Приметили суворовцы и симпатии населения к повстанцам-инсургентам, выступающим против королевской власти. Не раз на рейд Кальяо приходили вооруженные суда повстанцев и обстреливали испанские суда. В этих случаях «Суворов» снимался с якоря и отходил в сторону, не ввязываясь в стычки…
В дневнике Семена Унковского появилась запись:
«Во время пребывания нашего в Лиме, власть королевская в колонии уже сильно колебалась, и повсюду, и повсеместно составлялись общества креолов и мулатов, противящихся королевскому правительству, особенно в Чили. Это движение весьма распространилось, и поминутно инсургенты одерживали верх над королевскими войсками, но в Лиме еще было спокойно, хотя брожение умов очень было заметно».
Незадолго до Рождества Унковский, вернувшись с берега, доложил Лазареву:
— Степан Хромов, как и предполагалось, нездоров, видимо, тоже чахоткой болен. — Унковский вздохнул. — Подлец таки Шеффер…
Лазарев посуровел. Хромов был одним из лучших и исправных матросов, уважаемый и любимый товарищами. В шторм, непогоду, днем и ночью на него можно было положиться, надежнее марсового не сыскать.
— Завтра поутру, Семен Яковлевич, поезжай в Лиму ближе к горам. Сними добрый домик, приставь к Хромову товарища из матросов, верного, денег на добрую провизию выдели. Пусть поживет там месяц-другой, мы подождем, авось на поправку пойдет…
Но Хромов не протянул и месяца, скончался 20 января.
Вся команда в полной форме, с офицерами, во главе с Лазаревым провожала в последний путь Хромова на местное кладбище при церкви Богородицы. Капитан пригласил семь католических священников, которые по полному обряду совершили печальную церемонию. Вслед за гробом, покрытым русским флагом, шли все русские моряки с зажженными свечами. Местные жители, встречавшиеся по пути, молились за усопшего, многие присоединялись к погребальной процессии и шепотом удивлялись, что так хоронят простого матроса.
После погребения священников пригласили на корабль на поминки.
Получив щедрое вознаграждение, главный священник несколько взволнованно обратился к Лазареву:
— Ни разу не служили мы такой богатой службы за простого усопшего… Никогда не изгладится из нашей памяти такое почитание вашего единоверца…
Между тем Лазарев успешно заканчивал торговые переговоры в Перу.
Покидая Кронштадт, он не получил права компании самостоятельно распоряжаться ее товарами, заключать коммерческие сделки. Для этой цели на корабле находился Молво, только он имел полномочия на торговлю товарами. Лазарев раньше, как правило, не вмешивался в его дела. В Перу же обстоятельства сложились далеко не ординарные.
«Суворов», как и всякий другой корабль, был частичкой своего отечества, а его капитан являлся, кроме прочего, первым представителем России в этой стране.
Молво и его помощник и не подумывали о выгодах торговых отношений с Перу. Напротив, они ленились, не желая обременять себя лишней канителью, и Молво уперся на том, что компания разрешила производить торг только в обмен на меховой товар.
Конечно, и Лазарев мог, прикрывшись любезностями, покинуть Перу без хлопот и забот. Однако по его действиям и поступкам правители в Лиме, быть может, надолго составят суждение о нравах российских.
— Ты-то понимаешь меня, — сказал он Унковскому, — выгода торга будет немалая для компании, но риск тоже большой, а Молво не желает себя им обременять. — Лазарев махнул рукой. — Да Бог с ним, такой случай упускать не стану. Не корысти своей ради, а интересам Булдакова и его акционеров сие послужит. А главное — перуанцы сметку нашу оценят.
Унковский и сам высоко ценил, что в их кругу, близких друзей-офицеров, свято чтились такие человеческие качества, как бессребреничество, полное отсутствие меркантильности. По этим важным жизненным устоям у них никогда не происходило разногласий. И все же Унковский давно подметил особую щепетильность в таких делах Михаила.
— Откуда у тебя такое страстное неприятие личного обогащения на порядочной основе? Ведь и купцы некоторые по-честному наживаются.
— Э-э, нет, брат, — протяжно ответил Лазарев, — где деньги, там, почитай, всегда неправда, а подчас и беда. Человечество все больше грязнет в этом болоте всех зол. А что до нас с тобой, так мы чтим старую библейскую заповедь.
— Какую же? — искренне удивился Унковский.
