Отсюда брала свое начало речка Голубая. Бурная, короткая, ее воды за день добегают к морю. А через полверсты бурлила порывистая Павловка – одна из рек Амурского бассейна. Ей придется пробежать тысячи верст, прежде чем она попадет в Татарский пролив.
– Вот видишь, Арсе, у каждой капли своя судьба. Покатится налево – будет в Голубой, направо – месяцами придется бежать с Павловкой, Уссури, Амуром.
Все лето бродили Арсе и Федор по речке Голубой, ее ключам. Они искали по заданию Ванина серебросвинцовые руды. И вот на карту легли многие рудные точки. Мечтали найти такую же «галмейную шапку», какая есть в Дальнегорске. Но пока ничего не нашли. Нашли другое – уголь недалеко от деревни Божье Поле и оловянный камень в выходах коренных пород. Федор Силов говорил:
– Неурожайный удался нам год. В прошлом году мы с тобой по Милоградовке нашли куда более – там серебришко есть, надо там и ставить разведку.
К концу поисков они завернули в падь Лазурную и здесь в шлихтах неожиданно обнаружили оловянные проявления. Тогда мало интересовались оловом – все требовали серебро. И Федор к этой находке отнесся как к самой рядовой.
– Найти бы нам ту «шапку» – заметался бы Бринеришко. Сдается мне, что она может быть в Пятигорье. Может, туда потом и заглянем. А пока, Арсе, пойдем на «кислую воду», денек-другой передохнем, водичку попьем, ноги полечим, а то ить спарились за лето.
– Пойдем, мне куда ни ходи, чего-чего посмотри, все равно, – согласился Арсе.
К полудню рудоискатели вышли к «кислой воде». Сгоношили шалашик, нарубили дров, устроились на отдых.
Вдали прогремел выстрел, затем второй, но друзья не обратили на выстрелы внимания. Мало ли кто стреляет в тайге, может быть, зверя добивает, а может, просто балуется, руку набивает.
Федор Силов нашел уже десятки источников минеральной воды. Но это место ему нравилось больше других. Тропа рядом: можно встретить знакомых, да и вода вкусная. Здесь же он решил оставить тяжелую ношу с образцами, которые позже заберет возчик Ванина. Арсе пытался уговорить Федора забежать к побратимам, но тот резонно ответил: мол, охота на пушного зверя еще не началась, побратимов может не оказаться на месте.
К нарзану шел удэгеец. За спиной у него болталась бердана, в руках он нес туес: наверное, захотел попить нарзана. Несколько семей удэге недавно разбили здесь небольшое стойбище. Об этом рудоискатели не знали. Больше года как не были здесь. Вдруг удэгеец остановился, сдернул бердану с плеча и не целясь выстрелил в Арсе.
Федор сидел на валежине, опустив ноги в нарзан, блаженствовал. Вздрогнул, когда пуля прошила котелок, в котором варился чай. Стрелок закричал:
– Хунхузы! Хунхузы! – и припустил в стойбище.
Рудознатцы метнулись к винтовкам, но удэгеец уже скрылся в чаще.
– Моя ничего не понимай, – пожимал плечами Арсе. – Почему его люди стрелял?
Со стороны стойбища загремели выстрелы, раздались заполошные крики, гул толпы нарастал.
А от речки шли трое. Арсе прищурил и без того узкие глаза:
– Федика, это наша побратима идут. Ходи сюда!
Побратимы узнали Арсе и наперегонки побежали к нему. Но по бегущим открыли беспорядочную стрельбу. Побратимы с ходу прыгнули за камни – пули тотчас же зацокали по камням, высекая пыль. За камнями укрылись и рудоискатели. Некогда было «здравствуй» сказать. Изготовились к бою.
– Они с ума посходили! С чего это напали на вас? Хунхузы?
– Нет, наоборот, они приняли нас за хунхузов. Один из них стрелял в Арсе, котелок испортил, чай пролил. Вот дела. Что же делать? Ить не будешь же в простых людей стрелять, – бормотал Силов, досылая патрон в патронник. – Эй вы! Люди! Вы что, ошалели? Не стреляйте! Мы не хунхузы! Стойте!
– Погоди, вона, высокий, это же Намунка, Васька Намунка, – проговорил Петр. – Эй, Васька, ты в кого стреляешь, шельмец? А ну бросай ружье! Это я, Петька Лагутин. Вот, смотри, – Лагутин поднялся из-за камня.
– Э, Петика, как тебе сюда попади?
Васан Намунка уже шел к знакомым. Пошли и остальные удэгейцы, но ружья держали на изготовку. Арсе пожимал плечами, спрашивал:
– Вы почему стреляли в нас? Как ты мог подумать, что Арсе хунхуз? Ты мой котелок испортил, в чем я буду чай варить? – горячился он.
– Не шуми, Арсе, – ответил Намунка. – Дадим мы тебе котелок. Хорошо, что сам остался жив. Моя забыл, какой была борода твой?
– Надо помнить, так можно и доброго человека убить.
– Ходи наша сторона, буду юколка кушай, чай пей, мал-мало думай.
– Спасибо, Намунка, но мы здесь побудем, давно не виделись, поговорить надо, – за всех ответил Петр Лагутин.
