Орион вскочил с места, спеша поддержать ее, но дамаскинка оттолкнула от себя молодого человека, и в ее взгляде отразилось столько душевной боли, гнева и подавляющего презрения, что виновный замер на месте и схватился за сердце. Юношеская шалость, на которую подбил его легкомысленный Кризипп, принимала слишком трагический оборот. Одному человеку предстояло заплатить за нее жизнью, а двум другим — честью, спокойствием и личным счастьем. Паула, не говоря больше ни слова, опустилась на стул; Орион все еще не мог оправиться от смущения. Вдруг среди присутствующих раздался веселый хохот Псамметиха, начальника стражи, давно возведенного в сан домашнего судьи.
— Клянусь моей душой, я не видел такой превосходной резьбы! — воскликнул он, рассматривая камею, привешенную к ожерелью Паулы. — Ведь на этом камне изображены языческий бог любви Эрос и его крылатая подруга Психея со светильником в руке! Не читали вы прекрасный роман Апулея [42]«Золотой осел»? Рисунок представляет одну из сцен этого произведения. Святой Лука! До какого совершенства доведена здесь резная работа! Благородная девушка, вероятно, ошиблась… Послушай-ка, почтенный Гамалиил, где мог помещаться на этом ожерелье смарагд в золотой оправе? — прибавил воин, показывая ювелиру дорогой убор.
— Нигде, — отвечал еврей. — Благородная девушка…
Но Орион приказал свидетелю замолчать. Тем временем Нилус взял украшение и внимательно рассматривал его со всех сторон. Наконец, этот серьезный, беспристрастный человек, на которого так сильно рассчитывала дамаскинка, подошел к ней и, пожимая плечами, спросил, нет ли у нее в сундуке другого ожерелья с пустой оправой на цепочке. При этом вопросе по телу Паулы пробежала лихорадочная дрожь. Все происшедшее казалось ей каким-то чудом, но, вернее всего, здесь был замешан злой умысел человека, а не шутка демонов. Орион поспешил ей отомстить за мнимое нарушение данного слова. Каким образом ему удалось подменить измятую оправу смарагда — так и оставалось пока загадкой. Ее противник хорошо задумал свою месть, но и Паула постоит за себя! Она вовсе не намерена покориться заклятому врагу, как бессильный ребенок. Нет, тысячу раз нет!
Девушка очнулась от своего оцепенения и будто вновь обрела энергию. Как Орион мысленно переносился на арену цирка, воображая себя гладиатором, так и Пауле представилось в настоящую минуту, что она играет в шашки, но не на цветы и мелкие подарки, как с больным дядей, и не ради чести выиграть партию. Здесь ставка игры была слишком велика. Дамаскинка решилась употребить все средства, чтобы одолеть врага. Но нет, впрочем, не все! Лучше остаться побежденной, чем обвинить его в краже или выдать то, что она видела в виридариуме. Паула обещала молчать об этом. Мукаукас Георгий сделал ей слишком много добра, и она обязана всячески оберегать его сына от позора. Образ Ориона слишком прекрасен, чтобы решиться запятнать его перед целым светом. Все другие средства позволительны для того, чтобы отнять у него победу и спасти Гирама. Любое оружие годилось, кроме предательства. Орион должен почувствовать ее нравственное превосходство над собой и убедиться, что она во всех случаях жизни остается верна своему слову. Это решение оставалось неизменным. Грудь молодой девушки тревожно поднималась и опускалась, взгляд ее вновь загорелся огнем, но она не скоро нашлась, что сказать.
Орион наблюдал ее внутреннюю борьбу и чувствовал, что неумолимый враг собирает силы для отпора; ему хотелось даже подстрекнуть Паулу к нападению. Что она замышляет? Чем неожиданнее новый удар с ее стороны, тем лучше. Чем мужественнее станет она защищаться, тем скорее забудет Орион, что имеет дело с противником неравной силы, стараясь одолеть слабую женщину. Ведь герои нередко славились победой над амазонками!
Наконец Паула поднялась и подошла к Гираму, который был привязан к позорному столбу. Встретив умоляющий взгляд преданного слуги, она поняла, что ей предстоит не только защищаться против Ориона, но, кроме того, исполнить священный долг. Она приблизилась быстрыми шагами к судьям, сидевшим полукругом, оперлась левой рукой о край стола и подняла правую руку.
— Вы все, — начала девушка, — сделались жертвой низкого обмана. Я сама пострадала от мошеннической проделки, затеянной с безбожной целью. Взгляните на этого человека у позорного столба! Разве он похож на разбойника? Гирам — самый преданный и честный слуга, отпущенный моим отцом на волю за долгие годы верной службы. Благодарность к своему господину он перенес на его дочь. Из любви ко мне сириец покинул дом и семейство, чтобы не оставить меня одинокой на чужбине. Но все это едва ли растрогает ваши сердца! Если же вы хотите услышать правду, настоящую, истинную правду…
— Говори! — вскричал Орион.
