– Это не мечта! – взорвался Марк, стараясь сдержать готовые брызнуть слезы.
Ну как объяснить боль, которая разрывала ему сердце каждый раз, когда он думал о матери? Его мучила ужасная вина, оттого что он не мог спасти ее.
– Я обязательно освобожу маму. Она – все, что важно для меня.
– Марк… У нас у всех есть матери. Я потерял свою, когда мой хозяин продал ее. Я ничего не мог сделать, чтобы помешать этому. Ты думаешь, что я не такой, как ты? И моя потеря меньше твоей?
У Марка встал комок в горле. Он не мог говорить. Если он попытается что-то сказать, голос его дрогнет и он задохнется от горя и слез. К счастью, Брикс снова заговорил:
– Марк, присоединяйся к нам, и ты будешь бороться за свою мать и за всех матерей и детей, которые страдали, как ты, и даже больше. Неужели я так много прошу? Это единственное, что сейчас имеет значение.
Он слегка сжал руку Марка.
– Ты устал. Теперь, когда ты поел и согрелся, тебе надо отдохнуть. Оставайся здесь, у огня, и поспи. Утром мы снова поговорим. Я уверен, что ты увидишь правду в моих словах.
Марк посмотрел на него:
– А если не увижу?
– Увидишь, – твердо ответил Брикс. – В этом противостоянии только две стороны, Марк. Те, кто борется за свободу, и те, кто не борется. – Он встал и посмотрел на Марка. – Ради нашей дружбы я надеюсь, что ты выберешь правильную сторону.
Марк лежал на шкурах возле очага, свернувшись калачиком, и, несмотря на усталость, не мог заснуть. У него из головы не шли последние слова Брикса. В них сквозила угроза. Марк должен был выбрать одно из двух: или согласиться на роль номинального вождя нового мятежа, или стать врагом Брикса. Если выбрать второе, это подвергнет опасности жизнь Марка, а значит, и жизнь его матери. Но если он поддастся на уговоры Брикса, то станет обычной марионеткой, с помощью которой предводитель рабов будет приманивать к себе сторонников, а потом вести их на верную смерть.
Марк был уверен, что эта затея обречена на провал. Даже если Бриксу и удастся поднять массовое восстание, его армия по большей части будет состоять из рабов, которые трудились на полях или в доме, а им ни за что не выстоять против римских легионов. Это будет кровавая бойня. Погибнут десятки тысяч, а после того как мятеж будет подавлен, римляне станут обращаться с рабами еще хуже, с еще большей жестокостью и подозрительностью, чем сейчас.
Время для восстания пока не настало. Рим слишком силен, а рабы слишком слабы. Тем, кто против рабства, лучше подождать более благоприятного момента. «Но что, если этот момент никогда не наступит? – спросил у Марка его внутренний голос. – Сколько еще должны вынести рабы, пока у них не появится возможность сбросить цепи? Десять лет? Двадцать? Всю жизнь?» Этот голос смеялся над ним. Раз так, лучше совсем не думать о восстании.
Мальчик разрывался между желанием уничтожить зло рабства и сознанием, что борьба Брикса приведет только к поражению и смерти. Наконец он понял, как должен поступить, хотя это отчаянное решение тяжелым грузом легло ему на сердце.
В тусклом свете углей можно было разглядеть вход в хижину. Отбросив в сторону шкуры, которыми укрывался, Марк осторожно встал и, пригнувшись, направился к кожаному занавесу. Остановился, прислушался. На улице все было тихо. Он откинул занавес и выглянул наружу. Открытая площадка казалась пустой, лишь одинокий часовой склонился над небольшим костром, подкладывая в огонь дрова. Больше никого не было. Тусклые огни по окружности долины говорили о том, что бивачные костры уже догорают и к рассвету не останется и следов предательского дыма. Почти все небо было покрыто облаками, виднелось лишь несколько чистых прогалин, усыпанных звездами. Марк подумал, что, наверное, опять пойдет снег, и это хорошо. Свежий снег скроет его следы.
Часовой сел на корточки и протянул руки к язычкам пламени, пробивающимся через свежие поленья. Как только он отвлекся, Марк выскользнул из хижины и, не разгибаясь, двинулся вдоль стены, пока не скрылся из виду. Тогда он остановился и стал припоминать вид долины, какой он ее увидел, когда с его глаз сняли повязку. Он восстановил в памяти направление, откуда появились Брикс и его люди, и на фоне ночного неба заметил в той стороне отчетливую впадину в темной стене долины. Это место ничем не отличалось от множества подобных ему, и ничто не указывало на существование тайного прохода.
