? Для чего тогда они находятся подле него, если не заботиться о судьбе Рима? Его же обязаность как императора должна заключаться в том, чтобы быть любимым людьми, и поэтому он будет изо всех сил трудиться, чтобы играть роль бога.
Нерон взглянул на мраморный стол, который уже стали украшать яствами, предназначенными для его друзей и самого цезаря. Они получат сегодня особое удовольствие от пира. Отвратительный Британик, незаслуженно ценимый римлянами как племянник «великого» Германика и сын ущербного заики Клавдия, любимчик Сената, который считает его прекрасным оратором и достойным молодым человеком, скоро будет корчиться на полу, судорожно хватать воздух и умолять о глотке воды. И когда он окажется в цепких объятиях смерти, забытый всеми гостями Нерона, когда Британик будет подыхать, глаза всех подданных будут направлены только на императора. Все будут слушать его божественную игру и чудесный голос, радоваться совершенству слов, трепетать от звуков лиры, которые они услышат, звуков, достойных богов! О, это будет славная ночь. Последним, что услышит Британик на этой земле перед тем, как тени примут его в свою семью и Харон высадит из своей лодки, будет непревзойденное пение Нерона, его брата, друга и убийцы!
Отравитель, которого использовала Агриппина для убийства Клавдия, дал ему превосходный яд. Нерон уже пытался пару раз покончить с Британиком, но мальчишку слишком хорошо охраняли. Теперь он прибегнет к яду. Но Британик уже опасается своего брата. Значит, нужно принять особые меры, чтобы скрыть смертоносную отраву. Нерон представил себе будущий вечер в уме и почувствовал, как судорога удовольствия сотрясает его тело. Да, это ужаснет матушку и напугает возможных мятежников.
Его мать! Почему она вторгается даже в его сны и портит их? Прежде они были так близки… Когда он стал императором, разве не она позвала его в свою постель и сделала своим любовником? Разве не она снабжала его мальчиками и девочками, чтобы удовлетворить все его страсти?
Но он был хорошим сыном. Он был столь же внимательным к ней, как и она к нему. Разве не он позволил ей слушать его речи в Сенате, устроив специальное место за занавеской там, где всегда запрещено было присутствовать женщинам? Разве не он разрешил ей сидеть позади себя, когда принимал посольства из других стран? Разве не он приказал чеканить монеты, на которых они смотрели друг на друга, чтобы показать всему миру, что Римской империей правят и сын, и мать? Разве она не присутствовала в совете, когда Сенека, Бурр и другие советники обсуждали разные важные вопросы? Но и этого было ей мало. Нет! Ей нужно было все уничтожить из-за своего ненасытного властолюбия. Ей хотелось принимать решения и контролировать все, забыв, что она — мать и жена цезаря, но не сам цезарь.
И что за истерику она устроила, когда Нерон, по совету Сенеки, повелел ей не приходить больше на собрания совета и в Сенат, даже тайно! Это был первый раз, когда он увидел свою мать в истинном свете, увидел, какой женщиной она была на самом деле — мегерой, гарпией, которая мало любила своего сына, зато бесконечно — власть.
Со временем Агриппина все больше становилась мстительной и скрытной. Она даже… Нерон попытался вспомнить, что она тогда сказала, не проронив ни слезинки… Это была худшая из всех вещей, наиболее болезненная, ужасающая и предательская. Она начала поддерживать Британика в притязаниях на пурпурную тогу императора, предавая своего родного сына. Какая другая женщина могла пожертвовать своим единственным сыном ради чужого ублюдка, мальчишки, зачатого испорченным и отвратительным отцом?
Рабы, стоявшие у стен пиршественной залы в ожидании знака императора или своих хозяев, внезапно услышали, как цезарь расхохотался. Это был глупый, визгливый смех. Но они знали императора достаточно хорошо, чтобы оставаться спокойными.
Рабы бесстрастно наблюдали, как он поднялся с ложа и снова подошел к столу. Скоро этот стол будет ломиться от еды и напитков. И когда гости разойдутся или заснут, на столах останется еще достаточно еды, чтобы рабы устроили собственный пир.
А этажом выше, стараясь угадать, какие зловещие и опасные планы выстраиваются в уме императора, расхаживала Агриппина. Ей пришлось покинуть свою безопасную виллу в бухте Неаполя, потому что император пригласил ее на пир. Она не могла отказаться от приглашения, если только хотела сохранить свою жизнь. Поначалу Агриппина надеялась, что, живя так далеко, сможет затаиться, переждать гнев Нерона. Но она достаточно хорошо знала своего сына, чтобы понимать: ни один ее поступок не укроется от его внимания. Даже поддержка Британика, о которой знали только самые доверенные сенаторы, каким-то образом стала ему известна. С тех пор она вздрагивала, когда он на нее смотрел.
