Спустился вечер, гости понемногу съезжались на пир. Она выбрала красную тогу с золотой отделкой, глубоко открывавшую грудь. Волосы украсила драгоценностями, подаренными ей Клавдием, и бронзовым гребнем, привезенным им при завоевании Британии.
Агриппина пользовалась почетом как мать императора и потому уселась невдалеке от него, на вторую диванную подушку. Дальше вокруг стола расположились друзья и подлипалы Нерона, потом советники Сенека и Барр, греческие врачи и египетские астрологи, два полководца, чьи легионы стояли на холмах близ Рима, и несколько сенаторов с женами и детьми. Всем было очень неуютно. В глубине залы, напротив Нерона, сидели: Британик, его сестра Октавия и друг Тит, сын великого полководца Веспасиана.
Нерон был в особенно хорошем настроении, он в который уже раз пересказывал истории о своих развлечениях на рынке и на форуме. Его смех не заглушила даже ужасная музыка, которую играли бездарные музыканты, собранные в местных тавернах. Временами они распевали непристойные песенки, никак не подходившие для императорского дворца.
Не только Агриппина, но и другие гости морщились от вульгарных слов и всей этой какофонии.
Неожиданно Нерон вышел в центр залы и раздраженно выкрикнул:
— Кому-нибудь нравится эта музыка?
Все гости заворчали, что музыка отвратительна. Испуганные музыканты и певцы сбились в кучу, и Нерон громко повелел:
— Собирайте свое барахло и покиньте дворец! И никогда не возвращайтесь. Вы для бога музыки — что дерьмо для сандалий. Вон!
Перепуганные музыканты бросились бежать, роняя инструменты. Один из приятелей Нерона заметил:
— Какая досада, цезарь, что здесь сегодня не будет настоящих музыкантов. Если бы только мы могли услышать нежные звуки лиры, пение арфы, поэзию стройных фраз…
Другой гость перебил:
— Интересно, великий цезарь, не соблаговолишь ли ты сыграть для нас? Позволено ли будет простым смертным услышать твою божественную музыку?
— Нет, — сказал Нерон. — Нет. После столь ужасного представления неправильно было бы выступать мне. Нет, друзья, мы будем обедать в тишине и наслаждаться песнями ночных птиц и вечерней музыкой ветра в ветвях деревьев.
Его друзья выразили сожаление и стали молить его сыграть и спеть, к досаде сенаторов, которые пришли вовсе не за этим. Неожиданно для всех Нерон согласился и приказал подать его арфу и лиру.
Стоя в центре залы, он возгласил:
— Чтобы я играл, вы все должны расслабиться. Вина моим гостям! — крикнул он слугам. — В этот вечер будет горячее вино!
Кувшины были принесены, и вино разлито по чашам. Подняв арфу, Нерон внимательно посмотрел в сторону Британика.
Раб, охранявший юношу, пробовал еду из его чаши и вино. Нерон знал, что его брат не любит слишком горячие напитки, поэтому слуге тут же велели принести холодной воды и добавить в чашу.
Сдерживая радость, Нерон наблюдал, как отравленную воду добавляют в вино. Дрожащими руками он начал наигрывать на арфе сочиненную им утром песню о том, как двое пастухов нашли в поле спящую женщину и, притворившись богами, учинили над ней… словом, учинили.
Он видел, как Британик пригубил отравленное вино, как он опустошил чашу. Нерон запел громче. Британик поставил пустую чашу и повернулся к Титу, чтобы что-то ему сказать. К тому времени когда Нерон заканчивал свою песню, Британик побледнел и начал вставать, но внезапно ноги его словно парализовало и он не смог двинуться с места. Его хриплое дыхание прервало песню Нерона, и цезарь кинул острый взгляд на Агриппину. Та с ужасом наблюдала за внезапным недомоганием своего приемного сына.
О, какая радость пронзила Нерона, когда его соперник судорожно двигал губами, пытаясь поймать хоть каплю воздуха! Но горло бедняги свело судорогой, как и пообещала императору отравительница Локуста. Британик повалился на пол. Люди бросились к нему. В негодовании Нерон прекратил пение. Он был разозлен тем, что никто не слушает больше его сочинение.
— У него просто припадок! — в раздражении закричал Нерон. — Отнесите его в спальню и положите на кровать. Есть еще много песен, которые мне нужно спеть вам в эту самую прекрасную из всех ночей!
И, пока рабы уносили умиравшего юношу, а гости возвращались на свои места, Нерон взглянул в глаза единственной женщины, которая даже не пошевелилась, женщине, которая точно знала, что именно произошло.
