Обычно Мамай зимовал на Дону, где и пастбища богаче, и снега меньше, и постоянно веют теплые ветры с юга. Однако в эту зиму Мамай не решился откочевать далеко от Сарая, опасаясь, что из Синей Орды опять вдруг нагрянет неугомонный Урус-хан или кто-нибудь из его воинственной родни. Зимовка на Волге выдалась голодной для Мамаевой орды, много лошадей и верблюдов пало от бескормицы и болезней. Едва сошел снег, Мамай собрался перекочевать поближе к Дону, но тут примчался гонец из Сарая с известием об ужасной беде, постигшей хана Мухаммеда-Булака.
Мамай поспешил в столицу Золотой Орды, прикидывая в уме, что же там могло произойти. Гонец ничего толком ему не сказал, поскольку сам был в неведении дворцовых дел. «Либо Мухаммед-Булак сильно занедужил, — размышлял Мамай, — либо в его окружении возник заговор. А что еще может случиться?»
Залитый талыми ручьями Сарай произвел на Мамая неприятное впечатление. Повсюду были лужи и грязь, размешанная в кашу ногами прохожих, копытами ослов и лошадей, колесами повозок. Навоз и мусор, всю зиму пролежавшие под снегом, теперь оттаяли и, перегорая на весеннем солнце, издавали резкий, неприятный запах. По улицам бродили ватаги нищих оборванцев, роясь в отбросах и выклянчивая подачки у богато одетых всадников и прохожих.
В дворцовых покоях пахло копотью и благовониями. У всех дверей стояла стража с саблями и копьями, блистая кольчугами и железными островерхими шлемами.
Мамай и его свита, увешанная оружием, вступили в зал, где пылал большой очаг. Мухаммед-Булак сидел на подушках возле очага, зябко кутаясь в плащ, подбитый куньим мехом. Толстый и низкорослый, с одутловатым лицом, с глазами-щелочками, с маленьким приплюснутым носом, хан смахивал на жирного сурка. Островерхая татарская шапка с загнутыми полями венчала круглую, бритую наголо голову владыки Золотой Орды. В свои тридцать лет Мухаммед-Булак мало походил на сильного и волевого мужчину, в нем скорее было больше женской изнеженности и детской капризности. Его пухлые пальцы, не привыкшие ни к оружию, ни к конским поводьям, были унизаны золотыми перстнями. На шее у хана висело массивное золотое ожерелье, а в левом ухе у него была вставлена золотая серьга с большим сапфиром.
Мамай отвесил поклон хану, как полагалось по этикету. Мамаева свита замерла в нескольких шагах позади него, опустившись на колени при виде хана.
Распрямившись, Мамай обнаружил, что находится под прицелом настороженных глаз ханских советников, теснившихся за спиной у хана. В ханской свите было не меньше двадцати человек. Все эти люди, роскошно одетые и надменные, кормились за счет милостей Мухаммеда-Булака. Все эти вельможи сознавали, что своим ханским величием Мухаммед-Булак обязан Мамаю, что власть Мухаммеда-Булака не столь уж велика по сравнению с могуществом Мамая. Ханские советники боялись и ненавидели Мамая, который менял ханов на троне Золотой Орды, как марионеток. Вся эта дворцовая клика опутывала Мухаммеда-Булака паутиной лести, интригуя против Мамая и выжидая момент, чтобы его уничтожить.
Выслушав длинное приветствие Мамая, в котором прозвучали угодливо-цветистые эпитеты, также необходимые по этикету, Мухаммед-Булак благосклонно покивал головой. На его широком бледном лице застыло выражение замкнутости.
Едва Мамай умолк, как Мухаммед-Булак дрожащим от негодования голосом стал изливать ему свое горе. Злые люди, тайно проникнув во дворец, убили двух ханских тюремщиков и похитили двух наложниц. Кто эти люди и откуда они пришли — непонятно. Ясно одно, бывший эмир Бухторма и его жена Дурджахан-хатун были связаны с этими неведомыми злодеями и, по всей видимости, помогали им.
— Я хочу, чтобы эти злодеи были найдены и схвачены! — разъярился Мухаммед-Булак, перейдя на срывающийся визг. — Мамай, у тебя множество слуг и воинов, разошли их во все стороны, прикажи им перерыть весь Сарай! Пусть твои воины все перевернут кверху дном, но отыщут моих наложниц как можно скорее! Пусть они приволокут ко мне за ноги Бухторму с его женой-мерзавкой! Я подвергну Бухторму таким ужасным пыткам, что у него глаза вылезут на лоб от боли, а жену Бухтормы я посажу на кол…
Объятый бешенством Мухаммед-Булак оттолкнул от себя слугу, который принес ему пиалу с кумысом. Слуга едва удержался на ногах, выронив из рук круглую глиняную чашу и расплескав кумыс по желто-красному бухарскому ковру.
