я.
– В парке. Но иногда приходить сюда. Безопаснее, меньше ветра, ведь в парке мы на возвышенности, ближе к богам.
– Откуда вы знаете английский?
– Мама научила.
– Из какой вы страны?
Вместо ответа женщина резко встала.
– Пора идти, – сказала она. – Мне нужно идти.
Она толкнула дверь, разбив синее сердце напополам. Тишина стала еще глубже. Мальчики тоже ушли, остались только двое мужчин у стены – они все еще курили. Из окон классов слышался детский плач: младенца и ребенка постарше.
Я поднялся по ступенькам, вновь прошел по коридору, не увидев бродившей во сне женщины. Кругом лежала убаюкивающая тишина.
Проснулся я, глядя на сияющие белые простыни. Звуки казались непривычными: рычание мотора, выкрики людей на арабском, греческом, фарси или смеси трех языков в одном предложении. Афра все еще спала.
Когда я спустился вниз, то увидел во дворе ящики с почерневшими бананами и коробки с подгузниками. Двое мужчин держали мешки с картофелем, а еще трое несли коробки с надписями «бритва», «зубная паста», «блокноты», «ручки». За распахнутыми дверьми с нарисованным на них сердцем стояла пара белых фургонов с логотипами благотворительной организации. Я зашел в детскую зону, где женщина разбирала игрушки и настольные игры, блокноты и цветные карандаши.
– Простите, – сказал я.
– Чем могу помочь? – отозвалась женщина.
Она говорила по-английски, но с акцентом.
– Есть ли у вас бумага и цветные карандаши?
– Это для детей, – сказала она.
– Мой сын наверху. Ему нездоровится. Подумал вот, вдруг он захочет порисовать.
Женщина порылась в пакете и достала блокнот и коробку карандашей. Нехотя протянула их мне.
– Надеюсь, он присоединится к нам, когда ему станет лучше, – с улыбкой сказала она.
Афра все еще спала, но я положил принадлежности ей под руку, чтобы, проснувшись, она их обнаружила. Я еще долго сидел рядом, глядя в белую пустоту, пронизанную солнечным светом. В моей голове тоже было пусто. Потом явились образы. Слева – река Кувейк, справа – серая улица с апельсиновым деревом, впереди – известный отель «Барон», рядом с которым стояла Великая мечеть Алеппо, в районе старого города Аль-Джаллум. Садилось солнце, окрашивая башни в оранжевый; дальше по дороге шли стены цитадели и крошащиеся здания, также там была разрушенная арка базара Аль-Мадина. За ним – улица в западном районе, часовая башня Баб-аль-Фарадж, заброшенные террасы и балконы, минареты. В окно подул ветер, простыня шелохнулась, прогоняя образы. Я потер глаза и повернулся к Афре. Она казалась взволнованной, будто чего-то испугалась во сне. Дыхание жены участилось, она что-то говорила, но я не мог разобрать слов. Я положил руку ей на голову, погладил по волосам, дыхание Афры понемногу выровнялось, и бормотания стихли.
Проснулась она час спустя, но лежала с закрытыми глазами, водя пальцами по блокноту, по карандашам.
– Нури? – позвала она.
– Да.
– Ты принес это для меня?
– Да.
На лице Афры появилась слабая улыбка.
Жена села и положила принадлежности себе на колени, приглаживая волосы, но не открывая глаз. Ее кожа сияла, а когда она все же распахнула серые глаза – они сверкнули, как металл. Зрачки сузились, словно от яркого света.
– Что же мне нарисовать? – спросила она.
– Все, что захочешь.
– Скажи мне. Хочу нарисовать что-нибудь для тебя.
– Вид из окна нашего дома.
Я наблюдал, как Афра рисует, как пальцы следуют за штрихами карандаша, касаясь каждой линии, словно тропинки. Она то устремляла взгляд на бумагу, то смотрела в сторону и часто моргала, будто от яркой вспышки.
– Афра, ты что-нибудь видишь?
– Нет, – сказала она. – Тише. Я думаю.
Я смотрел, как рисунок обретает очертания, увидел появляющиеся башенки и плоские крыши. На переднем плане эскиза Афра добавила листьев и цветов, обвивающих перила балкона. Затем она заштриховала небо лиловым, коричневым и зеленым, не разбирая, какими цветами рисует, просто знала, что для неба ей нужно три разных оттенка. Она нащупала пейзаж пальцами, чтобы случайно не закрасить здания.
– Как ты это делаешь? – спросил я.
– Не знаю, – ответила жена с мимолетной улыбкой. – Хорошо получилось?
– Очень красиво.
Но когда я произнес это, она перестала рисовать. Правая сторона картины осталась бесцветной. Мне вдруг вспомнились белые разрушенные улицы сразу после начала войны. Как стерлись оттенки. Как умерли цветы. Афра передала мне рисунок.
– Он еще не закончен, – сказал я.
– Закончен.
Афра вручила мне картинку и легла на спину, положив руки под голову и не разговаривая. Я долгое время не двигался. Просто лежал, глядя на рисунок, пока в дверях не показалась голова Нейла. Он сообщил, что нам придется уехать.
Меня окружают чьи-то вещи: вот висит пальто, а на полу стоят ботинки. В углу приютился пылесос. В помещении тепло, надо мной – водонагреватель. Слева, в конце коридора, замечаю марокканца. Он подходит ко мне и молча предлагает руку. Старик ничего не говорит, хотя у него угрюмое лицо. Отводит меня в спальню. Афры там нет, постель уже заправлена, абайя пропала с вешалки. На тумбочке с моей стороны кровати лежит чудесный эскиз с изображением пасек: далеко-далеко простирается поле, повсюду расставлены ульи, восходит солнце. Жена даже нарисовала нашу кухню и палатку, где мы любили обедать. Цвета подобраны неверно, линии грубые и прерывистые, но картинка словно живая. Она дышит: мне кажется, я слышу жужжание пчел. Далеко в поле растут черные розы, их цвет перетекает в небо.
Марокканец усаживает меня на кровать, развязывает шнурки и снимает ботинки, занося ноги на постель. Я прижимаю рисунок к груди.
– Где Афра? – спрашиваю я.
– Не волнуйся, все в порядке, она внизу. С ней Фарида.
– Кто такая Фарида? – спрашиваю я.
– Женщина из Афганистана.
Марокканец уходит и возвращается со стаканом воды. Подносит его к моим губам, и я выпиваю все без остатка. Затем старик поправляет под моей головой подушки, закрывает шторами окна и велит отдохнуть. Он захлопывает дверь, оставляя меня в темноте.
Я вспоминаю переулки, топот бегущих ног и красную футболку Мухаммеда, но тело тяжелеет, ноги и руки – словно каменные. В глазах появляется жжение, и я закрываю их.
Просыпаюсь в темноте. Слышу смех: он проносится среди черноты звоном колокольчиков. Я спускаюсь в гостиную, где постояльцы играют в домино. Среди них Афра – склонилась над обеденным столом, где балансируют шесть фишек домино, стоящих в ряд. Уверенным движением она сосредоточенно пытается поставить седьмую. Все кругом затаили дыхание и наблюдают. Она замирает, встряхивает ладони и снова смеется:
– Ладно, я сделаю это! Сделаю! Смотрите!
Впервые за многие недели я вижу, чтобы она с кем-то говорила, впервые за
