Избранное - Гор Видал

Беседа мне запомнилась отрывочно, ее затмил в моей памяти тот великолепный день, еда, музыка, женщины. На каком-то этапе Кан-нань обратился к Конфуцию:

— Скажите, Учитель, кто из ваших учеников больше всех любит учиться?

— Тот, что умер, главный министр. К несчастью. Янь Хуэй прожил недолгую жизнь. И теперь, — Конфуций сурово посмотрел на присутствовавших учеников, — никто не может его заменить.

Барон улыбнулся:

— Разумеется, вам судить, Учитель. И все же я бы отдал должное мудрости Цзы-лу.

— Вот как? — Конфуций показал кончики передних зубов.

— Я также подумываю, что он достоин занять государственную должность. Вы согласны со мной. Учитель?

Так, не слишком тонко, Конфуцию предлагалась взятка.

— Цзы-лу — толковый человек, — сказал он, — и поэтому ему бы стоило занять должность.

Цзы-лу для приличия изобразил смущение.

— А что вы думаете о Жань Цю?

— Он очень непостоянен, — прямо ответил Конфуций. — Как вам, впрочем, самому известно, поскольку он уже занят на вашей службе.

— А Фань Чи?

— Он исполнителен, как вам тоже известно.

Жань Цю и Фань Чи уже не так наслаждались пиршеством, и диктатор забавлялся за их счет. И одновременно вел переговоры с Конфуцием.

— Ваши ученики хорошо служат мне, Учитель.

— Хорошо бы, эта добродетель была так же хорошо вознаграждена, главный министр.

Диктатор предпочел не отвечать на колкость.

— Скажите, Учитель, как лучше сделать народ почтительным и преданным?

— На примере?

Я вдруг заметил, что Конфуций не просто в ярости, он уже жалел о том немногом, что съел. Диктатор внимательно слушал, словно Конфуций еще ничего не сказал.

— Нужно уважать их достоинство. — Старик нахмурился и рыгнул. — Тогда и они будут уважать тебя. Нужно поощрять тех служащих государству, кто достоин этого, и учить тех, кто не справляется.

— Прекрасная правда! — Кан-нань с преувеличенным восторгом воспринял эту банальность.

— Рад, что вы так считаете. — Конфуций выглядел мрачнее, чем обычно. — И уж определенно никогда не стоит поступать наоборот.

— Наоборот?

— Не следует учить тех, кто хорошо исполняет обязанности, и поощрять тех, кто не справляется.

К счастью, беседу прервала печальная баллада Цай. Но когда она закончилась, Кан-нань снова начал внешне почтительные, но по сути вызывающие вопросы.

— Как вы знаете, Учитель, преступность непомерно выросла с тех пор, как вы покинули пост помощника министра полиции, где исполняли свои обязанности выше всяких похвал. Сам я — покорный раб гуна — трижды пострадал от воров. Что бы вы предприняли, дабы остановить эту эпидемию беззаконий?

— Если народ ничего не может скопить, главный министр, вы даже силой не заставите грабителя кого-либо ограбить. По той простой причине, что с людей нечего взять.

Диктатор пропустил мимо ушей это, я бы сказал, хамство. Не могу найти другого слова для поведения Учителя. Конфуций был чрезвычайно оскорблен демонстрацией того богатства и роскоши, что Кан-нань счел уместным выставить перед нами, когда государство обнищало.

— И все же воровать нехорошо, Учитель. Так что же нам предпринять, тем из нас, кто причастен к власти, чтобы заставить народ подчиняться закону?

— Если сами вы идете прямой дорогой, кто же последует за вами по кривой?

Нам всем стало неловко. К тому времени мы уже изрядно напились. Но Кан-нань продолжал как ни в чем не бывало:

— Полагаю, Учитель, все мы идем по дороге, которая нам кажется прямой. А кто выбрал кривую дорогу — как же правильно поступать с теми? Следует ли их казнить?

— Вас, главный министр, считают правителем, а не мясником. Если вы искренне хотите узнать, что такое добро, то и народ захочет это узнать. Благородный муж подобен ветру, а народ — траве. Когда над лугом дует ветер, трава пригибается.

Конфуций снова обрел свою обычную невозмутимость. Диктатор кивал. У меня сложилось впечатление, что он в самом деле слушал. Но что он хотел услышать? Признание в измене? Мне было чрезвычайно неловко. И всем остальным тоже, кроме Конфуция, чей ум в отличие от живота, казалось, обрел покой.

— Но поймет ли простой народ действия благородного мужа?

— Нет. Но народ будет увлечен примером.

— Понятно.

На диктатора напала икота, которую китайцы считают внешним проявлением внутренней мудрости. Даже Конфуций вроде бы смирил суровость, заметив, что оппонент внимательно его слушает.

— Скажите мне, Учитель, может ли правитель, не следующий прямому пути, принести своему народу мир и процветание?

— Нет, главный министр. Это невозможно.

— Тогда как же быть с прежним правителем Вэй? Он пользовался дурной репутацией, позволяя своей наложнице вертеть собой, — вы, я полагаю, однажды посетили эту женщину.

От этой крайне неприятной насмешки Конфуций нахмурился.

— Если я когда-то вел себя неподобающим образом, то прошу небеса простить меня, — сказал он.

— Уверен, небеса вас уже простили. Но объясните мне, почему небеса не наказали этого недостойного правителя? Десять лет назад он умер в преклонном возрасте, в довольстве и роскоши.

— Прежний правитель счел уместным пригласить на службу лучшего иностранного министра, назначил крайне благочестивого верховного жреца и нанял лучшего полководца в Срединном Царстве. В этом и кроется секрет его успеха. В своих назначениях он следовал небесному пути. Это редкость, — добавил Конфуций, многозначительно глядя на диктатора.

— Пожалуй, не многие правители имели в своем распоряжении таких достойных и добродетельных слуг, как тот недостойный правитель, — вкрадчиво заметил диктатор.

— Пожалуй, не многие правители умели различить достоинства и добродетели, когда встречали таковые.

Конфуций говорил с возвышенной и убийственной невозмутимостью.

Все мы страшно нервничали, кроме Учителя и диктатора. Они, казалось, наслаждались своим поединком.

— Что же такое хорошее управление, Учитель?

— Когда близкое улучшается, а далекое приближается.

— Стало быть, следует поставить нам в заслугу, что вы были далеко, а теперь приблизились. — Это звучало как лесть. — И мы молимся, чтобы ваше присутствие рядом означало одобрение нашей политики.

Конфуций довольно резко взглянул на главного министра и без особой изобретательности произнес свой стандартный ответ:

— Не занимающий государственной должности не обсуждает государственной политики.

— Ваши «маленькие» занимают высокие должности. — Барон указал на Жань Цю и Фань Чи. — Они помогли нам принять хорошие законы, разумные декреты…

Конфуций перебил диктатора:

— Главный министр, если вы собираетесь управлять народом посредством законов, декретов и наказаний, люди просто перестанут обращать на вас внимание и займутся своими делами. Однако, если вы будете управлять силой морали и личного примера, они сами придут к вам. И будут праведны.

— Что же такое праведность, Учитель?

— Это небесный путь, которому следуют божественные мудрецы.

— Но поскольку вы сами божественный мудрец…

— Нет! Я не божественный мудрец. Я несовершенен. В лучшем случае я благородный муж. В лучшем