Это известие взволновало духовенство Айриванка. Многие стали роптать, не осмеливаясь, однако, открыто высказать свое недовольство, тем более что молчал и епископ Саак. Это означало, что у него нет надежды повлиять на патриарха. Намерение католикоса поощряли только те из его приближенных, которые заботились прежде всего о своей безопасности.
Вечером католикос со своими приближенными спустился в нижний монастырский храм для молитвы и прощания с братией. Местный игумен попросил католикоса отложить свой отъезд хотя бы на час, чтобы последний раз вкусить трапезу вместе с монахами.
Во время трапезы молодой монах по имени Мовсес читал, по обыкновению, священную книгу. К концу ужина он раскрыл Евангелие от Иоанна и громким голосом прочел следующее:
«Аз есмь пастырь добрый. Пастырь добрый душу свою полагает за овцы; а наемник, иже несть пастырь, ему же не суть овцы своя, видит волка грядуща и оставляет овцы и бегает: и волк расхитит их, и распудит овцы. А наемник бежит, яко наемник есть и не радит о овцех…»
Не успел монах дочитать последние слова, как католикос, побледнев, отбросил утиральник, встал с места и воскликнул:
— Боже меня упаси стать «наемником», о отцы Айриванка! Я собирался убежать от волка, верно, но не для того, чтобы предать вас в его руки, а для спасения святынь. Если же мне присвоено имя «наемника», то с этой минуты я оставляю эти святыни на волю судьбы и поручаю их вам. Я не уйду из этой обители!
Игумен, не ожидавший от молодого монаха такого смелого шага, был потрясен. Слова патриарха еще больше смутили его, и бедняга, подбежав к католикосу, упал перед ним на колени.
— Божественный владыка! — воскликнул он. — Этот монах известен своей скромностью и добродетелью, но искуситель, видно, совратил его. Прикажи сейчас же лишить его сана и изгнать из-под крова, который он оскорбил своею дерзостью.
— Нет, дорогой брат, — ответил католикос. — Этот монах не сказал ничего нескромного. Он повторил правдивые слова Евангелия. Он напомнил мне о моем долге, доведя до меня завет божественного и бесстрашного пастыря… Предводителей грешного Израиля бог звал на путь истины устами пророков. Может быть, он пожелал воскресить пророка и среди нас. Не будем осуждать человека, который имел смелость огласить истину.
Инок Мовсес продолжал стоять молча и недвижимо перед аналоем. Лицо его дышало миром и спокойствием. Все духовенство, поднявшись на ноги, смотрело на него, но молодого монаха это не смущало. Он знал, зачем он прочел Евангелие Иоанна, и был уверен, что выполнил свой долг. А что ожидало его в дальнейшем, ему было безразлично.
Но игумена не успокоили слова католикоса (он боялся, что католикос припишет этот случай его коварству), и он громко спросил монаха:
— Брат мой, кто вразумил тебя прочесть эти слова из Евангелия?
— Тот, кто невидимый восседает среди нас, кто руководит нашими сердцами и душами, — ответил монах спокойно.
— Несомненно, это его веление, — прибавил епископ Саак. — Если верно, что без его воли и лист на дереве не шелохнется, то говоривший на этом священном собрании также вдохновлен им. Бог хочет, чтобы его святейшество оставался со своей братией и разделял с ней печали и радости. Кто может противиться его воле?
— Я не противлюсь, — сказал католикос. — Я действительно хотел незаметно для врага уехать ночью, но благодаря этой вечере мой отъезд отменяется. Я остаюсь. Святыни, которые я хотел спасти от надругательства и расхищения, сами защитят себя. Если богу будет угоден мой отъезд, он ниспошлет для меня мрак и среди бела дня.
Сказав это, католикос удалился в свою опочивальню. А епископ Саак отправил нового гонца в Гарни сообщить начальнику крепости, чтобы католикоса не ждали.
На следующий день рано утром патриарх позвал к себе старейших из братии, чтобы посоветоваться о спасении монастырских и патриарших сокровищ. Решено было прежде всего все ценности — церковную утварь и реликвии, в особенности священные книги и древние рукописи — спрятать в далеких, темных пещерах. Затем отслужить молебен и весь остаток дня провести в бдении и молитвах, чтобы бог пощадил беззащитное духовенство и не предал его в руки врага. И действительно, у монахов не было другой защиты, как упование на бога и возможность укрыться в пещерах. Царь был занят войной с восставшими князьями, остальные же князья укрепились со своими войсками в крепостях. Монастыри и духовенство оставались беззащитными. Убегающий от врага простой люд, не пользовавшийся защитой царских войск или какого-нибудь князя, укрывался в тех же монастырях и этим еще больше затруднял положение духовенства. Приходилось думать не только о защите этих людей, но и заботиться об их прокормлении, что часто было связано с очень большими трудностями.