Девушка не оглянулась и продолжала, обратив глаза на Нилуса и прочих судей:
— Ваш глава, сын мукаукаса, знает, как мне легко обратиться из обвиняемой в обвинительницу. Однако я не хочу воспользоваться этим правом из любви к его отцу, потому что не способна обмануть чужого доверия. Ориону понятен смысл моих слов! Смарагд, лежащий перед вами, был вынут из оправы вчера вечером в моем присутствии вольноотпущенником Гирамом, но, кроме нас двоих, ожерелье в этом виде рассматривали еще другие свидетели. Не далее, как сегодня в полдень, на моем уборе оставалась еще пустая оправа, и только позднее рука мошенника заменила ее резным камнем. Клянусь ранами Иисуса Христа, я в первый раз вижу эту подвеску! Она стоит громадных денег. Только богатый человек, самый богатый из всех вас, мог пожертвовать без сожаления таким сокровищем даже для того, чтобы погубить заклятого врага. Гамалиил, — прибавила дамаскинка, обращаясь к ювелиру, — во сколько ты ценишь этот оникс?
Еврей попросил показать ему камею еще раз. Повертев ее в руках, он отвечал, ухмыляясь:
— Да, прекрасная девушка, если бы моя черная курица несла вместо яиц такие штучки, я охотно кормил бы ее арсинойскими пирожками и жирными канопийскими устрицами. За этот камешек можно купить великолепное имение с землей, с хорошим домом и угодьями. Сам я не богат, но сейчас готов отдать за него два таланта, хотя бы мне пришлось попросить их взаймы у добрых людей!
Слова Гамалиила сильно подействовали на всех.
— У нас в доме решительно происходят невероятные чудеса! — воскликнул Орион. — Благородство, ставшее такой редкостью в наши дни, по-видимому, воскресло на белом свете.
Какой-то расточительный демон обратил в драгоценную камею измятую пластинку золота. Позволь спросить, кто видел пустую оправу на твоем ожерелье, прекрасная Паула?
Девушка чуть не изменила себе при такой дерзости и ответила дрожащим от гнева голосом:
— Конечно, твой помощник или ты сам, потому что ты, ты один имеешь причину…
— Это уж слишком! — грозно прервал ее Орион. — О если бы ты была мужчиной! Я убедился, как далеко простирается твое благородство! Даже ненависть и неумолимая вражда…
— Они имеют право погубить тебя вконец! — воскликнула Паула, вне себя от волнения. — И если я обвиню тебя в отвратительном преступлении…
— Тогда ты станешь преступницей против меня, против себя и против этого дома! — отвечал сын Георгия угрожающим тоном. — Берегись, девушка! Если ты воображаешь, что я способен поверить выдуманной тобой сказке…
— О нет, это значило бы ожидать от тебя слишком много честности! — громко перебила его Паула. — Не думай в самом деле, что я ссылалась на твое свидетельство: у меня есть другие очевидцы: Мария, внучка мукаукаса…
Тут дамаскинка старалась заглянуть в глаза противнику, но он с жаром воскликнул:
— Ты ссылаешься на ребенка, преданного тебе всей душой!
— Кроме нее, ожерелье видела сегодня утром Катерина, дочь Сусанны, — с торжественным видом добавила Паула. — Катерина уже не ребенок, взрослая девушка, что тебе хорошо известно! Я требую, — заключила она, обращаясь к судьям, — чтобы вы добросовестно исполнили свой долг и оказали мне справедливость, призвав сюда обоих свидетельниц.
Орион возразил на это с притворным хладнокровием:
— Мои родители едва ли позволят явиться перед судом впечатлительной и нежной девочке; кроме того, показания Марии не имеют значения: она несовершеннолетняя. Что же касается Катерины, это другое дело; суд обязан выслушать ее, и я сам позову сюда нашу гостью.
Верховный судья решительно отклонил попытку Паулы прервать его речь, обещая дать ей высказаться при свидетельнице. В заключение он небрежно заметил:
— Дорогая камея на ожерелье, вероятно, принадлежала твоему отцу.
Тут Паула не выдержала и воскликнула в порыве гнева:
— Нет, тысячу раз нет! Безбожный негодяй, твой сообщник, забрался в мою комнату, пока я была у больных, и открыл сундук отмычкой или подобранным ключом.
— Это можно доказать, — спокойно возразил Орион.