Михаил Ишков - Траян. Золотой рассвет

— Вообрази, Ларций, негодник Сацердата ухитрился сбежать из гладиаторской школы, где его и его сообщников готовили на третий день боев.

Регул, сожалея, развел руками и доброжелательно глянул на Ларция. Смотрел с интересом, словно ожидая, как префект конной гвардии отнесется к жирной и многозначной новости.

Ларций замялся, потом спросил.

— Император знает о побеге?

— Ему доложили. Он приказал принять меры, однако преступник пока не найден.

На том и расстались. Настроение у Ларция сразу испортилось. Уже не радовал дневной свет, не вдохновляла очевидная и заслуженная победа справедливости и торжество добродетели. Могильной тоской повеяло от вчера еще возбуждавшего энтузиазм приказа собираться в поход. До вечера ходил унылый, не в силах справиться с погребальным настроением. Помогла философия — на тайный, рожденный в душе вопрос, намекнула: вспомни, в чем ты волен и в чем нет. Обопрись на мужество, рассудительность, будь умерен и справедлив. Найди согласие с собой и окружающими, а для этого поговори с Эвтермом.

Вечером, оставшись один на один, он спросил у раба.

— Ты что влюбился в мою жену?

Эвтерма, уже вполне зрелого мужчину, бросило в краску. Он помедлил, потом ответил.

— Есть немного, господин.

— Послушай, Эвтерм, хочешь, я дам тебе вольную. Обзаведешься хозяйством, женишься?

— Разве я плохо служу господину?

— Нет, ты прилежен, чистоплотен, исполнителен. Но я спрашиваю тебя не как раба, а как человека.

— Разве у госпожи был повод пожаловаться на меня?

— Нет, — Ларций немного замялся. — Скажу откровенно, я испытываю тревогу. Скоро война, мне придется отправиться в Дакию. Я спрашиваю тебя как товарища по совместным играм, по занятиям философией, по пережитым нами обоими бедам — как мне поступить с тобой? Что случится, если ты не сумеешь совладать со своей страстью? Может, отправить тебя на кирпичный завод? Сначала, как водится, поучишься, потом сменишь прокуратора.

— Разве господин не берет меня с собой? — искренне удивился Эвтерм.

Хозяин совсем смешался. Он долго молчал, вздыхал — видно, что‑то прикидывал про себя. Раб терпеливо ждал. Наконец Ларций продолжил разговор.

— Тут вот какое дело, Эвтерм. Мне сегодня сообщили, что Сацердата сбежал из гладиаторской школы. Я уверен, он попытается отомстить мне. Если сам не решится, его подтолкнет Регул. Мне нужен верный и сильный человек, который мог бы присмотреть за Волусией и родителями. Я рассчитывал на тебя, а ты, оказывается, влюбился в мою жену. А ведь мы вместе с тобой изучали философию. Вот и скажи, как мне поступить?

Эвтерм вздрогнул.

— Господина интересует мое мнение?..

Раб очень взволновался. С трудом проглотил комок, застрявший в горле, затем только продолжил.

— Если господин ссылается, что мы вместе изучали философию, и по этой причине он решил спросить у меня совета, как сохранить самое дорогое, что у него есть, и можно ли это самое дорогое доверить мне, презренному рабу, я отвечу — для меня и для философии эта высшая награда. Я благодарен судьбе, что она привела меня в твой дом, господин. Может, в том и состоял божественный промысел. Здесь я обрел дом, твоя мать всегда была вежлива и добра со мной. Твой отец не ленился наставлять меня в науках. Это дорогого стоит, Лар… господин.

Он сделал паузу. В его глазах выступили слезы, он горячо и страстно продолжил.

— Неужели, Ларций, ты полагаешь, что я способен посягнуть на твое счастье? Неужели в душе считаешь меня бесчестным, наглым, буйным — одним словом, рабом не по облику, а по сути? В таком случае, что стоят твои признания в товариществе, клятвы именем Сенеки? Так уж случилось, что я попал тебе в услужении. В этом нет ни твоей, ни моей вины. Так уж оно, — Эвтерм очертил руками круг, символизирующий миропространство, — устроено. Твое счастье, господин, это и мое счастье. Вряд ли ты сможешь понять меня, но почувствовать меня ты можешь. Ты никогда не попадал в мое положение, однако именем товарищества же, заклинаю, осознай — если господину сказали, что хлестать человека по щекам порочно, и он согласился и более никогда не поднимал руку на того, кто живет рядом с ним, такому человеку можно доверить свою жизнь. По крайней мере, я так считаю. Я, раб Эвтерм. Пусть сколько угодно порет, это только для пользы, если я, раб Эвтерм, провинился. Но, Ларций, ты более никогда не поднял на меня руку.