Удэгейцы, удрученные, ушли.
Только после этого друзья обнялись. Начали засыпать друг друга вопросами: как-никак два года не виделись.
– Как живешь? Я слышу, совсем ты хорошо стал по-нашенски говорить. Но можно было бы и лучше, – хлопал по плечу Арсе Устин.
– Федика не учи, ему все на солнце посмотри, все бегай.
Арсе собрал костер, повесил котелок и заварил чай. Напились, снова потек разговор, теперь уже ровнее.
– Куда ходили? – спросил Силов.
– Ловушки чинили, новые строили. Идем домой. Лодка тут у нас спрятана. Мы не тропой сюда шли, а на лодке поднимались, – ответил Устин. – А вы все камешки ищете?
– Да, у всякого своя работа. Но откуда здесь эти люди появились?
– Э, долго ли им стойбище построить? Надерут бересты, выварят и тут же сошьют себе берестяной дом, чум ли. Это русские строят дома на сто лет. Этим детям тайги такое не с руки. Пашен нет, живут тем, что бог подаст.
Солнце село на скалу. Казалось, растопит ее, и поплывут камни, как разогретый воск.
– А разбогатели ли вы с этих камней-то? – кивнул на котомки с образцами Устин.
– Отец стал богат. Ванин знаменит. Я все такой же, только врагов наживаю.
– С чего бы тебе-то их наживать? – удивились побратимы.
– Будто я чужие месторождения перехватываю. Нашел я серебро и олово у монастыря поморских староверов, а тут на него враз охотники нашлись: мы, мол, эти камни видели, украл у нас их Силов. А вот ты гля, – Федор сунул под нос Устину оловянный камень. – Что это? Не знаешь, вот и те, кто меня вором обзывают, не знают, что это. Раз нашел редкий камень, то неси его геологам, столби то место и требуй деньги. Ванин за «галмейную шапку» обещал наградить находчика полсотней тысяч серебром. Вот и ищите. Ищите, ежели знаете, что такое галмей, смитсонит, гидроцинкит. А в Щербаковке мы с Арсе зашли к знакомому, смотрю: его баба сняла с капусты камень, тяжелый, хорошо гатит капусту. Глянул я – оловянный камень, с примесью свинца, серебра и цинка. Вот Арсе свидетель, он не даст соврать, я за тот камень заплатил пятьсот рублей да за показ, где взяли, – сто. Сколько мы там лазили, пока не обнаружили жилешку, а потом по коренным породам ее проследили. Сдал Ванину. Заплатил он отцу за то месторождение десять тысяч, рудник уже образуют, а на меня крик – украл, мол, чужое, присвоил. Помяните меня, что все найденное мною или с чьей-то помощью будет не мое, а генерала Крупенского, он любому скажет, что это нашел Ванин, что это его, генерала Крупенского, заслуга. Мы простые пахари, и тот, кто ест наш хлеб, не думает, кто его вырастил. А народ-то наш дик, подхватывает разные сплетни и поносит меня. Вот и этот человек не прознал, где звон, а нас хунхузами обозвал, – с обидой, с болью в голосе говорил Федор Андреевич.
– Дед Михайло сказывал, что, мол, цари правят странами, цари воюют, цари побеждают. А разве то так. Народ всему голова. Но каков, говорят, поп, таков и приход. Много зависит от народа, много и от царя. Но всегда победу присуждают царю, если даже тот царь в той войне и не бывал. Так и у тебя: ты пахарь, а кто будет есть твой хлеб, тому не обязательно знать имя пахаря. В этом ты прав, – тихо говорил Устин, чуть пошевеливая прутиком в костре. – Кому много везет, тому всех больше и завидуют.
– А что мне то везение? У Бринера в городе каменные дворцы, а у Силова деревянная избенка. Обещает к моему приходу отец сложить новый дом. Только и всего. Ванин, может статься, будет купцом, а я тоже буду при нем рудоискателем, ежели не выпрет он меня, как это сделал Бринер.
– А почему такое творится на миру? – спросил Устин.
– Может, потому, что я грамотешкой недобрал; ума не столь, сколь у Ванина, а потом ко всему – мужик, а что с мужиком возиться: дери с него шкуру, пока не остыл. Знамо дело, что дети мои будут грамотны, потому как я на то последние портки спущу, но их выучу. Словом, сложная то арифметика. Давайте спать. Всем завтра работка предстоит ладная.
Горел костер, оседал иней на травы. И не видели рудоискатели и охотники, как к их костру тихо подкрались Безродный с Цыганом. Махнули руками и поехали дальше: с этих, мол, взять нечего.
Копыта их коней были обмотаны кусками кожи с недавно убитого изюбра: не было слышно цоканья по камням.
Нет, пожалуй, осени чудеснее на всем белом свете, чем осень в этом краю тигровом. Сопки в жарких кострищах кленов, всех тонов и оттенков, березы осыпаны золотом, малахитовая вязь заплелась в кроны кедров и елей. Тихо шепчутся падающие листья, никнут усталые травы к земле. Радостно и грустно от всего этого. Вот легкий морозец уронил кисею инея на листву – знать, завтра будут новые краски, новые узоры. Тайга, как модница, наряжалась в разные платья, цветастые, неповторимые.
