— А что насчет его женщины? — спросил Индраварман. — И родственников по ее линии?
— Ее родственники также все мертвы, король королей. Выпотрошены, словно рыба, в первый же день после нашей победы.
— Значит, тогда это будет мальчик. Запусти такой слух. Скажи, что он болен и что его держат в клетке для моего развлечения прямо здесь, наверху этого храма. Скажи, что для того, чтобы выжить, он каждый день должен громко молиться о смерти своего отца.
По Рейм кивнул:
— Мы должны найти какого-то щенка и поместить его сюда.
— Сделай это. И спрячь в этих стенах отряд наших лучших воинов.
— Считайте, что это…
— Джаявар слишком умен, чтобы прийти сюда самому. Но он обязательно кого-то пришлет. А уже этот кто-то сможет привести нас к нему.
— Да, о великий король.
По Рейм развернулся, чтобы уйти, но Индраварман протянул руку и положил ее ему на плечо.
— А еще, По Рейм, приглядывай за своим старым соперником, Асалом. Я его высоко ценю, однако он, похоже, мягок к кхмерам. Он должен был казнить десять самых почитаемых в народе священников, а не десяток каких-то калек. Его задача — не выбирать, а делать то, что ему говорят, и я задаюсь вопросом о причинах такой его независимости.
— Он слаб, и причиной тому его крестьянское происхождение.
— Нет, По Рейм. Он сильный. Даже слишком сильный. Именно поэтому наступит день, когда ты получишь мое благословение на то, чтобы убить его. Как только мы заполучим голову Джаявара и непосредственная угроза нападения минует, ты сможешь делать с Асалом все, что пожелаешь.
По Рейм поклонился:
— Я с нетерпением жду этого дня.
— Не утомляй меня своими собственными желаниями и не испытывай моего терпения.
— Да, король королей.
Индраварман отвернулся от своего ассасина и пошел к центру храма. На удачу он потер кусочек железа у себя на животе и попросил свой талисман, чтобы желанное будущее наступило побыстрее, потому что знал: он, как правитель Ангкора, никогда не будет пользоваться непререкаемым авторитетом, пока жив Джаявар.
* * *
Хотя и неохотно, Асал все же согласился на то, чтобы Воисанна прошла мимо своего бывшего дома и взглянула на свою сестру. Она пообещала ему, что будет идти быстро и пока что не станет обнаруживать себя.
Сердце Воисанны от возбуждения билось все сильнее и сильнее, когда она шла по знакомым улицам и переулкам, ведущим к ее дому. Ей хотелось броситься бежать, но она сдерживала себя, хотелось кричать от радости, но она лишь мурлыкала что-то себе под нос. Известие о том, что ее сестра жива, не давало ей уснуть всю ночь, и она все ворочалась в темноте и сбивала насекомых, садившихся снаружи на закрывавшую ее москитную сетку. Тида спросила, что с ней, но Воисанна, чтобы оправдать это проявление своего беспокойства, ответила, что просто плохо себя чувствует.
Она увидела статую, сделанную ее отцом, на мгновение задержалась у калитки, высматривая Чаю, и заметила ее под домом, где та маленьким ножом нарезала перец. Воисанна бессознательно прошептала ее имя, но тут же закрыла рот ладонями и спряталась за каменное изваяние. На пыльную землю закапали крупные слезы. Она закрыла глаза и вновь поблагодарила богов за то, что Чае каким-то образом удалось уцелеть. Выглядела она сейчас хорошо.
Хотя Воисанне больше всего на свете в данный момент хотелось подбежать к Чае и обнять ее, она помнила об обещании, данном ею Асалу. Она также понимала, что любое опрометчивое и поспешное действие может навлечь опасность на ее младшую сестренку. Будет правильнее сдержать свою радость, дать ей расцвести, а потом составить план их побега. И когда этот благословенный день настанет, они воссоединятся навеки.
Воисанна не была уверена в том, что Асал согласится помочь им, но верила, что он их, по крайней мере, не выдаст. Она видела его доброе отношение к ней, к тому же он вел себя порядочно каждый раз, когда они оставались с ним наедине. Так что, осторожно выглянув из-за статуи, чтобы в последний раз посмотреть на сестру, она должна была поторопиться вернуться к нему и незамедлительно высказать ему свою глубочайшую благодарность.
— Я еще приду за тобой, Чая, — прошептала Воисанна и развернулась, продолжая скрываться от сестры за статуей.
Затем она быстро пошла прочь, размышляя на ходу, как ей спасти Чаю и как им обеим убежать из Ангкора, чтобы уже больше никогда не возвращаться сюда.
