Яги-Сиан очень интересовался содержанием разговоров на советах военачальников «Армии Господа». Теодор с готовностью перечислил все неприятности: дезертирство графа Болдуина в Эдессу, уход очень многих к побережью, раздоры в стане руководства, недостаток провизии, уменьшение количества живого инвентаря, особенно лошадей и вьючных животных, плохое управление боевыми действиями, болезнь графа Раймунда и недостаток средств для эффективной блокады всех ворот города одновременно. Эти новости были приятными для турок: Яги и его советники радостно кивали головами, слушая рассказ грека-наемника.
Теодору удалось убедить их в правдивости своих слов, потому что говорил он эмоционально, описывая все как было, а не так, как ему втайне хотелось бы. Кроме того, рассказ грека удачно совпал с тем, что уже успел узнать Яги-Сиан и с тем, во что ему хотелось бы верить. Теодор был осторожен и старался не перегнуть палку. Он не сделал ни малейшей попытки дознаться о причинах такой хорошей осведомленности правителя города и об источнике его информации. Впрочем, это было легко объяснимо. Двое из главных ворот Антиохии оставались незаблокированными, и шпионы могли покидать город и возвращаться, когда им заблагорассудится. Теодор также сказал Элеоноре, что он очень боялся, что какой-нибудь турецкий шпион в лагере мог усомниться в искренности их дезертирства и передать эту информацию своим хозяевам. Однако все обошлось, и Яги-Сиан выглядел довольным.
— Франков разобьют, — сказал он, — их утопят в море смерти и предадут огню погибели.
И после этого правитель совершил наибольшую ошибку своей жизни. Он вверил Теодора и его группу попечению армянского вельможи по имени Фируз, который сидел справа от него. Это был высокий элегантный мужчина с глубоко посаженными глазами, острым носом и полными, слегка выпяченными губами. На нем был белый тюрбан и безрукавный камзол, надетый поверх темного кремового халата. По жесту Яги-Сиана он поднялся и велел Теодору и его попутчикам следовать за ним. Однако Яги-Сиан еще не закончил. Засунув руку под подушку, он бросил Теодору кошелек с серебром, который грек проворно поймал. Это вызвало смех. Другие советники Яги-Сиана поднялись, чтобы пожать Теодору руку, а Элеонору, Симеона и Имогену они просто не замечали, хотя Яги-Сиан, проявляя вежливость, прошептал Теодору комплимент, что у него «хорошенькая» жена.
Дворец они покинули в сопровождении того же офицера, который представился как Бальдур, командир туркополов. Очевидно, он находился в дружеских отношениях с Фирузом, который, когда они шли через город, представился армянином по рождению и командиром двух башен, известных как «Сестры-близнецы», расположенных в юго-восточной части Антиохии на склоне горы Сильпий. Фируз повел их через базары и рынки, через площади, где ученые мужи, прислонившись к большой мраморной чаше, спорили о сложных философских материях. Потом они пошли по улицам и переулкам, уступая время от времени дорогу отрядам всадников в доспехах, чьи лошади лоснились от пота и роняли на землю клочья пены. Фируз, как и Бальдур, вознамерился продемонстрировать своим подопечным всю мощь Антиохии. Он провел их через базар, где продавались шкуры и масло, где желтолицые мужчины в меховых накидках расхваливали свой товар. Перед дверями убогих домов гудели костры, на которых жарились куски бараньих туш, а дети торговцев предлагали деревянные тарелки с горками рисовых и овсяных лепешек. Посетители покупали еду и собирались возле круглых полотняных будок, где на фоне подсвеченного экрана дергались и извивались куклы.
Наконец они вышли на окраину и стали подниматься по колейной дороге, огибавшей гору Сильпий. По обе стороны дороги росли высокие темно-зеленые тополя. Элеонора заметила, что теперь у них не было военного эскорта, кроме двух помощников Бальдура. Прямо перед ними поднимались «Сестры-близнецы»; их увенчанные башенками верхушки высились над городской стеной, а между ними находилась потерна — потайная дверь которой была привинчена болтами и зарешечена. Фируз объяснил, что от этих дверей сейчас мало толку и что для совершения стремительных вылазок и подвоза припасов Яги-Сиан предпочитал пользоваться воротами Святого Георгия.
Фируз с женой жил в одной башне, а его родственники, слуги и подчиненные — в другой. Интерьер башни был примерно таким же, как и в компьенской башне Элеоноры: грубые, неотесанные камни и винтовая лестница, ведущая к верхним этажам. Но сами комнаты были великолепны. Стены, оштукатуренные и побеленные, были увешаны цветастыми коврами и прекрасными гобеленами, а пол был устлан шерстяными покрывалами. Все окна с внутренней стороны были застеклены, а внешние, выходящие на городскую стену, закрывались деревянными ставнями или щитами с закаленным роговым покрытием. Помещение освещалось свечами, горелками и лампами, а медные жаровни обеспечивали тепло и одновременно ароматизировали воздух.
