С той стороны, из темноты и сполохов, рождаемых пламенем костров, вынырнула конная тень, ловко перемахнувшая через невысокую изгородь, отделявшая царскую ставку от остального лагеря. Всадник подскочил ближе к царю, за несколько шагов затормозил, поднял жеребца на дыбы и тут же, спрыгнув на землю, распластался ниц у самых ног невольно отпрянувшего в сторону Салманасара. Царь едва успел остановить воинов своей охраны, натянувших луки и готовых немедленно пронзить чужака.
Шум сразу стих Начальник караула, на которого на эту ночь была возложена обязанность обеспечить охрану лагеря, подскочил к лежавшему скифу – теперь, когда факелы сгустились в кольцо вокруг царя и незнакомца, стал различим его варварский колпак, – и замахнулся мечом. Однако, услышав предостерегающий окрик Салманасара, ударить лежачего не отважился.
Салманасар приблизился к скифу, пнул его ногой.
— Ты кто?
— Великий царь не признал меня?
Салманасар вырвал факел у одного из охранников и осветил лицо скифа.
— Ты – вавилонянин, посланный с этим продажным евнухом в Дамаск.
— Так точно, великий царь. Я прибыл к тебе по поручению Сарсехима. Мне было приказано встретиться с тобой один на один.
— Кем приказано? – поинтересовался Салманасар и вновь уже с куда большей силой ударил ногой поднявшегося на колени пленника. Этот жест стража восприняла как приказ немедленно добить наглеца, ловкость и смелость которого выставила охрану в самом неприглядном свете. За все время, пока на Бурю сыпались побои, он не сказал ни слова.
Салманасару движением пальца утихомирил стражников.
— Как ты сумел пробраться ко мне?
— У восточных ворот я закричал, что сирийцы близко, а когда все хлынули в ту сторону, объехал лагерь и перепрыгнул на коне через изгородь. Там с внешней стороны не прокопан ров.
— Быть того не может! – заявил командир, отвечавший за охрану лагеря.
— Я никогда не лгу! – гордо заявил Буря.
— Ага, – подтвердил царь царей. – Скифы, самые хитроумные обманщики в мире, никогда не лгут.
— Мы не врем… – начал Буря.
Салманасар жестом остановил его.
— Тебя следует наказать за дерзость. Спасти тебя может только, если ты в моем присутствии одолеешь изгородь.
— Я готов.
— Веди, – приказал царь.
Они пошли рядом – великий царь и Буря, который вел под уздцы своего Верного. Позади рабы тащили роскошный паланкин. В свете факелов загадочно и нелепо выглядела его пустота, особенно принимая во внимание многочисленную охрану, сопровождавшую носилки.
Вскоре царь и варвар добрались до плетня, служившего оградой лагерю. Изгородь была повыше человеческого роста, однако Буря, разогнавшись, сумел преодолеть высокое препятствие. Царь поспешил к ближайшим воротам, через которые поджидавшие снаружи караульные тащили связанного, с тряпкой, закрывавшей лицо, Бурю. Процессию возглавлял Шурдан. Он обратился к отцу.
— Великий царь, прикажешь жечь его огнем, чтобы он сказал правду?
Салманасар удивился.
— Зачем? Он и так все скажет, не так ли?
Буря что‑то промычал в ответ. Царь спросил.
— Кто приказал его связать?
— Я, государь, – ответил Шурдан.
— Зачем? Развяжите, откройте лицо
— Я полагал, что лазутчику незачем знать расположение нашего лагеря.
— Пустое. Он уже доказал, что не является лазутчиком.
Шурдан удивился.
— Кем же он является?
— Это я должен был бы узнать у тебя. Ничего, скоро узнаем, – пообещал царь.
Когда они вернулись к шатру, царь остановил сына, попытавшегося вслед за пленником пройти внутрь.
— Без тебя. Ты лучше займись оградой. К утру ее необходимо сделать неприступной даже для таких удальцов, как этот скиф.
Эти слова пришлись очень не по душе Шурдану. Он зыркнул разгневанным взглядом по освобожденному от пут Буре и вышел из шатра.
Через несколько минут в шатер прибежали два евнуха, умолявших царя сообщить, какие блюда он хотел бы отведать на ужин, какие напитки приготовить великому царю напитки, какую женщину?
С этими Салманасар не церемонился – ткнул в них указательным пальцем, и охрана пинками выгнала их вон.
Оставшись один на один, царь подозвал Бурю и ласково–тихо спросил.
— Зачем ты хотел видеть меня?
— Меня послал Бен–Хадад. Он просил передать тебе, государь, что он согласен.
— Это все? – удивился Салманасар.
— Да, великий. Он настоятельно потребовал членораздельно выговорить в твоем присутствии – «я согласен».
