чтобы ты ушел до того, как придут британцы и родезийцы, а они наверняка придут. Если тебя найдут здесь, догадаются, что ты раненый аскари, и, возможно, даже закроют миссию. Если пастор будет тобой недоволен, позволит им увезти тебя в лагерь, а если ты станешь одним из его паствы, то нет.
Горстка сельчан, тоже члены паствы, вернулись, и на молебне присутствовало более десяти человек, в основном женщины. Хамза впервые очутился в часовне миссии: строгая беленая комната, на стене распятие, перед ним кафедра. Хамзе казалось, он раскусил Паскаля: тот и жизнь ему спасал, и одновременно пытался обратить душу Хамзы к Христу. Гимнов Хамза не знал и всю службу сидел со склоненною головою, паства пела, пастор молился за павших.
Самочувствие Хамзы постепенно улучшалось, хотя двигаться ему зачастую было больно — поврежденное бедро ныло, отдавало в пах. Рана зажила, упражнения вернули Хамзе подвижность, но пастор предупреждал, что, возможно, задето сухожилие или нерв, вылечить которые ему не под силу, не настолько он сведущ в медицине. Хамза по-прежнему ходил на костылях, потому что нога еще недостаточно окрепла и не выдержала бы его вес. Паскаль сказал: похоже, ты останешься у нас еще на какое-то время, и лучше бы устроить тебя поудобнее. С помощью Свидетеля Паскаль возвел пристройку возле помещения, которое делил с Джумой, обмазал переплетенные прутья густой глиной и помог Хамзе переехать. Ты только крикни, мы услышим, сказал он.
Лазарет вернулся к обычному режиму: туда снова стекались местные жители в поисках исцеления. До них доходили слухи, что в конце войны повсюду вспыхнула болезнь, хотя Килембы худшее не коснулось. Хамза начал помогать в миссии — сперва в той работе, выполнять которую можно было и сидя: сортировал листья табака, чистил овощи, чинил мебель. Последнее ему особенно удавалось, и фрау пастор с Паскалем носили ему чинить всякие вещи. Пастор с молчаливым одобрением наблюдал, как Хамза управляется с мебелью и листьями табака. Пастор был бдителен и пристально следил за тем, что происходит в миссии, но почти никогда не вмешивался, чтобы поправить, и не отчитывал публично. По вечерам Хамза вместе с Паскалем и другими работниками ужинали и обсуждали хаос за стенами миссии.
Фрау пастор сказала, исцеление Хамзы не иначе как чудо. Должно быть, он вел праведную жизнь. Он догадался, что она подшучивает над ним, преувеличивает степень его выздоровления, чтобы ободрить Хамзу, но все равно был ей благодарен. Девочки — старшая Лиза и младшая Дорте — приносили листки с гимнами и, сидя в теньке, учили с Хамзой слова: читали и велели повторять, хотя он и сам мог бы прочесть. Хамза старался изо всех сил, но строгие учительницы заставляли повторять каждую строчку несколько раз. Однажды они поспорили, как правильно произносится слово, он невольно потянулся и взял у Лизы гимн, чтобы прочесть самому. Она мигом, не раздумывая, выхватила у него листок. Это мое, сказала она. Хамза же, пока глядел в текст, вдруг смутно припомнил, как офицер говорил, что оставил для него книгу. Что за книга? Или то была галлюцинация? Может, ему это привиделось?
— Обер-лейтенант оставил для меня книгу? — спросил он Паскаля.
— Какую книгу? — удивился тот. — Ты разве умеешь читать?
Немного, подумал Хамза, вспомнив об офицере.
— Да, я умею читать, — ответил он.
— Я тоже умею читать. Если хочешь что-нибудь почитать, в шкафу в часовне есть брошюры, — сказал Паскаль. — Можем вечером почитать вместе. Я иногда читаю Свидетелю и Субири. Они очень благочестивые христиане.
— Нет… То есть да, если хочешь, почитаем вместе, но оставил ли он для меня книгу? Офицер, — пояснил Хамза.
Паскаль пожал плечами.
— С чего бы? Разве он твой брат?
Фрау пастор сказала ему с улыбкой:
— Лиза говорила, вы отобрали у нее листок с гимнами, когда она учила вас читать. Она разозлилась, что вы позволили себе такую вольность. Если хотите, я поучу вас читать.
— Я умею читать, — ответил Хамза.
Она приподняла брови.
— Я не знала, — сказала она.
— Немного, — робко добавил он. — Мне надо больше практиковаться. Обер-лейтенант оставил для меня книгу?
Она отвернулась, не ответив, но потом сказала:
— Я узнаю у пастора. А почему вы спрашиваете?
Перед тем как она отвернулась, Хамза заметил, что в ее глазах на миг вспыхнул огонек, и понял, что никакая это не галлюцинация, что офицер, скорее всего, оставил книгу, но от него это скрывают. Хамза покачал головой, точно сам не знал, почему спрашивает, или не придавал этому значения. Он не хотел поднимать шум, поскольку книга могла оказаться лишь горячечной игрой его воображения.
— Мне казалось, я что-то такое запомнил, но наверняка не знал. У меня память путается.
Чем больше он размышлял об этом, тем больше убеждался, в голове всплывали целые фразы офицера — о пожаре, гибели младшего брата, о том, каким тот был юным. Потом он сказал: книга для того, чтобы Хамза практиковался в немецком, а потом добавил еще что-то про черномазых преступников. К чему это, Хамза не помнил. Он делал упражнения, в душе благодарил заботившихся о нем пастора и Паскаля, давил в себе страстное желание заполучить книгу или хотя бы попытаться. Снаружи рана полностью зажила, хотя он по-прежнему опирался на костыли. Выздоровление затянулось: прошло Рождество, за ним Новый год, в миссии побывал британский офицер, Хамзе велели не показываться ему на глаза. Британский офицер сообщил пастору, что в стране и во всем мире бушует эпидемия инфлюэнцы, жертвы исчисляются тысячами. В Германии хаос, кайзера свергли, провозгласили республику. В России после революции начался хаос и война, убили царя и всю его семью. По всему миру беспорядки, сказал офицер. В миссии есть пища, припасы, лучше переждать волнения здесь, пока не поступят более четкие распоряжения.
В конце концов о книге упомянул сам пастор, но не напрямик. После очередного осмотра он предложил Хамзе прогуляться, чтобы разработать ногу. Наступил вечер, они дошли до дверей здания миссии, потом до ворот ограды. Там пастор остановился, окинул взглядом простирающуюся впереди равнину, посмотрел на откос вдали.
— На закате здешние пейзажи кажутся милее, не так ли? При этом здесь никогда не происходило ничего важного, и мы это знаем, — сказал он. — Это место не имеет никакого значения в истории человеческих достижений и устремлений. Можно вырвать эту страницу из истории человечества, ничего не изменится. Понятно, почему здешние обитатели так довольны жизнью, хотя и страдают от множества недугов. — Он посмотрел на Хамзу, спокойно улыбнулся, довольный своим замечанием. — По крайней мере, так оно и было, пока не явились мы и не принесли им слова неудовлетворенности: прогресс, спасение, грех. Всем здешним
