Весна миновала, давно уже настало лето, а Цыси все еще опасалась уезжать в Летний дворец, хотя ей страстно хотелось насладиться покоем его парка. Всю зиму она не выглядывала за стены Запретного города, тоскуя по озерам и горам Юань-минъюаня. Никогда еще Цыси так не жаждала красоты, как сейчас, когда ее окружала неопределенность. Императрицу бесконечно манила естественная прелесть неба, воды и земли. Ночью Цыси видела во сне пышные сады и далекие скалистые горы, залитые ровным лунным светом. Она разворачивала свитки с пейзажами и часами самозабвенно их рассматривала, представляя, как бродит вдоль морского берега, как ночует в сосновом лесу или в храме, скрытом бамбуковой рощей. Просыпаясь, Цыси плакала, потому что ясные и живые картины, виденные во сне, ей не суждено было встретить наяву.
Внезапно, как буря, на север прилетела весть о беде, к которой императрица непрестанно себя готовила, и надежда на переезд в Летний дворец рухнула окончательно. На военных кораблях европейцы двигались к северу вдоль побережья. День и ночь императорские курьеры скакали эстафетами, стремясь принести сообщения раньше, чем корабли достигнут форта Таку в Тяньцзине, а ведь этот город находился в каких-то восьмидесяти милях от столицы. Ужас охватил всех — и простой народ, и придворных. Император собрался с силами и отдал приказ Верховному советнику и министрам прийти в Зал аудиенций, а обеим супругам присутствовать за ширмой Дракона. Цыси направилась в Зал аудиенций, опираясь на руку своего евнуха. Из двух стоявших за ширмой тронов она выбрала более высокий и опустилась на него. Не замедлила прибыть и Цыань, императрица Восточного дворца. Всегда вежливая, Цыси поднялась и подождала, пока кузина усядется на другом троне. Сакота старела быстрее, чем шли годы. Ей не исполнилось еще и тридцати двух, но удлинившееся и похудевшее лицо было старчески печальным. Когда Цыси пожала ей руку, императрица Восточного дворца ответила слабой и грустной улыбкой.
Но можно ли думать о ком-то, если угроза нависла над всеми? Благородное собрание приготовилось выслушать принца Гуна. Одетый в золото император сидел на троне Дракона с низко опущенной головой, и веер, зажатый в правой руке Сына неба, наполовину скрывал его лицо.
Когда были произнесены все подобающие приветствия, принц Гун изложил жестокую правду:
— Несмотря на все усилия Трона сдержать иностранцев, они не остались на юге. Их корабли с боевыми орудиями продвигаются вдоль нашего побережья. Можно лишь надеяться, что белые люди остановятся возле форта Таку, не войдут в город Тяньцзинь, откуда остается лишь короткий переход, что бы подойти к святому месту, где мы находимся.
Вельможи, стоящие на коленях, откликнулись стоном и склонили головы до пола. Принц Гун запнулся и продолжал:
— Предположения строить рано. Однако я боюсь, что эти варвары не подчинятся ни нашему закону, ни нашему этикету! Случись малейшая проволочка, и они устремятся к самим воротам императорских дворцов — если только мы не откупимся и не убедим их возвратиться на юг. Рассчитывать нужно на худшее и оставить мечты! Пришел последний час. Впереди лишь скорбь.
После того как принц Гун завершил доклад, император окончил аудиенцию, приказав собравшимся удалиться и обдумать, какие меры следует предпринять. Император поднялся и, поддерживаемый с двух сторон братьями-принцами, собрался было сойти с трона, как вдруг из-за ширмы Дракона раздался громкий отчетливый голос Цыси:
— Я, не имеющая права говорить, вынуждена прервать свое молчание!
Император остановился в нерешительности. Собравшиеся застыли перед ним на коленях, склонив головы к полу, никто не проронил ни слова.
В тишине снова зазвучал голос Цыси.
— Я советовала проявлять терпение с этими западными варварами. Я предлагала тянуть время и выжидать. Теперь я говорю, что была не права, я изменяю свое мнение и призываю больше не откладывать решений. Я зову к войне против европейского врага. Война и смерть всем им — мужчинам, женщинам и детям!
Если бы эти слова произнес мужчина, то благородные советники криком бы выразили свое одобрение или порицание, но говорила женщина, императрица, и потому вельможи замерли в молчании. Не поднимая головы, император медлил. Затем с помощью братьев стал спускаться с трона. Проковыляв мимо опущенных голов, правитель вошел в желтый паланкин и, окруженный знаменосцами и стражниками, направился к себе во дворец.
Выдержав нужное время и не сказав друг другу при расставании ничего, кроме вежливых слов прощания, удалились обе супруги. Тем не менее, Цыси успела заметить, что Цыань избегает ее взгляда. Вернувшись в свои покои, императрица принялась ждать императорского вызова, но его не было. Цыси занялась книгами, но ум ее был в смятении.
