Как легкий шёпот среди кричащих голосов раздавались усовещевания некоторых умников, обзываемых маловерами.
— Не может статься. Мало что врут! — говорили маловеры робко.
— Да разве это слух? — был ответ. Это не слух какой, ведь это чтено было, публикование о том было поддьяком. Вон он недалеко в кремле. Пойди да опроси.
Маловеры не шли, конечно, к поддьяку, зная, что он выгонит всех, пришедших за разъяснением, в три шеи, а то и в холодную посадит.
К вечеру Ильина дня не было дома, в котором бы не знали о новом провианте, следующем из столицы по пути в Астрахань, так же как и в другие города.
В тот же вечер во многих домах некоторые крепкие головы додумались, наконец, до того, что делать. Было одно только спасение: скорее разыскать для всякой дочери какого ни на есть жениха, хоть даже из неподходящих, да только русского и православного, и поскорее повенчать! Не будут же потом разводить и, все таки, с немцем на базаре вокруг корыта водить. Да об этом ничего и публиковано не было. Сказано — всех девиц венчать, а которая уж замужем, той не тронут. Нельзя же отнимать жену от мужа. А венчать девиц до привоза немцев запрета нет, о том читано ничего не было.
Если было смущение и шум во всех домах, где были дочери-невесты, то в некоторых зато сами девицы бесились и затем всю ночь в бессоннице радостной метались на постелях. Так было в доме Сковородихи.
Пять девиц сестриц ликовали. Они давно были уверены, что тучная и ленивая родительница заест их век и не выдаст никогда ни за кого замуж. На счет Машеньки, недавно просватанной за князя Будукчеева, Сковородиха тоже уже готова была идти на попятный двор. А чего же лучше, важнее и именитее такого жениха?
Теперь же благодаря неожиданному публикованию на базаре, пять сестриц крепко надеялись, что не пройдет пяти дней, как мать отдаст их за кого ни на есть, лишь бы только выдать за русского, а не за таких зятьев, от которых паленой свиньей пахнет.
Даже среди ночи во многих домах двигались: очевидно, не спалось хозяевам.
Много слухов и вестей, много и указов молодого царя пережила Астрахань, а такого смятения не проявлялось еще никогда.
Вся сила последнего громового удара была в том, что невольное исполнение обывателями нового указа — было не за горами. А с другой стороны, можно было и избежать его исполнения. Все дело в спехе, в ловкости.
— Обернись живо. Не зевай. И все, слава Богу, будет. Немцы-то едут, недалече… Да ведь обвенчаться тоже один час нужен!
Объяви чтецы на базаре, что немцев пришлют-де в город осенью или зимой, обыватели немного погорланили бы, пошвырялись и успокоились до времени. А то бы помаленечку и привыкли к новости — иметь зятем немца. А тут не то!.. Тут вдруг, сразу ахнула весть! Подумать даже некогда. А зевать нельзя. Пройдет дня три, четыре, и прибудут женишки царские в гости. И милости просим на свадьбу толоконную!..
Понятно, что у Сковородихи дом Вверх дном… Стрельчиха ошалела от перепуга. Глашенька была одна из всех дочерей спокойна, рассуждая, что уже лучше выйти замуж за немца, чем ни за кого. Она, благодаря уверениям маменьки и Айканки, была убеждена, что ей за астраханца вы ходить замуж совсем нельзя. А немец иное дело! Тут все с рук сойдет! Все остальные сестрицы ликовали, что в виду «такой ужасти» мать решится немедленно всех их перевенчать.
— Воздай Господь царю сторицею за эдакий указ! — молились они. Действительно, Сковородиха совещалась с Айканкой на счет того, как им быть. Найти зараз четырех женихов было довольно мудрено. Спасибо еще, что князь Будукчеев берет за себя одну. Старая Айканка бралась дело как-нибудь уладить, надеясь на то, что у каждой из девиц есть хорошее приданое.
— Только ты не раздумывай, мать моя, и коли найду я женихов, то не пяться назад.
— Где пятиться, помилуй Бог.
— А то ведь ты сейчас на попятный, у тебя семь пятниц на одной неделе.
— Нет, Айканка, не те обстоятельства, где уже теперь. Сделай милость, — умоляла стрельчиха. — Надо скорее дело обделывать. Шутка ли, если мы запоздаем, да будет у меня столько зятьев немцев. И один-то, сказывают, нестерпим и с одного запаха его захвораешь. Каково же мне будет от четырех?
Несмотря на свою уверенность, Сковородиха, все-таки, тайно надеялась, что царский указ будет еще, гляди, и отменен. Немцы хотя и едут, да может быть, и не приедут. Все это, гляди, и обойдется, можно будет женихам и отказать.