Смеясь, Лазарев достал с полки Морской устав:
— Сия книжица — библия российского моряка, и ты просто позабыл истины, в ней заложенные великим Петром, мудрейшим родителем флота нашего. Хотя и чтишь эти правила по привычке и натуре.
Унковский, недоумевая, пожал плечами.
— Наберись терпения и изволь выслушать до конца. — Лазарев раскрыл устав: — «И понеже корень всему злу есть сребролюбие, того для всяк командующий должен блюсти себя от лихоимства и не точию блюсти, но и других ото оного жестоко унимать и довольствовать определенным. Ибо многие интересы государственные чрез сие зло потеряны бывают».
«А ведь и в самом деле, — подумал Унковский, слушая друга, — еще в гардемаринские годы не раз втолковывали нам сию заповедь на кораблях».
Лазарев захлопнул томик, потянулся:
— Такого постулата нравственности для капитана не сыскать ни в одном уставе иноземного флота…
Взяв в свои руки дело торговли, командир «Суворова» открылся еще одной гранью своего недюжинного характера — талантом предприимчивости.
В обмен на русские товары в трюмы корабля грузили медь, гуммигут[62], перуанский бальзам, хлопчатую бумагу, а главное, хину. Этот редкий и ценный продукт Россия ввозила из Испании за большие деньги. В Перу же Лазарев закупил по дешевой цене восемьсот пудов хины.
На верхней палубе «Суворова» плотники мастерили три деревянные выгородки, над ними натянули парусиновый тент. Вечером к борту подошла шхуна. На ее палубе «паслось» стадо — девять лам, альпака и вигонь. Диковинные обитатели Кордильер из семейства верблюдов давно привлекали внимание Лазарева. Многочисленные стада этих благородных и нежных животных заполняли пастбища на отрогах гор, окружающих Лиму. Он обратился к Абадии с просьбой помочь выбрать животных для отправки в Петербург, но тот его огорчил:
— Не однажды европейцы пытались заполучить этих добрых тварей. В Британию и на Пиренеи пытались их вывезти, Наполеон даже нарочный корабль прислал — все без успеха, в пути они подохли — весьма нежны, чистоплотны и прихотливы эти звери. Ни лама, ни вигонь, ни альпака не станут пить из одной и той же посуды, каждой отдельную подавай. Так что, господин капитан, рискованное это дело…
Однако Лазарев решился взять их на борт и во что бы то ни стало привезти в Россию. Матросы осторожно, в больших сетках, поодиночке перегружали животных на палубу, где сам капитан распоряжался их размещением.
Еще раньше на корабль привезли любовно собранные капитаном атрибуты древних инков — оружие, утварь, одежду.
Накануне выхода в море вице-король вручил Лазареву письмо к русскому императору. Маркиз изъявлял желание установить дипломатические и торговые связи между Россией и Перу, в самых лестных выражениях отзывался о пребывании «Суворова». С письмом вице-король отправил и богатые подарки Александру I.
15 февраля, сверкая свежевыкрашенными бортами, «Суворов» снялся с якоря. Соскучившиеся по ветру паруса расправлялись, весело трепетали в лучах заходящего солнца. Сопровождаемый выстрелами прощального салюта из крепости, корабль покинул гостеприимные берега Перу.
Восемнадцать суток дул устойчивый зюйд-зюйд-ост. Это позволило без помех, не меняя галса, спуститься к оконечности Южноамериканского материка.
Неприятности начались с поворотом на новый галс, в направлении к мысу Горн. Чем ближе к коварному месту, тем размашистей бросал корвет с волны на волну штормовой океан. Сильный дождь шел непрестанно несколько дней. Воды в трюмах заметно прибавилось. Сменявшиеся с вахты спускались вниз и беспрерывно откачивали помпами воду. Две недели спустя прошли наконец траверз последнего острова — Огненной Земли. Слева угрюмо выглядывали из тумана мрачные скалы мыса Горн. Неожиданно справа налетел шквал со снегом, все вокруг заволокло.
Лазарев поежился, накинул капюшон. Вторые сутки он не сходил с мостика. Повернув лицо навстречу ветру, сосредоточенно всматривался в снежную завесу, словно пытаясь разгадать причину ее внезапного появления. «Раз снег, значит, холод идет от тех самых непроходимых льдов, которые остановили Кука. А что за ними?»
Снежный заряд оборвался так же неожиданно, как и появился. Небо постепенно очищалось. Слева за корму уходили хмурые тучи, нависшие над мысом Горн. Лазарев, не оборачиваясь, скомандовал рулевым у штурвала:
— Лево руль, на румб норд-норд-ост!