Наступил вечер, а Цыси все не вызывали. Тогда она прямо спросила об этом Ли Ляньиня, и евнух рассказал, что император целый день кокетничал то с одной, то с другой из младших наложниц, а ее имени даже не упоминал. Это стало известно от Ань Дэхая, который вынужден был оставаться рядом с хозяином и выносить все его капризы.
— Почтенная, — успокоил госпожу Ли Ляньинь. — Будьте уверены, Сын неба не забыл о вас, он сейчас просто напуган и ждет, что скажут ему министры.
— Тогда я потерпела поражение! — воскликнула Цыси.
В ее словах прозвучал явный выпад против императора, и Ли Ляньинь притворился, будто ничего не слышит. Его безобразное лицо оставалось суровым и непроницаемым. Он схватился за чайник, пробормотал, что тот остыл, и поспешил исчезнуть.
На следующий день Цыси услышала известие, которое ждала. Сопротивления европейским захватчикам не будет. Вместо этого, по предложению своих советников и министров, император назначил трех почтенных людей вести переговоры с англичанином лордом Элгином. Главным посланником выступал Вэй Лин, отец жены принца Гуна, известный своим здравым смыслом и осмотрительностью.
— Увы! — воскликнула Цыси, узнав о его назначении. — Этот прекрасный человек никогда не сумеет противостоять врагу — слишком стар, слишком осторожен и слишком покладист. И она не ошиблась. На четвертый день седьмого месяца Вэй Лин подписал с европейцами договор и условился, что сам император ровно через год поставит на нем свою печать. Документ привезли в столицу. Угрожая военной силой и опираясь на своих друзей — американцев и русских, — англичане и французы получили все, что требовали. Их правительствам дозволялось иметь посланников с резиденцией в Пекине. Их священники и торговцы могли передвигаться по всей империи, не подчиняясь ее законам. Опиум признавался предметом законной торговли, а огромный речной порт Ханькоу, находившийся в самом сердце страны за тысячи миль от моря, назывался договорным, и белые люди могли в нем проживать вместе со своими семьями.
Когда Цыси услышала условия договора, то удалилась в свои покои и три дня не снимала одежд и не ела. Того же требовала от фрейлин. Служанка Цыси была перепугана, а Ли Ляньинь тайно отправился к принцу Гуну доложить, что императрица Западного дворца не встает с постели, истощенная плачем и унынием.
Принц Гун, получив известие в своем дворце за пределами Запретного города, попросил у императрицы аудиенции. Цыси приободрилась, позволила себя омыть и одеть, выпила бульон, принесенный служанкой, и, опираясь на руку евнуха, направилась в императорскую библиотеку. Гордо усевшись на троне, она приготовилась слушать доводы принца Гуна.
— Императрица, неужели вы думаете, что такой почтенный человек, как отец моей жены, склонился бы перед врагом, если бы мог сопротивляться? Нам не было дано выбора. Если бы мы воспротивились их требованиям, враги бы подошли прямо к Императорскому городу.
Цыси выпятила яркую нижнюю губу.
— Пустая угроза!
— Вовсе нет, — твердо ответил принц Гун. — Одно я узнал об англичанах. То, что они говорят, они делают.
Неважно, правду говорил этот славный человек или ошибался, но Цыси знала, что он верен ей, честен и мудр не по годам. Теперь, когда договор заключили, спорить не имело смысла. Да и грустить тоже не стоило. Разве из-за того, что сын был слишком мал и не мог постоять за себя, надежды ее пошли прахом?
Неторопливым жестом Цыси отослала принца и, когда тот удалился, вернулась в спальню. Несколько дней подряд, в одиночестве непреклонная женщина обдумывала свою тайную стратегию. Она сумеет укротить свое сердце и ум, сумеет привлечь всех на свою сторону, она полностью подчинится Сыну неба, будет предупреждать малейший его упрек. Она будет ждать. Эти решения требовали от императрицы воли — твердой как камень и холодной как железо. Воля у нее была.
Тем временем, удовлетворенные победным договором, иностранцы приостановили свои действия. Год прошел так же, как проходили предыдущие, а наступившее лето принесло с собой день, когда договор надо было скреплять печатью. Цыси твердо решила не допустить унизительной церемонии, и она добилась своего — не словами и не угрозами, а простым обольщением слабого человека — императора. Весь год Цыси была настолько нежна и так покладиста, что император вновь стал ее пленником, и ум его был во власти Цыси не менее, чем тело. По совету Цыси Сын неба направил посланцев к белым людям, управлявшим Кантоном через китайских наместников. Задачей посланцев было подкупить европейцев и уговорить их не продвигаться на север в отместку тому, что на договоре не ставится печать.