Было погожее осеннее утро. По ясному небу скользил огненный диск солнца, казалось, более светлый и лучистый, чем в другие дни. Склоны и высоты гор Гех, на которых уже поблекли и пожелтели пастбища и рощи, пестрели яркими цветами. Скалы, утесы и башни Айриванка, сжимающие в своих каменных объятиях печальную обитель, освобождались постепенно от теней скалистой горы. Утренняя нежная прохлада со склонов Геха спускалась в ущелье Айриванка и вместе с волнами Азата смягчала зной, который был здесь уже чувствителен. На деревьях, растущих вокруг монастыря, и в прибрежных кустах слышалось щебетание птиц, сливавшееся с журчанием речки.
Но вот из высеченного в скале храма вышел хор певчих. За ним следовали псаломщики, диаконы, монахи и, наконец, преосвященные епископы, окружавшие его святейшество. Спиной к процессии выступали два диакона с серебряными кадилами, которыми они беспрестанно кадили пред католикосом. Начиная с иноков и кончая епископами, все были в черных мантиях, потому что златотканые ризы вместе с дорогой утварью были укрыты в пещерах. Лишь один католикос шествовал в белой ризе, что придавало особую величавость его осанке и благообразному лицу, украшенному пышной седой бородой.
Дойдя до середины двора, духовенство стало полукругом, чтобы приступить к молебну. Но не успели они кончить вступительную молитву и начать чтение священных книг, как на небе показалось чудесное знамение. Ясный небесный свод покрылся серо-зеленой тенью, замерцали звезды. В воздухе вдруг повеяло холодом, и загудел ветер. Птицы, до того звонко и весело щебетавшие, замолкли и испуганно стали метаться из стороны в сторону. Все стояли, объятые ужасом, а монах, читавший книгу, почувствовал, что у него помутилось в глазах.
Тогда католикос, воздев руки к небу, воскликнул:
— О грозный и всемогущий бог! Что за чудо являешь ты своим слабым созданиям?..
Потрясенные его голосом, все присутствующие взглянули вверх и с ужасом увидели, как сверкающий солнечный диск наполовину покрылся тенью и огненный круг стал меркнуть. Через несколько минут дневной свет померк совсем. Все оцепенели, лишь изредка слышались возгласы страха и изумления. Епископ Саак выступил вперед и громко воскликнул:
— Святейший владыка! Бог ясно возвещает свою волю обители Айриванка, которая хотела оставить тебя здесь в своем лоне охранять священные богатства армянской церкви. Ты не противился и сказал: «Если богу будет угоден мой уход, он и при ярком солнце создаст для меня ночь». Бог услышал твои слова. Его всемогущая длань создала желанную ночь, затмив яркое дневное светило. Он хочет, чтобы ты удалился из этой обители и спас от опасности себя и патриаршие сокровища.
— Удались, святейший владыка, удались отсюда, ибо такова неисповедимая воля господня!
— Удались, удались, мы благословляем твой путь! — закричали со всех сторон монахи.
— Покоряюсь воле господней, — сказал католикос и, опустившись на колени, стал молиться.
Все духовенство последовало его примеру.
Когда затмение солнца кончилось, монахи ревностно продолжали молебен. А по возвращении в храм монах, читавший за ужином Евангелие от Иоанна, упал к ногам патриарха и стал просить прощения.
— Я согрешил перед тобою, святейший владыка, — сказал он плача. — Мне казалось, что бог внушил мне мысль помешать твоему отъезду. Сейчас я вижу, что это было дьявольским наущением. Прости меня и помолись, чтобы твой покорный раб избавился от власти искусителя.
— Ты действовал по внушению бога, дорогое мое чадо, — мягко ответил ему католикос. — Господь сам внушил тебе то, что ты совершил, чтобы показать нам свою великую силу. Иди и прочти благодарственную молитву тому, кто сделал тебя достойным этой благодати.
Монах, успокоенный этими словами, склонил голову и удалился. Вскоре католикос со своими приближенными выехал из Айриванка в Гарни.
После отъезда патриарха тревога в обители еще больше усилилась. Монахи были уверены, что бог сотворенным чудом давал знать о близком нападении врага. Поэтому те из них, которые особенно боялись жестокости арабов, ушли в горы и укрылись в далеких пещерах. За ними последовал и ютившийся в Айриванке нищий люд.