По мере приближения к королевскому дворцу на улицах стало встречаться все больше и больше прохожих. Она шла необычно быстро для женщины, задевая встречных людей, но ей не было до них дела. Снова и снова она вспоминала Чаю, режущую овощи, и каждое такое воспоминание еще больше поднимало ей настроение и воодушевляло ее.
Воисанна замедлила шаг только в самый последний момент, уже входя в суетливый и шумный королевский дворец. Опустив голову, она стерла радость со своего лица и медленно двинулась вперед. Широкие коридоры дворца были заполнены наложницами, слугами, воинами, чиновниками и рабами. Здесь находились и чамы, и кхмеры, хотя оружие было только у первых из них.
Воисанна приближалась к крылу дворца, где жили военачальники. Здесь было спокойно, и, проходя одну дверь за другой, она вскоре оказалась перед комнатой Асала. На ее стук никто не ответил, и она деликатно позвала его по имени. Когда и это тоже осталось без ответа, она открыла дверь и зашла внутрь.
В комнате было так чисто и прибрано, что казалось, будто здесь никто не жил уже много лет. Воисанна заметила немногочисленные пожитки Асала. К ее удивлению, щит его стоял у дальней стены. Все еще захваченная мыслью о встрече со своей сестрой, она понимала, что должна скоро возвращаться к себе. Она сказала своим стражникам, что идет купаться и если ее не будет слишком долго, они заподозрят неладное.
Только уже направившись к двери, Воисанна вдруг поняла, в каком положении оказался Асал и какому риску он подвергался, помогая ей. Отправиться на поиски ее сестры было его идеей, и именно он вновь раздул в ней угасающее пламя жизни. Надежда и радостные ожидания, которые она сейчас испытывала, были связаны с ним. А она ничего не дала ему взамен, даже не попыталась отплатить ему за его помощь и щедрость души.
Внезапно Воисанне захотелось оставить тут что-то для него — в знак своей признательности. Но любой знак — будь то цветок или письмо — мог быть обнаружен и в дальнейшем использован против него. Взгляд ее вновь упал на его щит. Она несколько раз видела, как Асал любовно подтягивал его ремень, испытывал его прочность, и знала, что этот щит был практически частью его самого. Записку можно спрятать в щель на щите, где только он один сможет найти ее.
На помосте лежал белый мел и различные кусочки тонко выделанной кожи. Она взяла маленький лоскуток, мысленно благодаря отца, который позволял ей смотреть, как он пишет, а потом и самой попробовать себя в письме. Она хотела сказать Асалу очень многое, но драгоценного места было мало. Ее мелок аккуратно двинулся по коже.
Молю богов, чтобы этот щит никогда не подвел тебя и чтобы однажды, в один из лучших дней своей жизни, ты повесил его на стену, испытав при этом такое же умиротворение и радость, какие ты подарил мне.
Воисанна свернула кусочек кожи с посланием и вложила его с внутренней стороны щита в узкую щель между металлической окантовкой и тиковой древесиной. Затем она вновь прислонила щит к стене; ей казалось, что теперь он стоит там более горделиво и величаво.
Она улыбнулась, довольная тем, что написала эти слова. Ее снова охватили мысли о сестре. Воисанна вышла из комнаты и пошла прочь, не догадываясь о множестве снующих поблизости врагов и захваченная мыслью об ожидании скорого воссоединения с единственным на свете родным ей человеком.
* * *
Вибол молча лежал у огня. Голова его покоилась на коленях у Сории, и она нежно гладила его лоб, избегая прикасаться к порезам и опухшим местам вокруг глаз. Лаская его, она напевала песню, которую пела ему, когда он был маленьким. Время от времени она клала ему на язык маленький кусочек медовых сот. В двадцати шагах от них, на берегу Великого озера Боран и Прак следили, не приближаются ли чамы. Прак тихонько играл на флейте, и эта нежная мелодия казалась звуками окружающей их природы.
Боран греб до рассвета, стараясь увезти свою семью от лагеря чамов как можно дальше. Чтобы как-то поднять Виболу настроение, они по очереди рассказывали ему разные истории из его детства. Боран вспоминал о первых попытках Вибола ловить рыбу, а Сория — о том, как он любил грызть ей пальцы, когда у него резались зубы и от этого чесались десны. Прак припомнил много их совместных приключений: он с улыбкой поведал о том, как однажды дикий кабан, на которого они вдвоем охотились, загнал их в реку.
