Ольга взглянула на сына, ехавшего рядом на Снежке. По напряжённому лицу Святослава поняла, что он переживает невольно причинённую ей обиду, и на душе у княгини потеплело. Да и то сказать, что ж ему, век за материн подол держаться, вон какой ладный да крепкий становится, ещё с этим оселедцем… Чудно, вроде и родное дитя малое, что опеки и заботы требует, а он уже в дружинники норовит…
Так всю дорогу княгиня – предводительница Руси – спорила с матерью Ольгой о родном единственном чаде.
Всё оставшееся время они провели вместе, – обедали, разговаривали, ходили смотреть новых соколов для охоты, – пардусов по распоряжению княгини больше не заводили. Но вечером Святослав деловито, как взрослый, сказал:
– Мама, с завтрашнего дня я стану обучаться ратному делу, так что дома мало придётся бывать, не гневайся…
И Ольга вновь поразилась его самостоятельности и упрямству, как будто сын за этот год с небольшим заимел внутри гибкий, но неимоверно прочный булатный стержень.
Долго в тот вечер не могла уснуть Ольга, растревоженная случаем с печенежской засадой и думами о сыне.
Долго не мог уснуть и Святослав, взволнованный событиями прошедшего дня. Свенельд сказал, что печенегов обнаружили и уничтожили именно благодаря ему, Святославу. И верно, не обрати он внимания на зверей, могли угодить прямо врагам в руки. Те две мыси, одна из них тогда так взглянула своими глазами-бусинками, будто по-человечьи сказать хотела… Постой! – вдруг озарила Святослава неожиданная догадка. А может, то вовсе и не мысь была? Кто мог так заботливо упредить его, если не дед Велесдар?
И княжичу стало неимоверно стыдно, что за весь вчерашний и сегодняшний день, наполненный всякими происшествиями, он ни разу не вспомнил о старом волхве. Да ещё и возомнил, что сам обнаружил печенежскую засаду. А ведь это Велесдар незримо сопровождал и охранял его…
– Прости, дедушка, – прошептал отрок, – дякую тебе! Как ты там в нашем Кудесном лесу?
И с думами о прежней, «волховской» жизни Святослав вскоре крепко заснул.
Лето 6462 (954), лето 6463 (955)Подоспели Великие Овсени. Поля стали безлюдными, – последние огнищанские возы с просом, овсом, житом, тянулись в большие грады и малые веси, наполняя закрома щедрыми Даждьбожьими дарами.
И княгиня Ольга распорядилась идти в полюдье.
Рано утром множество возов выехало из Киева, и обозы под началом сотников, сопровождаемые небольшими дружинами, разошлись во все концы русского княжества.
Повсюду на Вечевых площадях посреди сёл или на специально учреждённых Ольгой погостах собирались люди с данью и всякого рода вопросами или жалобами. И сама княгиня на тех площадях и погостах творила суд, разбирала огнищанские просьбы, давала наставления и указы.
В других местах градоначальники, называемые тиунами, от имени княгини Ольги также собирали кожи, сало, мёд, по мешку зерна с дыма. Рыбаки давали сушёную и вяленую рыбу, охотники – меха, купцы-гости платили дань серебряной и золотой гривной денег либо товарами – полотном, вином, пряностями. Селяне несли сухие плоды, мак, овощи, овечью шерсть, мёд, масло, творог, яйца, кур, гусей. Пастухи вели овец, коз, быков, тельцов, жеребят. Кто не имел хозяйства, расплачивался медью, кто не имел денег, давал жито, просо, пшеницу, гречку, а то и сладкие кавуны с дынями – у кого что было.
Святослав, оставшись в Киеве под опекой Свенельда, с утра до ночи проводил в Ратном Стане, а часто и ночевал у кого-нибудь из темников в шатре.
Поначалу он обижался и даже сердился, когда утром полки уезжали в степь на обучение, а он вынужден был сидеть в Стане. Отрок мчался к Свенельду и возбуждённо кричал:
– Дядька Свенельд, отчего меня опять в степь не взяли? Я с Издебой из-за того поссорился!..
– Погоди, княжич, – спокойно отвечал Свенельд, – я ведь тебе рёк уже, – прежде чем в степь ехать, многому научиться надобно: как коня своего седлать, как препоны разные с ним преодолевать…
– Я коня седлать умею! – перебил княжич воеводу. – И препоны у берега уже все прошёл. В степь хочу ехать вместе с полками! – заявил он и даже топнул ногой от упрямого нетерпения.