Хищно оскалив редкие кривые зубы, Мухаммед-Булак продолжал злобно выкрикивать, хватая воздух скрюченными пальцами, будто когтями:
— Приволоки этих злодеев живыми, Мамай. Непременно живыми!.. Я сам замучаю их до смерти! Я велю вырвать им ноздри, прикажу раздробить им колени, велю загнать им шипы под ногти… Этих тварей я прикажу исхлестать плетьми, а потом изжарю живьем на медленном огне! Скорее же, Мамай. Действуй, ищи этих негодяев! Ступай! Ступай!..
Не дав Мамаю вставить больше ни слова, Мухаммед-Булак замахал на него своими короткими руками.
Мамай поклонился и попятился к двери. Направляясь из дворцовой приемной во внутренний двор, где были привязаны лошади, Мамай раздраженно хлестал на ходу плеткой по голенищу сапога. Мысли быстро вертелись в его голове. Кто мог напакостить таким образом в ханском дворце? Урус-хан или кто-то из местных вельмож, чем-то обиженный Мухаммедом-Булаком? Где искать этих пропавших наложниц? Куда их могли увезти за минувшие два дня?
В свите Мамая имелись люди, которым уже доводилось разыскивать то чьих-то похищенных детей, то угнанный скот. Мамай немедленно отправил своих ищеек отыскивать следы злодеев, побывавших в ханском дворце. Мамаевы соглядатаи шныряли по всему Сараю и его ближайшим окрестностям, расспрашивая всех подряд о любых подозрительных незнакомцах. Поиски не принесли никаких ощутимых результатов. Грабителей и наемных головорезов в последнее неспокойное время развелось в Сарае так много, что убийства и умыкание женщин случались здесь чуть ли не каждый день. Местные власти не только не боролись с этим злом, но зачастую облагали данью преступные шайки, закрывая глаза на их злодеяния.
Дабы отчитаться перед ханом, Мамай распустил слух, что след злодеев, побывавших во дворце, ведет за реку Яик, в Синюю Орду. Мамай уверил Мухаммеда-Булака в том, что Бухторма и его сообщники бежали во владения Урус-хана, который, судя по всему, и поручил им выкрасть персиянку Гель-Эндам. Ведь ни для кого не тайна, что красавица Гель-Эндам когда-то находилась в гареме Урус-хана, она даже была его любимой женой. Видимо, разлука с Гель-Эндам оказалась столь мучительной для Урус-хана, что он осмелился послать своих людей в Сарай, которые, тайно связавшись с Бухтормой, похитили дивную персиянку прямо из сарайского дворца.
Мухаммед-Булак чуть не разрыдался от отчаяния и бессильной злобы, услышав такое из уст Мамая. Он и сам в душе подозревал, что на столь дерзкий поступок мог отважиться только Урус-хан. Скрежеща зубами от ярости, Мухаммед-Булак повелел Мамаю собирать войска и идти войной на Синюю Орду.
Князь Олег был несказанно удивлен и обрадован, увидев перед собой Пентега и Тихомила, коих он уже не чаял узреть живыми. Изумление Олега возросло неимоверно, когда пред ним также предстали княжна Ольга, персиянка Гель-Эндам, Бухторма и его супруга. Выслушав из уст Тихомила и Пентега подробный рассказ о вызволении княжны Ольги из татарской неволи, Олег лишь молча качал головой, поражаясь их неслыханной дерзости.
— Удачу вы поймали за хвост, храбрецы, встретив Бухторму на сарайском торжище, — заметил Олег. — Кабы не Бухторма, не проникли бы вы в ханские чертоги. А ежели и сумели бы туда попасть, то не выбрались бы оттуда живыми. — Олег помолчал и добавил с тяжелым вздохом: — Радость от встречи с вами, молодцы, свалилась на меня вместе с гнетущей тревогой. Коль проведает Мамай, что Гель-Эндам и Бухторма нашли у меня прибежище, то не избежать Рязани нового татарского вторжения.
Видя, с каким беспокойством на лицах переглянулись Пентег и Тихомил, Олег поспешил их успокоить.
— Это хорошо, что вы и спутники ваши въехали в Рязань поздним вечером, никому не бросившись в глаза, — сказал он. — Вам и Ольге я позволю остаться в Рязани. А персиянку и Бухторму с женой я этой же ночью отправлю на ладье вниз по Оке в Вышгород. Там торговых людей не бывает, поэтому слух о них до Орды не докатится.
— Мудрое решение, княже, — проговорил Тихомил, на лице которого засияла улыбка.
— Благодарю, князь! — с облегчением в голосе произнес Пентег. — Вовек не забуду твою доброту и благородство. Позволишь ли ты мне взять в жены княжну Ольгу?
— Пусть сама Ольга даст тебе ответ, молодец, — сказал Олег. — Ее воле я перечить не стану, видит бог. Коль согласится Ольга пойти с тобой под венец, так тому и быть.
Бухторма едва не прослезился от радости, узнав, что Олег согласен предоставить ему и его жене надежное убежище в своем княжестве. Несмотря на сильную усталость после долгого и трудного пути и невзирая на близившуюся ночь, Бухторма безропотно согласился немедленно взойти на судно, чтобы отплыть в Вышгород. Дурджахан-хатун от переполняющего ее чувства признательности хотела было упасть перед Олегом на колени и облобызать его сапоги, но князь не позволил ей этого.