Убедившись, что все тихо, Марк осторожно отошел от хижины и начал свой путь через лагерь. Из построенных кое-как хижин и сараев доносились храп, кашель и бормотание. Все это сопровождалось шарканьем и фырканьем животных в загоне, чей теплый запах смешивался с медленно исчезающим ароматом древесного дыма. Марк крался от постройки к постройке, то и дело останавливаясь, чтобы удостовериться, что не привлекает внимания, а перед каждым новым шагом напрягал глаза и уши, проверяя, что там впереди. Один раз он чуть не наткнулся на человека, который вышел по нужде. Пришлось прижаться к земле и подождать, пока тот, полусонный, не вернулся в палатку.
Наконец Марк дошел до края лагеря и увидел тропу, вьющуюся по склону в сторону отвесной скалы. Он понял, что это высохшее русло ручья, и догадался, что много лет назад ручей протекал через трещину в скале, которая теперь служила входом в долину. Ручей, наверное, нашел другое русло, или его отвели люди, первыми пришедшие в долину.
Осторожно обходя большой валун, Марк замер: у подножия скалы, шагах в пятидесяти от него, кто-то тихо разговаривал.
– Сегодня Брикса и его парней здорово отдубасили, – произнес первый голос. – Я слышал, он потерял более пятисот человек.
– Так много? – хрипло откликнулся второй голос. – Тяжелый удар для нас. Но еще тяжелее для римлян.
– Как это?
– Ты же слышал, что он сказал: римляне попали в ловушку. Им повезло, что они смогли уйти, но они понесли большие потери. Как только весть о поражении Цезаря дойдет до Рима, там узнают, что мы – серьезная угроза. Им придется рассмотреть наши требования.
– Ты так думаешь? Если мы действительно победили, тогда я сомневаюсь, что мы останемся живыми после так называемых побед Брикса.
– Осторожнее. Такие разговоры опасны.
– Находиться здесь тоже опасно. Похоже, это не такое большое восстание, как нам обещали, когда мы присоединились к нему. И я уже не уверен, что здесь мне лучше, чем когда я был рабом. По крайней мере, у меня была еда и кров. А теперь мне все время хочется есть, и я так замерз, что не могу унять дрожь.
– Тихо! – прошипел его товарищ. – Ты хочешь, чтобы кто-нибудь нас услышал? Что, если этот Мандрак решил сделать обход? Вот услышит он, о чем ты болтаешь, и вырвет тебе язык. Хватит ныть, и давай сторожить, как нам и положено.
Его товарищ пробормотал что-то непонятное. Заскрипели подбитые гвоздями ботинки – это часовые стали медленно расходиться в разные стороны, продолжая следить за входом в ущелье. Марк напряг зрение и увидел силуэты двух человек, завернутых в плащи. У каждого в руке был круглый щит, а на плече пика. Едва дыша, он подкрался ближе. Часовые стояли по обе стороны от расщелины в скале шириной не больше десяти футов. За ней чернелся вход в узкое ущелье. Дойти до него незаметно было невозможно. Марк подумал и решил: если он не может пройти мимо часовых, надо как-то отвлечь их внимание.
Он пошарил по земле и подобрал круглый камешек размером с яйцо. Оценил его вес и кинул как можно дальше в противоположную от входа сторону. Через мгновение камешек со стуком отскочил от скалы. Оба часовых обернулись на звук, и один из них снял с плеча пику.
– Кто там? Покажись!
Никто не ответил, и часовой посмотрел через плечо на товарища:
– Пошли проверим.
– Иди один. Наверное, это собака или еще что-нибудь. Я останусь здесь.
У Марка упало сердце. Проклятье, до чего же этот часовой робкий!
– Нет, ты пойдешь со мной! Сейчас же! – рассердился его товарищ.
Как только оба осторожно пошли на звук, Марк приподнялся и стал красться к входу в ущелье. Услышав голоса, он скользнул в тень.
– Видишь, здесь ничего нет. Давай вернемся.
– Как я и говорил, какой-нибудь зверь.
– Хм.
Марк поспешил вперед по ущелью, стараясь отойти как можно дальше от часовых. По обе стороны от него возвышались каменные стены, ночное небо казалось узкой полоской. Было очень темно, и мальчик шел наощупь, вытянув руки, чтобы не наткнуться на какое-нибудь препятствие. Но ничего такого ему не попалось, да и под ногами был, похоже, ровный слой гравия. Хотя ветра не чувствовалось, в ущелье было холоднее, чем в долине. Марк крепко стиснул зубы, чтобы они не стучали. С телом он ничего не мог поделать, руки и ноги тряслись как в лихорадке. Он до ужаса боялся встретить кого-нибудь в ущелье, но кругом царила тишина.
