Когда все приготовления были закончены, Франческо концом своей шпаги начертил несколько кругов. Внутри каждого он нарисовал кресты разных размеров, а также знаки и буквы, смысл которых я расшифровать не мог.
Потом он отослал священника и слуг.
Мы остались вдвоем. Каждый из нас взял по белой свече. И, то ползая на коленях, то читая выдержки из книги, то произнося по памяти молитвы, мы умоляли Баррона появиться.
Но он не появлялся.
Под диктовку Франческо я кровью писал заклинания.
Примерно через два часа мы все снова объединились. Я уже был истощен до предела и хотел уже все прекратить. Франческо меня успокаивал: «Терпение, монсеньор! Я чувствую, что он бродит где-то рядом. Разве вы не слышали крики ворона и совы, более пронзительные и громкие, чем обычно? Это значит, что птицы его заметили и приветствуют на своем языке. Наши глаза не такие зоркие, как у птиц. Наши чувства притупил страх. Если вы ничего не почувствовали, значит, ваш дух распыляется, не может сосредоточиться. Признайте, монсеньор, что, когда ваша рука лежит на заклинании, ваше сильно бьющееся сердце жаждет поддержки других сил. Демоны чувствительны к таким противоречиям…»
— Что же вы написали кровью? Вы помните текст?
— «Призываю тебя прийти силою моей воли, и я тебе дам все, что ты захочешь, кроме моей души и моей жизни».
— Все, что он захочет? Не значит ли это, что вы готовы были отдать ему жизни других людей и их души, но только не жизнь монсеньора Рэ, слишком редкую и ценную? Но как раз эта душа и была той единственной, что привлекла бы Баррона?
— Увы, это так.
— Короче говоря, Прелати вас одурачил и тем заслужил ваше уважение.
— На другой день он предложил мне отправиться в долину, расположенную довольно далеко от замка, называемую Долиной Надежды. Она находилась на пути в Монтегю. Франческо уверял, что это место понравится Баррону, потому что там, в развалинах, прячутся змеи и обитают совы. Я сопровождал его вместе с Пуатвинцем, который нес ладан, книгу и магнит.
Мэтр Франческо повторил ту же церемонию, что и накануне. С помощью ножа он очертил на траве круги. В самый большой круг вошел он сам вместе с Пуатвинцем. Тот слышал, как Франческо много раз звал: «Баррон! Баррон!» Ответом был лишь ливень и непроглядная тьма. В ледяной ночи они блуждали вдвоем. Франческо без конца повторял слова заклятия, отвергнутые дьяволом. Он никак не хотел признать свое поражение.
— Какие слова он произносил?
— Всегда одни и те же: «Я заклинаю вас, Баррон, Сатана, Вельзевул, именем Бога Отца, Сына и Святого Духа, именем Девы Марии появиться здесь, говорить с нами и исполнить нашу волю». И Франческо продолжал уверять, что он уже ощущал присутствие Баррона, что скоро и я это почувствую, если только побольше усилий приложу…
— И вы верили всем этим бредням?
— Баррон показал ему комнату, наполненную золотыми слитками, обещал богатство и могущество. Франческо повел меня в эту комнату. Едва он в нее вошел, как закричал: «Монсеньор, спасайтесь! Умоляю вас, спасайтесь! Сокровища охраняет змея!» Я побежал в свою комнату и взял крест. Потом снова присоединился к Франческо. Он увидел реликвию и сказал, что я в этом раскаюсь, потому что крест обидит Баррона. Я вошел в комнату. Крылатая змея вылетела в окно. Я потрогал слитки. Под моей рукой они превратились в пыль, которая вскоре покрыла пол…
— Скажите, а перед этой историей со слитками не заставил ли он вас выпить что-нибудь необычное?
— Не помню. В мое отсутствие Баррон посещал мэтра Франческо в сопровождении прекрасного юноши в голубом одеянии. Он слушал Франческо весьма доброжелательно и выражал ему самое искреннее расположение. Понемногу он смягчился и по отношению ко мне.
— То есть так утверждал Прелати?
— Да. И он предоставил мне бесспорное доказательство этого. Когда я жил в Бурже, он передал мне с одним из посыльных маленькую коробочку, содержащую черный порошок, якобы данный ему Барроном. Он написал мне, что этот пепел — бесценная вещь, которая отвратит от меня любые несчастья и в то же время создаст вечную связь с Барроном.
По моей просьбе ювелир проделал отверстие в задней стенке моего медальона, и я положил в него бесценный пепел. С тех пор я всегда носил его на шее и никогда не расставался с ним.
— И тем не менее вы заявили, что отдали его мэтру Франческо, когда он вернулся. Почему?