— Слишком хитро, чтобы поверить тебе. Почему Бен–Хадад не передал грамоту или какой‑нибудь приметный знак?
— Царь опасался, что грамота вряд ли дойдет до тебя о, великий. В присутствии Сарсехима Бен–Хадад предупредил, что уже трижды посылал к тебе гонцов и не получил ответа.
Салманасар на мгновение задумался, потом переспросил.
— Ты утверждаешь, что Бен–Хадад трижды посылал гонцов. Где же они?
— Не знаю, господин.
— Ты утверждаешь, что Бен–Хадад готов смириться?
— Не знаю, господин. Я передал слово в слово то, что мне было приказано сирийцем и этим противным евнухом, более я ничего не могу добавить.
— Как насчет сведений, что Бен–Хадад спешно укрепляет городские стены? Ты можешь их подтвердить?
— Да, великий царь. Я сам наблюдал, с каким усердием трудятся дамаскинцы. Если меня спросят, будут ли они защищаться до последнего, я отвечу – будут, но все они уверены, что илу их царя сумеет отвести угрозу и Бен–Хадад сумеет договориться с тобой, великий царь.
Салманасар молча направился к громадному, с высоченной спинкой, широкому креслу. Там устроился как обычно в полулежачем положении, подоткнул под себя подушку. Он подозвал Бурю поближе, затем приказал кликнуть Иблу.
Буря–Партатуи вдруг посмел обратиться к нему с вопросом.
— Великий царь, где Нинурта–тукульти–Ашшур?
— Зачем тебе знать?
— Он в лагере?
— Нет.
— Государь, прикажи немедленно вернуть его. Его хотят заманить в ловушку.
— Вот как, – заинтересовался Салманасар. – Да ты у нас знатный сочинитель. Если Бен–Хадад решился просить о мире, с какой стати он стал бы заманивать в ловушку начальника моей конницы?
— Государь поверит мне на слово? – спросил скиф.
— Попробую. Итак?..
Молодой скиф рассказал, что слышал и видел в горном замке. Заканчивал рассказ он уже в присутствии Иблу.
Салманасар и Иблу – оба люди пожилые – переглянулись.
— Пошли гонца, – приказал царь туртану, – пусть отзовут Нинурту.
— Пошлите меня, – предложил Буря.
— Нет, пошлите меня, – раздался голос у входа в шатер.
Там стояла Шаммурамат. Она кусала губы.
— Только я знаю, где искать Нинурту, – заявила женщина. – Он все объяснил перед отъездом.
— Выехать следует спешно, – предупредил царь.
— Конь со мной, государь.
Буря выступил вперед.
— Я буду сопровождать ее.
Иблу не смог скрыть гнев.
— Пускать козла в огород… – начал он.
Салманасар поморщился.
— О каком огороде ты толкуешь! Идет война.
Однако Иблу продолжал настаивать.
— Что скажут воины, – воскликнул туртан, – если этот бесноватый вновь окажется возле моей снохи?!
— Отец… – Шами сделала шаг по направлению к Иблу.
Буря решительно встал между ней и стариками.
— Великий царь, туртан, – он обратился к обоим, – вам мало, что вы можете потерять Нинурту–тукульти–Ашшура? Вы готовы погубить и любимицу Иштар? Никто не сможет удержать ее в лагере. Если с Нинуртой что‑нибудь случится, она покончит с собой.
Ассирийцы переглянулись.
Салманасар кивнул.
— Он прав, – подтвердил царь. – Идет война, и нам не до сантиментов. Что касается чести твоей семьи и чести армии, здесь все просто – спасем Нинурту, сохраним честь. Не спасем – бесполезно оправдываться.
Затем он приказал туртану.
— Прикажи выделить два конных кисира. Пусть эта непоседливая передаст приказ. Скиф пусть приглядывает за ней.
Иблу склонил голову.
* * *
Обсудив с Иблу слова, сказанные Бурей от имени Бен–Хадада, Салманасар этой же ночью лично, в сопровождении многочисленной охраны, отправился к сыну.
Шурдан беседовал о чем‑то с начальником подчиненной ему конной разведки. Появление царя привело всех, находившихся в шатре, в замешательство, однако старик не обратил никакого внимания на сына и сразу приступил к допросу начальника разведки. Царская охрана заняла места у входа и позади ложа, на котором лежал наследник престола. Все были в роскошно расшитых кожаных жилетах и шальварах. Только у двух или трех человек были надеты шлемы.
— Скажи, лубутум* (сноска: Воинский чин, предположительно соответствующий в нашем понимании офицеру), твои люди за эти месяцы захватывали людей с той стороны, которые называли себя гонцами Бен–Хадада?