Асмая, жена Фируза, угостила их медовухой. Она была настоящей красавицей: облегающее белое покрывало обрамляло тонкое, чувственное лицо с бледной кожей, ясными глазами и губами, похожими на бутон розы. Фируз в ней души не чаял. Он сразу же пригласил жену и своих новых знакомых на возвышение в главной комнате. Они расселись на подушках вокруг низенького стола. Слуги принесли тарелки с питой, фруктами, сушеным мясом и вкусные вина. Фируз, по вероисповеданию не мусульманин, был искренне рад своим гостям; Бальдур же казался более сдержанным и холодным. Теодор вел себя как человек, у которого отлегло от сердца после такого хорошего приема у Яги-Сиана. Симеон и Имогена молчали; последняя, не расстававшаяся со своим драгоценным ларцом, до сих пор была недовольной и раздражительной. Проведя ночь в заточении, Элеонора чувствовала себя изможденной. Ей отчаянно хотелось спать, однако она была твердо намерена бодрствовать и быть начеку.
Выпив вина и разговорившись, Фируз сказал, что Теодор будет помогать ему оборонять эти башни и давать советы относительно осадных орудий, которые франки могли против них использовать. Стало очевидно, что его дом станет их новой тюрьмой. Извинившись, он объяснил, что его гостям под страхом немедленной казни пока что запрещается покидать окрестности башен-близнецов и ходить на базары и рынки. Им также запрещалось приближаться к каким бы то ни было основным воротам. Теодор, беря с подноса ломтики жареной ягнятины с овощами, понимающе кивнул, и разговор продолжился. Элеонора же, какой бы усталой она ни была, почувствовала смутное беспокойство. Сначала она подумала, что это из-за переутомления, ибо глаза ее уже буквально слипались, но ей показалось, что Асмая и Бальдур обменялись страстными взглядами. Элеонора склонила голову и мысленно прочитала молитву «Конфитеор» — акт раскаяния за собственные грехи и греховные мысли. Однако в продолжение ужина она снова заметила несколько таких взглядов, которыми обменялась эта пара. Фируз, раскрасневшись от вина, ничего, естественно, не замечал, но Элеоноре стало ясно, что его жена по уши влюблена в красивого командира туркополов.
Когда трапеза закончилась, Фируз и Бальдур пожелали остаться наедине, чтобы обсудить дела. Теодора, Элеонору и остальных повели на верхний этаж башни, с которого внешняя лестница вела через узкую дверь на зубчатую боевую площадку. Сама же комната была весьма удобной; в ее стены были вбиты крючки для одежды, а под ними стояли сундуки и ящики для вещей. Обустройством гостей занимались слуги, и вскоре на полу были разложены четыре соломенных тюфяка. На стенах висели цветастые вышитые покрывала, а коврики, ставни и бронзовые жаровни обеспечивали в помещении тепло. В деревянном туалете имелся таз, а также кувшин с водой.
Приложив палец к губам, Теодор напомнил компаньонам, что им следует молчать и соблюдать осторожность, а сам тем временем громко восхищался удобством комнаты и ее безопасностью, ибо находилась она на самом верху башни.
— И охранять нас здесь тоже легче, — шепотом заметила Элеонора.
Распаковав свои вещи и устроившись, они сходили в другую башню, чтобы помыться и переодеться. После этого перебежчики собрались в кружок в своей комнате. Теодор все тщательно осмотрел, но не обнаружил ни глазков для подглядывания, ни отверстий для подслушивания, а входная дверь была сделана из толстого крепкого дуба. Они действительно находились в безопасности. Сначала им пришлось выслушать злобное шипение и ругательства Имогены, которая была просто вне себя из-за того, что ее увели силой, и желала немедленно вернуться назад. Теодор успокоил ее, напомнив предупреждение Яги-Сиана и уверив в том, что ей необычайно повезло. Если Антиохия падет, то для нее все закончится благополучно. Если же крестоносцы уйдут ни с чем, то она сможет незаметно выскользнуть из города во время бурного празднования победы. Более того, если бы они остались в лагере, то могли умереть от голода или во время сражения; над ней даже могла нависнуть угроза изгнания из лагеря. Казалось, Имогена успокоилась, удовлетворившись таким объяснением. Теодор продолжал настаивать на том, чтобы они не задавали вопросов, ибо их заданием был не поиск турецких шпионов; необходимо было сделать так, чтобы «Армия Господа» смогла войти в Антиохию. Элеонора рассказала о нежных взглядах, которыми обменивались Асмая и Бальдур. Теодор задумался, прикусил губу, сузил глаза и попросил ее и дальше наблюдать за ними. Другим же он посоветовал просто присматриваться и выжидать.