— Потому что амулет больше не действовал. Он утратил свою силу и даже вредил моему здоровью. Я потерял сон и начал разуверяться в гении Франческо, в могуществе его демона. Грустные мысли одолевали меня. Много раз я возобновлял опыты, но всегда безуспешно. Однако в момент, когда я уже готов был уволить всех своих алхимиков, вдруг Баррон проявил себя. И это было страшно…
Жиль замолчал. Глаза его расширились. Лоб покрылся крупными каплями пота. Вены на шее напряглись до предела. Он хрипел. Он пальцем рисовал в воздухе крест, другой рукой сжимая распятие из кожи, висевшее на его узкой груди.
— Франческо заперся в комнате, соседствующей с моей. Вдруг оттуда послышался страшный шум, крики, глухие удары, душераздирающие стоны. Я не осмеливался туда войти и позвал на помощь священника Бланше, чтобы он попытался отпугнуть злые силы. Тот отказался мне подчиниться.
За дверью был зверь. Жалобные крики Франческо раздирали мне сердце. Я хотел помочь ему, но когти зверя скреблись в стену. Бланше звал: «Франческо, мэтр Франческо, где вы? Кто там с вами?»
До нас доносилось свирепое дыхание зверя и стоны несчастного. Неужели я потерял своего лучшего, единственного друга? Мне было стыдно за свою трусость. Слезы душили меня. Наконец Франческо открыл дверь. Он был бледен, едва держался на ногах. Все лицо его было в синяках и ссадинах, руки и шея расцарапаны в кровь. Он сказал нам тихо: «Ко мне приходил Баррон. Он согласился говорить со мной. Я посмеялся над ним, упрекнул его в том, что он подложил нам фальшивые слитки, что по его вине все наши опыты оказались безрезультатными. В ярости он осыпал меня ударами, кусал и царапал».
После этого Франческо серьезно заболел. Я уложил его в свою постель, сам его лечил и ухаживал за ним. Он поправлялся с трудом.
Франческо Прелати:
Он задул лампу, но не мог так рано заснуть. Пробили часы в замке. По Луаре скользит барка. Слышен свисток стражника. Барка медленно причаливает к берегу. Это рыбаки. Они показывают страже сети, называют свои имена. Говорят, что хотели воспользоваться приливом…
В соседней камере слышен звон цепей, крики и проклятия.
— Опять этот «Перпетуум мобиле», — ворчит стражник. — Изображает из себя сумасшедшего. Если не перестанет, придется его избить. И так уж перевели его на хлеб и воду, чтобы ему немножко прочистить кровь. Да, видно, этого мало…
Франческо натягивает одеяло до подбородка. Он хочет поправиться. Луна переместилась. От реки веет свежестью.
Франческо думает о Жиле. Он сожалеет о том, что встретил его слишком поздно.
«Я не любил его по-настоящему, — говорит он себе. — Я любил его, как Сатана, который то любит, а то презирает людей, забавляясь их глупостью и простодушием, их радостью и надеждами. Доверчивость Жиля была безгранична. И ребенок бы понял, что это были ловушки. Но он попадался в них неизменно. И еще при этом всегда восторгался моими уловками! Я подчинил его себе полностью. При одном звуке моего голоса его гнев улетучивался, на губах появлялась улыбка. И уже через мгновение он беззаботно смеялся и радовался жизни. Все, что я делал, было основано на лжи и хитрых уловках. Но кто верит в таинственное, сверхъестественное, готов видеть и находить его во всем. Я ему внушал, что воздух Тиффожа раздражает Баррона, — и он мне верил. Дескать, я чувствовал, что демон бродит где-то рядом, — и он оглядывался вокруг, как ребенок, опасливо и осторожно. Ливень, который промочил нас до костей в Долине Надежды, совершенно ошеломил его. „Вот он, знак, что Баррон приближается к нам“, — восклицал Жиль. Он так и не узнал никогда, что даже само имя Баррон никакой демон никогда не носил. Я изобрел его по аналогии с титулом Жиля. Он находил совершенно естественным, что барон Рэ имеет в своем услужении дьявола по имени Баррон! И он постоянно якобы ощущал его присутствие в атмосфере и в своем окружении, как если бы этот демон действительно существовал и участвовал во всех его делах. Если кто-то удачно вводил понятие сверхъестественного в слова или поступки, он всегда мог убедить Жиля в своей правоте. Он любил Жанну, потому что верил в ее сверхъестественность.
Та же иллюзорность привлекала его и в театре. Его очаровывали необычные, странные голоса. А действительность отталкивала. Ему казалось, что он на самом деле видел зеленую змею, охранявшую слитки Баррона. „Это огромная зеленая змея, — говорил он, — огнедышащая, с крыльями, покрытыми желтыми пятнами“.