Айканка, разумеется, догадывалась, что ленивая стрельчиха, поручавшая ей немедленно найти четырех женихов, может вдруг насрамить; тогда ее, Айканку, не один, так другой, повстречав где нибудь в переулке, и отдует за облыжное сватовство.
Но на счастье девиц, на утро у них явился Партанов и привел с собой приказного писца. Он заявил, что пришел писать «рядную запись». Сковородиха, делать нечего, вышла в большую горницу, где принимала всегда гостей. С ней же пришла и Айканка.
Писец человек лет уже за пятьдесят, маленький, говорливый и в деле своем шустрый, живой, всех опросил и сел строчить пером. Приходилось написать две бумаги. Одна, по названию «рядная запись», была написана для Сковородихи. По этому документу стрельчиха обязывалась выдать такого-то числа, месяца и года свою дочь Марью замуж, с придачей за ней определенного имущества «рухляди, казны и иждивения», в случае же отказа должна была уплатить крупную неустойку.
За этой бумагой приказный провозился довольно долго, так что Партанов успел переговорить с Сковородихой, понравиться ей, влезть ей в душу, но за то перепугать ее окончательно подробным описанием немцев. Он, по его словам, бывал на границе Немеции, хотя и недолго, но, все-таки, был, и это племя хорошо разглядел.
— Удивительные твари, Авдотья Борисовна! — пояснял он Сковородихе, подробно рисуя немца такими красками, что сам чорт около него показался бы ангелом Господним.
Партанов, однако, прибавлял от себя в утешение вдовы, что выдать дочь замуж за немца вовсе уже не так худо. Для него, уверял он, совершенно непонятно, почему так переполошился народ. Что за важность! Вестимо, дети от них пойдут во всякой семье православной не настоящие, а всякий-то ребенок новорожденный будет смахивать малость самую на каракатицу.
— Да что за лих! — прибавлял Партанов, — ведь и каракатица — все тварь Божья.
Разумеется, несмотря на лукавые уверения молодца, что беды никакой нет, стрельчиха была теперь перепугана не на живот, а на смерть. Мысленно она решила в тот же день бежать сама по городу разыскивать женихов дочерям и выдавать их за кого бы то ни было, хоть за инородцев некрещенных. От них, по крайности, тоже младенцы родятся, а не каракатицы.
Немудрено, что Сковородиха, боявшаяся всякого документа, с удовольствием поставила крест под «рядной записью» и вздохнула с облегчением. Хоть одну-то дочь из пяти с плеч долой!
Другая бумага, которую написал приказный, была гораздо короче. По этому документу князь Макар Иванович Бодукчеев обязывался в месячный срок времени жениться на дочери стрелецкой вдовы Авдотьи, Борисовой дочери, Сковородиной, именованной во святом крещении Марьей. В случае же отказа с его стороны, безвестного отсутствия или какого иного злоумышленного в ущерб стрелецкой вдове поступления, князь Бодукчеев обязывался уплатить немедленно «неустойных денег» три тысячи рублей. Даже сам приказный вздохнул и за ухом почесал. За всю жизнь свою он эдакого куша не прописывал в документе. Шутка ли — три тысячи! Оно на сказку смахивало. Или же этот князь Бодукчеев с ума спятил, или же шибко врезался в девицу. Уже не разберешь. На этой бумаге Партанов расписался сам, объяснив, что «по безграмотству в российской грамоте за князя Макара Иванова сына Бодукчеева руку приложил». А бумаги засим скрепил: «приказной избы писарь Чумаков».
— Ну, вот теперь и слава Богу, — весело решил Партанов, — все и готово. Честь имею поздравить! — обратился он к стрельчихе.
— Эх, родимый, с чем поздравлять? — невольно вырвалось у вдовы, — у меня на руках еще четыре! А обоз-то, сказываешь ты, верст уже за сто.
И Сковородиха заплакала. Партанов из жалости предложил вдове помочь ей разыскать тотчас четырех молодцов.
— Медлить нельзя, Авдотья Борисовна, — сказал он, — кто же их знает! Нынче на заре как будто почудилось мне паленым чем запахло, гарью, то ись, а от них, случается, и далече пахнет. Коли ветер с их стороны, так, может быть, до города и донесло. Я тебе ради вашего вдовьего сиротства помогу и живо все обделаю.
— Вот, вот, — заохала стрельчиха, — родимый, помоги. За что же девкам пропадать!
— Да, вестимо… Да и вам, опять, что хорошего в доме каракатиц разводить!..
— Ради Создателя!.. — уже выла вдова, — помоги…
— Уж будьте спокойны. Обещался, так слово сдержу. Завтра у нас четверка женихов будет. Только вот что, Авдотья Борисовна. Ты уж меня прости и не гневайся, а есть у меня маленькая загвоздочка в этом деле, предложу я тебе маленький уговорец.