Страх, застывший в глазах Агриппины, чуть не заставил Нерона зарыдать от восторга. И, к своему удивлению, он почувствовал крайнее возбуждение.
58 год н. э. Лондиний, временное жилище Дециана Цата
Вонь от реки была просто чудовищной. Один из бриттов, живший неподалеку еще до прихода римлян, рассказывал, что раньше эта могучая река была прелестным, чистым и светлым потоком, полным рыбы. Но уже через несколько лет после завоевания она превратилась в подобие Тибра — стала такой же грязной и безжизненной клоакой. Время от времени всплывали тела — то животных, то людей. Дециан с трудом сдержался, чтобы не зажать нос и не покинуть город. Неужели именно эта помойка должна стать его резиденцией?
Дециан Цат, прокуратор Британии, был назначен в это варварское место на определенный срок. Другие прокураторы, особенно в таких провинциях, как Лузитания или Сирия, получали столько денег, что могли потом больше никогда не служить. Конечно же, Дециан был не слишком влиятелен, его возможности для устройства собственного будущего были ограничены, и этот пост прокуратора Британии, который ему удалось получить только путем большой взятки советнику Сенеке, тоже не очень завидным. Но если поработать как следует и собрать дополнительные налоги, то можно обеспечить себе более престижный пост поближе к Риму. В Галлии, может быть, или даже в одной из восточных провинций.
Да, Лондиний был местом грязным и вонючим. Дециан хотел бы иметь свою столицу в более приличном городе — Камулодуне, но новый правитель, Квинт Вераний, проникся к нему внезапной неприязнью и пожелал, чтобы они квартировали в разных местах. Поэтому Дециан построил свой дом на холме, с видом на реку, и приказал рабам и слугам снести вокруг маленькие грязные лачуги, в которых еще жили бритты…
Сидя за столом, заваленным свитками и платежными бумагами, он теперь рассматривал стоявшего перед ним юношу. Весь во власти подозрений, почему-то раздраженный появлением этого человека без сопровождения, он решил выслушать его только в том случае, если тот может сообщить что-то действительно важное. С неохотой он предложил вошедшему сесть.
Дециан впервые увидел Кассия, сына Прасутага, несколько лет назад, когда тот явился к нему с жалобой на то, что его выгнал Авл Дидий Галлий. Но Дидий и Дециан были друзьями, и потому он тоже выгнал наглеца из своего дома. Через несколько месяцев Кассий вернулся и сообщил, что тринованты спрятали зерно, которое нужно было отдать императору, и это зерно можно забрать, послав десяток солдат. Когда он пришел в третий раз, то вел себя заносчиво и выдвигал какие-то требования, и ему снова указали на дверь. Сейчас этот паршивец заявился в четвертый, а прокуратор знал из опыта общения с предателями, что истинная причина прихода может выявиться, как только посетитель почувствует себя комфортно.
— Расскажи мне снова, что Квинт Вераний сказал тебе, когда ты пришел к нему, — попросил он мягко.
Бритт в ответ стал требовать еды, потому что не ел нормально с тех пор, как начал свой путь. Теперь Дециану пришлось смотреть, как он ел, и одновременно слушать то, что он говорил с набитым ртом. Покончив с курицей и подбирая остатки хрустящим хлебцем, Кассий сказал:
— Я сообщил новому правителю то, что сказал прежнему три года назад. Что Боудика намеревается собрать армию против римлян и что она в сговоре с восставшими на западе. — Он запихнул в рот еще больше хлеба, подливка от курицы капала на его тунику, но он этого, казалось, не замечал.
Дециан старался не морщиться.
— Но, — продолжил Кассий, — новый правитель тоже проигнорировал меня. Кто он такой? Я — сын одного из самых могущественных королей Британии, а он просто меня выгнал. Вы должны написать императору и…
— Прошу тебя не указывать мне, что нужно делать, бритт. Просто скажи, что говорил тебе Квинт Вераний.
— Он поблагодарил меня за информацию и сказал, что примет ее к сведению. Но я понял по выражению его лица, что ему это безразлично. Я еще не вышел из комнаты, а он уже окунулся в свои дела. Почему Квинт Вераний тоже обращается со мной, как с простолюдином? Разве он не понимает, кто я? Он не имеет права говорить со мной так презрительно!
Кассий еще поворчал, отпил еще вина и заметил прокуратору, что у него недурно готовят. Прокуратор спросил:
— А твоя мать, Боадицея?
— Она мне не мать! — завопил вдруг Кассий. — Она просто вышла замуж за моего отца! Она шлюха и предательница!