Они разговаривали в дальней комнате. Ларций сидел, Эвтерм стоял.

— Эвтерм, тогда с еще большей радостью я отпущу тебя на волю.

— Куда я пойду, господин. Знания мои разрознены, никакого ремесла я не освоил. Жить твоими подачками не хочу. В доме у меня есть дело, а в городе? Волусия и для меня госпожа. Записаться в бродячие философы? Полагаю, что смогу пустить пыль в глаза, однако ложь — это не для меня. В городе развелось столько философов, что достойные граждане уже не скрывают возмущение происками этих новоявленных мудрецов. Оставь меня при доме, и я буду верно служить тебе и твоим детям. Этого требует мое ведущее.

Ларций встал и положил руку на плечо Эвтерму.

— Да будет так.

Он помедлил, потом с трудом, словно выдавливая из себя слова, признался.

— Понимаешь, Эвтерм, мне не дает покоя, почему Регул и, возможно, Сацердата, так липнут ко мне. Теперь, когда я на коне, о каком завещании дома, о каком денежном легате может идти речь? Они же не безумцы, далеко не безумцы. Чем питается их месть, какой — такой интерес толкает их?

Отыщи причину, Эвтерм?

Одинаковых расходов требует и старательная и небрежная организация войска, и великая польза не только для настоящего времени, но и для будущих веков, если предусмотрительностью твоего величества, о, император, будет восстановлен крепкий порядок в военном деле и исправлены ошибки твоих предшественников.

Флавий Вегеций Ренат

Древние греки придерживались мнения, что если камень, побывавший во рту собаки, окунуть в вино, то это вызовет ссору между людьми, которые его выпьют.

Джеймс Джордж Фрейзер «Золотая ветвь»

Гонец прибыл заполночь. С кромки крепостного рва окликнул часовых. Пока к башне не примчался начальник стражи, те долго и дотошно выясняли, что за гонец, зачем прискакал в столицу. Начальник не церемонился, с ходу наслал проклятья на головы караульных и приказал отворять ворота.

Всадник терпеливо ждал, пока опускавшийся мостик перекроет ограничивающий крепость ров, затем с места послал коня в галоп и на ходу с размаху врезал одному из караульных плетью. Угодил по шлему. Молоденький Лупа на ночь отстегнул ремешок, и доспех свалился наземь. Юноша бросился вслед, погрозил кулаком. Меч обнажить не решился. Стоит блеснуть клинку, как всадник тотчас вернется, назначит поединок, еще и от сотенного достанется. Лупа храбро выругался, вернулся, поднял шлем. Сколько он натерпелся от этого римского горшка! Шлем был великоват, крашеная щетина, которую римляне зачем‑то всовывали в гребень, пересекавший доспех от уха до уха, давным — давно выпала, товарищи по сотне то и дело посмеиваются — держись, Траян, сам Лупа на тебя идет.

В ту пору, когда Лупа ребенком прыгал возле колен матери, отец часто брал его с собой в Виминаций. Там насмотрелся на римских центурионов — у этих щетина стояла торчком, окрашена ровно, в яркий алый цвет. Ходили, красовались!.. Как они, изверги, крепят щетину в гребне?! Как окрашивают? Сколько Лупа не пробовал, все равно вываливается. Лет пятнадцать назад, когда войско Децебала переправилось через Данувий возле Экса — тогда даки под орех разделали два римских легиона — его отец Амброзон вытряхнул из этого шлема голову убитого им центуриона. Голову отпихнул ногой, а шлем привез на родину. Если бы не слово, данное отцу, побратиму Децебала (они были из одного выводка), непременно идти в бой в шлеме, Лупа давно поменял бы этот металлический колпак на привычную войлочную шапку. Чем она хуже — легка, удобна, меч не берет. Зимой в ней тепло, можно спать на голой земле. Он так и сказал отцу — зачем мне этот котелок? Децебал позвал меня кашу в нем варить? Отец выслушал сына, потом коротко распорядился — нести службу в личной дружине царя будешь только в римском шлеме! Не вздумай ослушаться. Узнаю, приеду или дам весточку царю, он тебя собственноручно выпорет, ясно? Потом, после паузы пояснил — твой войлок хорош против мечей, против холода, а вот против дротика, стрелы или римского шита с умбоном 14 — дерьмо. Да и от копья в шапке не спасешься. Понял? К тому же в шлеме тебя быстрее заметит Децебал. Он должен видеть, чей ты сын.

Теперь, вспомнив о том разговоре, Лупа заочно передразнил отца, состроил ему рожу — зато против плетки войлочная шапка лучше. Он едва успел приладить шлем на голову, как на наблюдательной башне во дворце царя Децебала вспыхнул яркий огонь. Хворост не жалели.