– Э-э, Святослав, – покачал головой Свенельд, – храбрость не есть глупое скакание и вздымание меча, а прежде всего – послушание старшим. Ежели я рёк, что познание ратного дела начинается не с сечи, а седельной науки, значит, быть тебе в Молодятинском полку, – сказал воевода. Добавив в голосе строгости, он скомандовал: – Княжич, слушай наказ! Одесную поворо-тись! Един-два! Прямо… в Молодятинский полк… шагом… рушь!
А через некоторое время, проезжая мимо, он незаметно улыбнулся в свои рыжие усы, услышав, как пожилой сотник – наставник самых молодых юношей – толковал Святославу:
– Запомни, княжич, когда начальник речёт тебе «стой!», ты должен стать недвижимо, как вбитый кол, – не делать ни единого шага, не смеяться и соседу ничего не глаголить. Когда же реку вольным быть, тогда только можешь говорить и с вопросами обращаться. Тебе ведь, княжич, не простым воем быть, а начальником над всеми темниками. А дело сие, друже мой, непростое, это тебе не игрища на улице с детьми малыми. Тут, прежде чем что сказать или сделать, всё обдумать надобно, ибо от тебя будут зависеть тьмы жизней. А ежели сам исполнять наказ не научишься, как потом с других станешь спрашивать?
Так рёк Святославу старый сотник Хорь – жилистый, загорелый до черноты воин с блестящим совершенно лысым черепом и белыми свисающими усами. Потом он поставил княжича в ряд с другими юношами и стал проводить обучение. Заставлял их седлать и рассёдлывать коней, скакать на них, держа строй, вместе останавливаться, поворачивать ошую и одесную[11].
Вечером, когда Свенельд приехал справиться, как дела у княжича, сотник похвалил Святослава:
– Днесь был шустр в научении, тяжко ему, но терпит, не жалуется. До зимы, думаю, кое-чему научится.
С этого дня княжич стал усердно учиться в Молодятинском полку воинскому ряду, построению, смыканию и размыканию, а позже – владению щитом, копьём и мечом.
После года суровой жизни в лесу княжич оказался не только не хуже остальных подлетков, а, напротив, одним из немногих, кто с истинным увлечением постигал воинские премудрости. Поэтому среди сверстников его скоро стали уважать не столько за княжеское происхождение, коим он, памятуя волховскую науку, не гордился попусту, а за силу, ловкость, выносливость и сноровку. Вспоминая слова старого Велесдара, что в учении чем больше сил и старания вложишь, тем больше и получишь, Святослав всякий раз, ежели выходило легко, намеренно усложнял упражнение. Если хорошо выходило правой рукой, начинал делать то же левою. Если получалась защита от одного «противника», брал себе двух или трёх. Только теперь Святослав начал понимать, что дало ему волховское учение. Княжич с удивлением отмечал, что оно совсем не противоречит ратной науке, а, напротив, является в ней очень важным подспорьем.
Старый сотник обучал их не только владению мечом, но и умению использовать всё, что случится под рукой, – вервь какую, палицу, шелом с шишаком, что лежит подле, кочергу, скамью, стол.
– Как говорится, тот возьмёт своё, кто разум имеет, – внушал он.
– Как это? – удивлялись юноши.
– А вот так. – Старый воин взял ковш с квасом, ибо дело было в послеобеденный час, подошёл к длинному столу, уселся за него и стал спокойно прихлёбывать питьё. – Вот я сытый, разморенный обедом, сижу себе, квас пью. А ты, скажем, – указал он на Святослава, – тайно прокрался в палаты и выскакиваешь на меня с мечом!
– Я безоружного рубить не стану! – насупился Святослав, не трогаясь с места.
– Да не о тебе речь, ты сейчас не княжич, а хазарин какой-нибудь, захватчик, что имеет злой умысел на русского человека, уразумел?
Святослав, поколебавшись, взял тренировочный деревянный меч, надел шелом и встал по другую сторону стола напротив сотника.
«И что он может сделать? – подумал княжич. – Стол на меня опрокинуть, – так он вкопан в землю, оружия никакого нет…» Ему стало интересно.
– Бей, княжич, ворог при случае раздумывать не станет! – подзадорил наставник.
Святослав взмахнул мечом, направляя удар сверху наискосок так, чтобы обозначить удар над самой головой сотника.
В тот самый миг, когда оружие уже двинулось по неотвратимой прямой, что-то ударило в лицо, ослепило и перехватило дыхание. Успев закрыть глаза, Святослав, всё же руководимый внутренним чутьём, отклонился, и липовый ковш, брошенный старым воином, лишь вскользь звякнул по шелому. Деревянный меч Святослава, закончив полёт, ударился о дубовую столешницу, но тут же неожиданный толчок в запястье заставил оружие отлететь далеко в сторону.
